Двойной заговор. «Неудобные» вопросы о Сталине и Гитлере

Поначалу стороны внимательно изучают друг друга – дело рисковое, впопыхах такое не делается. Слишком уж большим скандалом стало бы нарушение Версальского договора сразу же после его подписания. Большевикам, впрочем, бояться было нечего, они выиграли Гражданскую войну, выкинув со своей территории войска тогдашнего «мирового сообщества», и теперь откровенно и цинично плевали на любые международные условности. Однако для Германии последствия могли быть непредсказуемыми. Так что приходилось балансировать на лезвии бритвы: шаг влево, шаг вправо – грандиозный международный скандал. Сближаются медленно и осторожно.

Итак, в июле 1920 года Копп встречается с фон Сектом для предварительного разговора. Начало положено успешное. Теперь договаривающимся сторонам надо бы познакомиться поближе – рейхсвер, он и есть рейхсвер, а вот что такое Красная Армия, немцам было совершенно непонятно. Но как это сделать? В России идет война, причем в ней самым активным образом участвует Польша – общий враг, разделяющий потенциальных союзников. Но ведь существует еще кусок Германии, оторванный от основной ее территории и находящийся в непосредственной близости к России – Восточная Пруссия! И тогда 7 августа министерство иностранных дел Германии поручает майору Вильгельму Шуберту, который до 1914 года был военным представителем кайзеровской Германии в Москве и Петрограде, «установить контакт из Восточной Пруссии с русской армией и поддерживать его».

Красная Армия Шуберту понравилась. Даже позорный проигрыш польской кампании не изменил его резюме – он считал, что причиной поражения красных под Варшавой была не слабость советских войск, а, скорее, слишком быстрый темп продвижения армии, вину за который он возложил на молодого и тщеславного командующего Тухачевского, как оно на самом деле и было.

…Польская кампании провалилась, горько разочаровав немцев, мечтавших о победе над Польшей, военном союзе с Советской Россией – а там, может быть, даже совместном выступлении против Франции. Но после поражения, а особенно после подписания унизительного для России мира акценты сместились: на первый план вышла идея военно-промышленного сотрудничества, призванного обмануть Версальский договор. 7 апреля 1921 года Копп докладывает Троцкому о существовании в немецком военном командовании группы Секта, которая размышляет над переводом части немецкой военной промышленности в Россию.

Немцы выделяли три сферы, в которых были особенно заинтересованы: ВВС, подводный флот, производство вооружений. Один из членов группы Секта, Оскар фон Нидермайер, должен был приехать в Москву, чтобы составить себе полное представление о российской тяжелой промышленности. Нидермайер и Копп вместе посетили ряд немецких предприятий, предполагавшихся для сотрудничества, а летом Нидермайер под псевдонимом «Нейман» отправился в Россию, где побывал на петроградских верфях и других предприятиях оборонной промышленности. По правде сказать, впечатление от посещения наших заводов он вынес мрачное. Но выбора все равно не было.

В конце сентября в Берлине, на квартире офицера подпольного генштаба Курта фон Шлейхера, доверенного человека Секта и будущего рейхсканцлера Германии, начинаются тайные переговоры. С советской стороны их ведут представители наркомата внешней торговли и все тот же Копп, с немецкой – спецгруппа Секта в составе полковника Хассе, Нидермайера, майоров Чунке и Шуберта. Сам Сект пока остается в тени. Почти три месяца неуполномоченные стороны пережевывают мелкие вопросы, пока 7 декабря не встречаются боссы: Сект и полпред Николай Крестинский.

Теперь советская сторона спешит, и тому есть серьезные причины. С осени идет разговор о созыве большой международной экономической конференции, где европейские державы намерены обсудить все взаимные претензии и заключить, наконец, всеобщий мир. Страны Антанты все настойчивее требуют от Советской России признания царских долгов, обещая взамен то помощь голодающим Поволжья, то долю репараций с Германии. И было бы очень неплохо к началу конференции иметь парочку хороших советско-германских соглашений – европейские демократии сразу стали бы сговорчивее. Да и во время конференции под шумок можно пообщаться с немцами, не привлекая излишнего внимания.

17 января 1922 года в Берлин приезжает Радек, вместе с которым из России возвращается Нидермайер. 25 января начинаются переговоры. Кроме политических и экономических вопросов, на них обсуждаются и вопросы военного сотрудничества. Радек общается сначала с майором Фишером, а 10 февраля состоится встреча с самим Сектом. Тут уже разговор идет напрямую.

Полковник Отто Хассе так пишет об этой встрече в своем дневнике: «Сект описывает его (Радека. – Авт.) как очень умного и хитрого еврея, который хочет поднять русскую военную промышленность с немецкой помощью. Он также хочет организовать консультации генеральных штабов по возможному военно-стратегическому положению и передачу немецких уставов и другой военной литературы для обучения русского офицерского корпуса». Совершенно точная характеристика – именно этого Радек и добивался.

После этих встреч дело пошло на лад. Практически сразу же полковник Хассе получил 150 миллионов бумажных марок (около 3 миллионов золотом) на начало работ. Тогда же в игру вступили предприятия «Юнкерса». Знаменитая фирма выразила готовность делать по 100 самолетов и 260 моторов в месяц. 19 апреля 1922 года был подписан договор концессии, осенью заключены еще три договора, согласно которым «Юнкерс» будет производить самолеты на бывшем заводе «Руссо-Балт». Наш старый знакомый, майор Вильгельм Шуберт, на время оставив армию, переходит на работу в фирму. Он и принимает первое предприятие немецкой послевоенной оборонной промышленности.

10 апреля 1922 года открылась Генуэзская конференция, а буквально за считанные дни до нее в Берлине состоялись еще одни переговоры. Они меньше касались военного сотрудничества, а больше политики. 16 апреля, вызвав у представителей других держав ощутимый холодок между лопаток, Россия и Германия подписали в Рапалло советско-германский договор, по которому между ними восстанавливались дипломатические отношения. Россия отказывалась от репараций, а Германия снимала все претензии, касавшиеся национализированной немецкой собственности. В договоре была статья об экономическом сотрудничестве, где, правда, не говорилось ни слова о военном и военно-промышленном союзе – но ведь об этом можно и в другой раз поговорить! Действительно, 29 июля 1922 года в Берлине был подписан предварительный договор о военно-техническом сотрудничестве. Уже осенью первые немецкие офицеры приехали в Советскую Россию, а советские – в Германию.

Немецкие правительства менялись, как в калейдоскопе, и у каждого была своя внешняя политика. Зато Сект был неизменен, как сфинкс у пирамиды. Кончилось дело тем, что военные обеих стран общались друг с другом, вообще минуя министерство иностранных дел – напрямую, через так называемую «Зондергруппу Р», или «Вогру».

«Зондергруппа Р» появилась в военном министерстве Германии еще в начале 1921 года, по личному указанию Секта. Инициатором ее создания был Шлейхер, а Нидермайер стал ее первым уполномоченным в России. В русской терминологии это подразделение называлось «Вогру», или «военная группа». Она-то непосредственно и занималась организацией военного сотрудничества, и Сект отнюдь не горел желанием посвящать в эти дела постоянно меняющиеся разномастные правительства. Отчасти поэтому (но лишь отчасти!) «Зондергруппа Р» входила в состав разведотдела, самой засекреченной структуры немецкого штаба. Об основной причине, по которой «Вогру» была включена в состав разведотдела, говорит имя одного из тех, кто входил в ее руководство. Это был легендарный Вальтер Николаи, начальник контрразведки кайзеровской армии и специалист по России. Военное сотрудничество было нашпиговано разведчиками – впрочем, с обеих сторон…

Но министерство обороны не могло напрямую заниматься промышленными делами. И тогда в 1923 году оно основало промежуточную структуру – так называемое «Общество содействия промышленным предприятиям», или «ГЕФУ». Под прикрытием этого расплывчатого названия пряталась организация, назначением которой были финансирование и координация работы совместных германо-советских предприятий на территории СССР (естественно, гражданские предприятия ее не интересовали). Общество было попросту «крышей», под которой германские военные прятали дела, несовместимые с условиями Версальского договора. Руководителем «ГЕФУ» стал еще один член спецгруппы Секта, майор германского генштаба Чунке. Кстати, на время работы в Москве он был формально уволен с военной службы – для конспирации. Такая в то время была практика. Никого эти хитрости, конечно, обмануть не могли – однако формально все было чисто, не придерешься.

Тогда же и Нидермайер получил повышение, став начальником службы генштаба по русским вопросам. Он информировал Секта и начальника генштаба Хассе о ходе работ, поддерживал контакты с советскими организациями и высокопоставленными деятелями не только армии и промышленности, но и политиками, и чекистами. Именно в его руках сосредоточились все нити сотрудничества и… еще некоторые ниточки.

Однако один Оскар не мог заменить всего аппарата военного атташе. А таковых Германии, по условиям все того же Версальского договора, иметь не полагалось. И тогда в Москве появилась еще одна контора. Называлась она постоянной комиссией по контролю за хозяйственной деятельностью немецких концессий в СССР. А на самом деле это было тайное представительство немецкого генерального штаба. В секретных документах оно именовалось «Центр-Москва» («Ц-МО»). Под пару ей в германском генштабе был создан отдел «Ц-Б» («Центр-Берлин»). «Ц-МО» возглавил полковник Лит-Томсен, а его заместителем и фактическим руководителем стал все тот же Оскар фон Нидермайер. В 1927 году Лит-Томсена отозвали в Германию, и Нидермайер остался во главе общества до 1931 года. Общество должно было не только курировать все вопросы советско-германского военного сотрудничества, но и информировать генштаб по всем доступным ему военным вопросам. В просторечии этот вид деятельности называется разведкой.

Досье: короли и тузы шпионской колоды.

Вальтер Николаи, знаменитый и загадочный

Об этом выдающемся персонаже мировой шпионской сцены в шпионоведении сложились не менее невероятные мифы и легенды, чем о Мата Хари, Лоуренсе Аравийском или Рихарде Зорге. В частности, на Западе многие считают его едва ли не основным агентом-информатором и агентом влияния ГРУ в 20–30-е годы, а часть наших историков – человеком, который привел Ленина к власти. Все эти мифы так же далеки от реальности, как байки о всесилии Гришки Распутина или о сталинской паранойе. История Николаи куда менее романтична и куда более загадочна, чем любые сказки о нем.

Вальтер Николаи родился в 1873 году в Брауншвейге, в семье офицера. Он происходил из той самой прусской военщины, которая являлась основой, консолидирующим ядром сначала сотрудничества рейхсвера с РККА, а затем антигитлеровского заговора. Когда Николаи было четыре года, отец его умер, так и не сумев оправиться от тяжелого ранения, полученного в ходе франко-прусской войны. Недолго проучившись в гимназии, Вальтер в 1887 году поступил в кадетский корпус, после окончания которого, в 1893 году, в звании лейтенанта был определен в 82-й прусский пехотный полк. В 1901 году лейтенант Николаи поступил в прусскую кайзеровскую Военную академию, где изучал английский, французский, а также русский языки. Во время учебы он показал отличные способности, прилежание и аккуратность и после ее окончания в 1904 году был направлен на работу в Большой Генеральный штаб, в подотдел «3-Б» (агентурную разведку).

Там его поначалу решили использовать для работы в Японии. В течение двух лет Николаи изучал японский язык, однако после окончания русско-японской войны эта тема стала неактуальной для немецкого командования. Тогда его переориентировали на работу против России. С 1906 по 1910 год он служит в Кенигсберге, руководит немецким разведывательным бюро, работавшим в приграничных районах Российской империи. С 1910 по 1912 год капитан Николаи проходит обязательный для немецких офицеров «строевой ценз» – командует ротой в 71-м пехотном полку. К моменту окончания «строевой службы» Николаи, начальник подотдела «3-Б», майор Вильгельм Хайе тоже вынужден уйти командовать солдатами, и рекомендует его вместо себя на должность начальника агентурной разведки. Таким образом, в 1912 году Николаи, вскоре получивший звание майора, становится во главе немецкой военной разведки. Впрочем, не стоит переоценивать сей карьерный успех – в то время организация эта была весьма слабая и малобюджетная. До тех пор, пока за нее не взялся Николаи.

Прежде всего новый начальник активизирует работу против Франции – едет туда сам, организует новые резидентуры в Эльзасе и Лотарингии. Начальник оперативного отдела Большого Генерального штаба Эрих фон Людендорф также ценит деятельность «невидимого фронта», и при его поддержке Николаи добивается новых ассигнований на разведывательную службу.

С началом Первой мировой войны генеральный штаб делится на две части. Сам Николаи и большая часть его сотрудников из подотдела «3-Б» в составе генерального штаба полевой армии находятся в Ставке. А в Берлине остается замещающий генеральный штаб, и в его составе – тыловой филиал подотдела «3-Б». Но Николаи этого мало. В структуре замещающего генерального штаба есть управление военной прессы. По рекомендации Николаи его руководителем ставят майора Дейтельмозера. Теперь это управление фактически находится в подчинении военной разведки и постепенно, помимо отслеживания газетных публикаций, превращается в орган политической разведки и контроля внутри страны.

В декабре 1914 года начальником генерального штаба полевой армии становится генерал Эрих фон Фалькенгайн, бывший военный министр Германии. Этот человек оказал огромное влияние на Николаи, был его, если можно так сказать, идеологическим кумиром. Генерал Фалькенгайн, как и сам Николаи, очень быстро пришел к выводу, что главная причина неудач и поражений Германии в войне заключается в несогласованности и отсутствии взаимопонимания между военным и политическим руководством. А еще он убедился, что в стране существует, особенно в аристократических слоях общества, мощное профранцузское и проанглийское лобби, стремящееся направить Германию против ее естественного союзника на Востоке и договориться с западными плутократами.

Из этих наблюдений Фалькенгайн сделал два вывода, которые разделял и Николаи. Во-первых, необходимо сосредоточить в одних руках все военно-политическое руководство Германии. Но не так, как это впоследствии реализовал Гитлер, а с точностью до наоборот – в виде тотального военного руководства. И во-вторых, – главный враг Германии находится на Западе, и только разгромив его, можно добиться величия Германской империи. В то время как Россию ни в коем случае нельзя трогать, ибо это чревато для Германии огромными неприятностями и бедами.

В то же время Николаи продолжает упорно работать на своем посту. В 1915 году он фактически перестраивает всю немецкую разведывательную и контрразведывательную службу, заново создает периферийный оперативный аппарат, резидентуры связи, представительства при фронтовых штабах. В этом же году, в мае, подотдел «3-Б», по приказу Фалькенгайна, становится самостоятельным отделом. Ему также поручается и руководство прессой, – а учитывая метаморфозу управления военной прессой, теперь Николаи руководит и политическим сыском внутри страны, став одной из влиятельнейших (хотя и негласных) фигур германской армии. А за месяц до того в генштабе создается политический отдел.

Все это говорит о том, что Фалькенгайн явно стремится расширить влияние армии внутри страны, чтобы в перспективе стать во главе системы тотального военного руководства. Однако ему не везет: в 1916 году, после провала под Верденом, Фалькенгайна снимают с поста начальника штаба и отправляют в Турцию, где под его руководством оказываются Сект, Нидермайер и многие другие будущие активные сторонники и участники тайного немецко-российского военного сотрудничества. Так что подлинным идеологом альянса РККА и рейхсвера можно считать генерала Эриха фон Фалькенгайна.

На смену Фалькенгайну приходят генерал Гинденбург и его «мозг» Людендорф. Впрочем, на карьере Вальтера Николаи эта замена никак не отразилась. Гинденбург не обращал на него внимания, а Людендорф ему покровительствовал, как и до войны. (Их дружба сохранится вплоть до самой смерти генерала.) Николаи продолжает заниматься своим прямым делом – организацией и укреплением резидентур немецкой разведки. В течение войны его можно увидеть в Вене, Стокгольме, Осло, Будапеште, Софии, Стамбуле, Варшаве, Вильно… Особенно тесные контакты у него складываются с руководителем турецкой разведки подполковником Сейфи-беем, а также с военным министром Турции Энвер-пашой, который, с другой стороны, является личным другом Секта. Все они связаны, все – одна компания…

Жестоким ударом для Николаи явилась ноябрьская революция 1918 года, которая застала и его самого, и его службу врасплох. После поражения Германия лишается своей разведки. Николаи находится не у дел. С марта 1919 по февраль 1920 года он служит в 71-м пехотном полку, а в феврале 1920 года уходит в отставку с почетным присвоением звания полковника, чтобы уже в 1921 году объявиться в «Зондергруппе Р» военного министерства.

Разведчики «бывшими» не бывают, – но чем занимался Вальтер Николаи потом, так до сих пор толком и не известно. После недолгой службы в «Зондергруппе Р» полковник исчезает из поля зрения. Но на протяжении 20-х, 30-х и 40-х годов каждые три-четыре года его имя появляется на страницах газет. То пишут, что он по-прежнему возглавляет немецкую разведку – абвер. То утверждают, что он стоит во главе разведки нацистской партии и является «серым кардиналом» Гитлера. То объявляют его советским шпионом. То возводят в ранг руководителя института по изучению «еврейской проблемы».

Достоверно из этого нагромождения сплетен, слухов и фантазий можно вычленить следующие серьезные моменты. В 1925 году Николаи занимается реорганизацией турецкой разведслужбы. Затем его имя всплывает во время загадочной попытки государственного переворота, якобы имевшей место летом 1926 года. Об этих событиях толком ничего не известно: существовала ли эта попытка вообще, стоял ли за ней генерал фон Сект, и не связана ли его отставка с этим мнимым или настоящим заговором – можно только гадать. Однако факт, что в мае 1926 года полиция дважды производила обыск в берлинской квартире полковника Николаи, а полиция – это уже не журналисты, которые могут выдумать все, что угодно, тут нужны хотя бы какие-то основания. А в 1928 году берлинские газеты со ссылкой на министерство иностранных дел Великобритании сообщают, что Николаи тайно посещает Москву… Он никогда не занимал не только видных, но даже сколько-нибудь заметных постов ни в Веймарской республике, ни в Третьем рейхе. Его многочисленные просьбы о возвращении на работу в разведку оставались без удовлетворения. То, что Николаи являлся руководителем института по изучению «еврейского вопроса» – чистой воды блеф. Он действительно какое-то время работал, уже после прихода Гитлера к власти, в военном институте, занимаясь изучением опыта Первой мировой войны, однако отнюдь не на руководящей должности. Чем он занимался все остальное время – совершенно неизвестно…

Казалось бы, чем мог быть интересен пожилой отставной разведчик? Тем не менее, сразу после окончания Второй мировой войны советская спецгруппа находит Николаи (судя по всему, наша разведка уже давно за ним следила) и вывозит его в Москву. Здесь на протяжении нескольких лет, вплоть до самой смерти, его постоянно допрашивают, меняя режим содержания. Его держат то в тюрьме, то на «спецобъекте» (служебная дача), то есть применяют методы «кнута и пряника». Чего добивались чекисты от Николаи? И умер ли он своей смертью, как это записано в его деле? Сомнения в этом, пусть и косвенные, но есть. Напомним, что точно такой же конец был и у другого нашего героя, также вывезенного из Германии и умершего во Владимире, – Нидермайера.

И наконец, еще одно обстоятельство: в 1943 году Гитлер отдал приказ о проведении расследования деятельности Николаи. Именно в этом году гестапо впервые вышло на некоторых немецких заговорщиков, арестовало их и начало расследование. Не был ли «знаменитый и загадочный» в их числе?

Глава 3. «В глухом Липецке, в Казани и под Симбирском…»

Среди множества мифов о том времени есть и такой: в 20–30-е годы Советский Союз обучал у себя немецких офицеров, тех самых, которые потом гнали наши доблестные армии до самой Москвы. В качестве примера приводят даже немецкого «танкового гения» Гудериана и некоторых других крупных немецких военачальников. Короче говоря, «фашистский меч ковался в СССР». При этом творцы данной легенды даже не дают себе труда подумать: а чему и у кого могли немецкие танкисты и летчики обучаться в СССР, где в то время не было ни танковых войск, ни авиации?

Но это, действительно, было так. Немецкие летчики обучались в СССР, немецкие танкисты – тоже. Позже они составили костяк авиации и танковых частей Третьего рейха. Немецкие химики работали в советских лабораториях. Это было так, и это было не так. Потому что и танковая, и авиационная школы, и химические лаборатории были немецкими.

Учитывая крайнюю разруху в советской промышленности и крайнюю нищету германского военного бюджета, сотрудничество не могло быть широкомасштабным. Поэтому из многих возможных направлений выбрали несколько наиважнейших, без которых построение современной армии было немыслимо.

Подробно, со множеством приведенных цифр и имен, этот аспект рассмотрен в монографии С. А. Горлова «Совершенно секретно: Москва – Берлин. Военно-политические отношения между СССР и Германией», к которой автор и отсылает всех желающих подробно ознакомиться с темой. А здесь – очень кратко…

На двух стульях

Если попытаться одним словом определить основную движущую силу политической жизни послевоенной Европы, то это будет слово «страх». Маленькие европейские государства боялись того неведомого, что появилось на одной шестой части суши за восточной границей цивилизованной Европы. Сколько Европа себя помнила, она имела дело с неагрессивной Россией – кроме некоторых счетов с Польшей, с которой счеты имелись у всех. Русский медведь был в ошейнике и наморднике, его можно было потрогать за нос и даже шлепнуть по заду, и он ничего, не обижался. Но нынешняя Россия оказалась совсем другой – агрессивной и непредсказуемой. Правившее ею безумное правительство готово было нести дальше, по всему миру, свои безумные идеи, и лишь разруха и развал всего, что только можно, сдерживали его. И Европа вдруг стала какой-то маленькой, игрушечной рядом с тем, что дышало за линией восточной границы.

Страх увеличивался по мере продвижения на восток. Если Великобритания, окопавшаяся на своих островах, могла позволить себе пускаться на опасные провокации в отношении СССР, то германское правительство очень боялось вызвать неудовольствие русских и, с другой стороны, не менее боялось вызвать неудовольствие держав-победительниц. А хуже всего приходилось полякам, жителям государства, само появление на свет которого было вызвано необходимостью создать буфер между Россией и «цивилизованной» Европой. Будущее этого государства, зажатого между Россией и Германией, у каждой из которых имелись к нему исторические счеты и территориальные претензии, было предельно ясно: при первом же удобном случае соседи договорятся и снова разделят его. Как оно в итоге и случилось.

Германия тоже была буфером – между Россией и Европой. По крайней мере, и Англия, и Франция хотели видеть ее в этом качестве. Достаточно хорошо контролируя государственную жизнь побежденной страны, они, казалось бы, могли не опасаться, что та договорится с Россией. Однако даже они не учли возможность сепаратной договоренности между советским правительством и германской военной верхушкой, которой большевики были все-таки ближе, чем опереточное республиканское правительство. Поэтому-то Европа и содрогнулась, когда был подписан договор в Рапалло.

Но все это были еще цветочки. События 1923 года, «германский красный октябрь» показал, что опасность грозит и с другой стороны. Если бы карты в ту осень легли чуть-чуть иначе, если бы Германия стала советской, то о французской гегемонии, английской гегемонии и любой другой гегемонии, кроме коммунистической, европейский континент мог бы забыть. Именно после 1923 года страны-победительницы как-то вдруг помягчели. Выплата репараций была отложена, Германия получила займы. С другой стороны, началась и политическая работа, с тем, чтобы вернуть Германию в лоно Европы. И постепенно побежденная страна стала разворачиваться к западу. Вступил в действие американский «план Дауэса» по оздоровлению немецкой экономики, и одновременно союзники заговорили о вступлении Германии в Лигу Наций.

Лига Наций была организацией откровенно антисоветской, собственно, она и существовала-то во многом, чтобы противостоять советской угрозе, и нашему правительству эти инициативы очень не понравились. Министром иностранных дел Германии в то время был «западник» Штреземан, но даже он, при всем своем тяготении к Западу, отлично понимал, что альянс надо заключать осторожно: в случае войны Европы с Советами первый удар достанется Германии с ее стотысячным войском. И Штреземан отчаянно старается усидеть на двух стульях. Разворачивая страну к западу, он одновременно пытается всячески уверить СССР в самых наилучших намерениях, вплоть до того, что Германия-де, будучи в составе Лиги Наций, сможет быть полезной и России, поскольку будет иметь возможность наложить вето на любые антисоветские инициативы.

В октябре 1925 года начала работу международная конференция в Локарно, посвященная очередным планам послевоенного устройства Европы. Россия снова была тут ни при чем. А самая отчаянная торговля развернулась вокруг обязательств Германии участвовать в общих санкциях против «агрессора» – под которым подразумевался ясно кто. Штреземан изо всех сил пытается отвертеться, объясняя, что «русские войска могут наводнить Германию, и большевизм может распространиться вплоть до Эльбы». Армии-то у немцев по-прежнему нет…

Впрочем, попытка усидеть на двух стульях до поры до времени была удачной. Продолжая заигрывать с Западом, в то же время Германия в 1926 году подписала Берлинский договор с СССР, продолжение рапалльского. Чтобы продемонстрировать лояльность страшному соседу, ее правительство пошло даже на такой довольно унизительный шаг, как помилование и обмен Скоблевского.

Это был еще один типичный персонаж эпохи. Вольдемар Розе, известный в Германии под псевдонимом «Скоблевский», во время событий 1923 года был организатором «немецкой ЧК» и «немецкой Красной армии». Он разрабатывал планы проведения восстаний в промышленных центрах Германии, занимался и непосредственно политическими убийствами. (Кстати, в числе прочих терактов «германская ЧК» планировала убийство фон Секта – Коминтерн в очередной раз, как обычно, плевал на государственные интересы.) Скоблевскому не повезло, он был арестован и 22 апреля 1926 года приговорен к смертной казни. Затем этот приговор был заменен пожизненным заключением.

Впрочем, советские власти ничем не смущались, и ответ последовал незамедлительно. По обвинению в шпионаже чекисты арестовали четверых немецких студентов. В июне, спустя всего два месяца после суда над Скоблевским, их также приговорили к смертной казни. Русские нимало не скрывали, что между германским и советским процессами существует причинно-следственная связь. А затем, тем же летом 1926 года, для устранения «политических инцидентов», мешающих нормализации отношений между государствами, и так далее… с советской стороны последовало предложение: обменять Скоблевского и еще троих, осужденных в Германии за шпионаж в пользу СССР, на 14 немцев, арестованных в Союзе по политическим обвинениям, в том числе и пресловутых студентов. Несмотря на противодействие военного министерства Германии, воспринявшего как оскорбление помилование такого человека, как Скоблевский, договоренность была достигнута. А что еще, спрашивается, немцам оставалось?

В такой вот милой обстановке и разворачивалось советско-германское военное сотрудничество.

«Юнкерс» меж двух жерновов