Сталин против партии. Разгадка гибели вождя

Поэтому нетрудно было спрогнозировать, как оно поведет, узнав о подлинных планах Каменева и Зиновьева. Было почти очевидно, что оно непременно возропщет против безусловно опрометчивой спешки.

То есть, в декабре 1924 года драма в Москве разыгрывалась уникальная. Сам того не ведая, Каменев, развязав литературную дискуссию, устроил экзамен на политическую зрелость себе, Троцкому и возможно, еще одному человеку. Первым испытанию подвергся Предреввоенсовета. Как ни велик был соблазн дать сдачи, но Троцкий, верно оценив душевные колебания коллег, сумел перебороть искушение и в результате гарантировал за собой место в Политбюро.

Вторым выбирал между «хочется» и «надо» Лев Борисович. Ему представлялось вполне резонным и разумным избавление верховной инстанции от деструктивной особы, склонной дебатировать по каждой мелочи, разжигая страсти внутри управляющего государством маленького коллектива. Но Лев Борисович играл роль старшего в Политбюро не проформы ради. Для того коллегия и выдвигала из своих рядов старшего, чтобы он первым чувствовал настроение других и первым (желательно) предлагал проекты решений, которые удовлетворят большинство ареопага.

В этом, кстати, и заключался экзамен Каменева: сориентироваться в непростой ситуации ноября – декабря 1924 года; понять, что готово санкционировать большинство; в случае несогласия с ним, прикинуть, насколько реально склонить оппонентов на собственную точку зрения. Если шанс есть, то попытаться переубедить, если нет, то лучше не настаивать на максимуме, отступить и до поры до времени удовольствоваться минимумом.

Лев Борисович экзамен на право и далее возглавлять Политбюро не сдал, ибо не сумел верно оценить разброс мнений среди коллег, а когда обнаружилось и противоречие подходов, и слабость аргументов в пользу изгнания Троцкого, упрямо продолжал продавливать отторгаемый большинством вариант решения. В итоге в Политбюро произошла смена лидера. Преемнику Каменева не довелось выбирать между «хочется» и «надо», так как первое гармонично совпало со вторым. Счастливчику оставалось только вовремя перехватить инициативу у замешкавшегося соперника. Счастливчик не поленился, сообразил, что к чему, и инициативу перехватил…

События развивались на редкость стремительно. В течение каких-то девяти-десяти дней СССР обрел нового лидера. 28 декабря 1924 года Каменев с Зиновьевым перешагнули, наконец, Рубикон, обнародовав в «Ленинградской правде» цель, ради которой рискнули развязать литературную дискуссию. Резолюция пятой партконференции Московско-Нарвского района Ленинграда (принята по докладу Евдокимова 27 декабря) констатировала, «что член партии, придерживающийся несколько лет подряд взглядов, противоположных политике Центрального Комитета и всей партии, – ни в коем случае не может претендовать на то, чтобы быть в числе руководителей ленинской партии»[31 - Там же. С. 162.].

Обстановка внутри «семерки» накалилась мгновенно. Каменев еще успевал отступить, дезавуировать демарш ленинградцев и внести на обсуждение «фракции» какой-нибудь компромиссный проект. Но Лев Борисович этого не сделал. Между тем время быстро таяло, и промедление опять, как в 1917 году, грозило близорукому вождю политической, а то и физической смертью.

Начавшееся размежевание ареопага на два враждебных лагеря, дерущихся за и против Троцкого, ему надлежало пресечь не мешкая. Иначе разразится катастрофа. Политбюро, отвлекшись на межгруппировочную борьбу, прекратит заниматься текущими делами, количество рассмотренных и решенных вопросов в кратчайший срок снизится до нуля. Возникнет паралич власти, и, если «закупорка» процесса управления на фоне партийной усобицы затянется, новая революционная волна неизбежно накроет Республику.

К сожалению, ни Зиновьев, ни Каменев надвигающейся опасности не замечали. И 29, и 30, и 31 декабря оба по-прежнему не сомневались, что все зло исходит от Троцкого и с ним обязательно надобно расквитаться.

Изумительное упрямство нашло на Каменева с Зиновьевым. Отовсюду к ним поступали тревожные сигналы, предостережения, уговоры не пережимать, потерпеть. А они – ноль внимания. Твердили неизменное: Троцкому не место и в Реввоенсовете, и в Политбюро. Бухарин, Калинин, Рудзутак категорически возражали против подобной суровой кары. На предновогоднем совещании семерки к оппозиционерам примкнул Томский. Не сегодня завтра решили бы, с кем блокироваться, Рыков, Молотов, Дзержинский, Сокольников, Фрунзе. Наблюдалось отчетливое и скоротечное формирование двух сильных фракций, которые через день-два заспорят о судьбе Троцкого не на жизнь, а на смерть. За первым яблоком раздора – Троцким – появится какое-то второе, затем третье. «Диспут» приобретет бесконечный характер, ибо обе рассорившиеся группы не угомонятся до тех пор, доколе одна из них не восторжествует целиком и полностью над другой. В общем, то, чего Сталин боялся весной и летом, исподволь мешая Каменеву с Зиновьевым провоцировать Троцкого на дискуссию, фактически свершилось. Дискуссия с Троцким не состоялась. Зато вот-вот разгорятся жаркие дебаты внутри самой семерки, еще вчера считавшейся такой сплоченной.

Воистину в коллегиальном режиме есть что-то дьявольское. В который раз система изловчилась натравить собственных адептов друг на друга, нисколько не дискредитировав себя при этом. Каменев с Зиновьевым ненавидят Троцкого. Троцкий – Каменева с Зиновьевым. Бухарин и Томский враждуют с Троцким, Каменевым и Зиновьевым. Каменев и Зиновьев отвечают им тем же. Политбюро постепенно превращается в серпентарий. Причем обитатели серпентария не в силах остановиться, одуматься и попытаться вырваться из коварной ловушки. Нет, они скорее обвинят в низкой дееспособности и чрезвычайной неустойчивости коллективного руководства ближайшего соратника, нежели заподозрят в ущербности непосредственно коллегиальный принцип управления. Каменев, Зиновьев, Троцкий. Бухарин, Рыков, Томский и прочие большевики неистово верят в великий принцип, преклоняются перед ним, как перед идолом. Большевикам легче пожертвовать собой во имя исповедуемой сообща идеи, чем признать страшную для каждого члена РКП(б) истину: коллегия ничуть не лучше, а наоборот хуже ликвидированной в феврале 1917 года монархии, ибо изъяны монархии исправимы, изъяны же коллегии «залатать» невозможно. И, значит, революция при коллегии вспыхнет неизбежно. Зато при монархии ее вероятность, пусть и крайне высока, все же не стопроцентна. Отсюда вытекает главный вывод: Октябрь 1917 года – тупик, если устроен коммунистами не ради модернизации, реконструкции монархии, а с целью замены власти одного человека на власть группы лиц. В таком случае их подопечных – граждан России – ждет в перспективе не стабильность и процветание, их ждет череда кризисов, которую рано или поздно увенчает новый социальный взрыв, подобный Февралю 1917 года.

Никто из большевиков ни в 1922-м, ни в 1923-м, ни в 1924 году, когда коллегии в отсутствие Ленина заработали на полную мощь и показали, чего стоят, не решился посмотреть правде в глаза. Никто, кроме Сталина. Только он, осознав, в какую западню угодила Россия в октябре 1917 года, осмелился бороться с порочной системой в одиночку. Как мог, повышал эффективность неуклюжего коллективного механизма управления и старался гасить или не допускать зачатки больших дискуссий, грозивших замедлить или парализовать процесс коллективного принятия решений. И вот теперь, в первые дни января 1925 года, именно от него зависело, чем закончится разгоревшийся внутри Политбюро конфликт из-за Троцкого. Дружественный Каменеву нейтралитет Сталина неминуемо обострял ситуацию: две группы – за и против Троцкого – все равно сойдутся в ожесточенном поединке. В результате Политбюро – орган власти – замрет в ожидании финала распри, и что будет дальше, никому не ведомо. Однако потери от сшибки двух фракций можно было реально свести практически к нулю, если Сталин активно поддержит Бухарина. Тогда вокруг генсека – третьей после Каменева и 3иновьева авторитетной фигуры в Политбюро – объединятся те из членов ареопага, что за прошедшие несколько дней разочаровались в Каменеве. А это – реальное большинство, правда, пока разрозненное. Но стоит бросить клич, оно тотчас отмобилизуется, и Каменев с Зиновьевым мгновенно окажутся в меньшинстве и жесткой изоляции. Подобная метаморфоза с большинством позволит, во-первых, предотвратить гибельную для партии и страны дискуссию, во-вторых, без особого напряжения и в обычном режиме продолжать управлять государством, отражая попутно вероятные попытки дуэта реанимировать каменевское большинство за счет раскола сталинского.

Где-то между третьим и пятым января 1925 года генсек вышел из тени «тройки» и одним «простым, маневренным движением» перехватил у Каменева инициативу. 4 числа Зиновьев сформулировал проект резолюции Пленума ЦК, признающей «невозможной при нынешнем созданном т. Троцким положении вещей работу т. Троцкого на таких постах, как пост Предреввоенсовета и член Политбюро». В тот же день Григорий Евсеевич написал Иосифу Виссарионовичу: «Думаю, что он (проект) – мог бы лечь в основу обсуждения Пленума (если, конечно, Троцкий не преподнесет новых фактов). Прошу еще до вторника раздать ее членам и кандидатам 7, а, может быть (решим во вторник), разослать ее всем нашим членам ЦК».

Вторник – 6 января 1925 года – во многом поворотная дата в нашей истории. Именно во вторник 6 января 1925 года И.В. Сталин стал лидером Политбюро и, следовательно, Советской России. Ловкий маневр Кобы – его встреча с Бухариным 4 или 5 января – завершился подлинной сенсацией. Два члена Политбюро, отличавшиеся до того наибольшей лояльностью Каменеву, фактически подняли мятеж против патрона. 5 января оба официально внесли на рассмотрение «семерки» свой контрпроект пункта второго резолюции Пленума о Троцком. Документ, завизированный Сталиным и Бухариным, гласил: «По поводу проекта резолюции тов. Зиновьева о выступлении тов. Троцкого мы полагаем:

1) что этот проект может быть принят в основу обсуждения во вторник.

2) пункт второй резолютивной части должен быть изменен в том смысле, что т. Троцкий освобождается только от поста Предреввоенсовета и остается членом Политбюро.

Мотивы: партии выгоднее иметь т. Троцкого внутри Политбюро в качестве 7-го члена, чем вне Политбюро; исключение из Политбюро должно повлечь дальнейшие меры отсечения от партии т. Т[роцкого], а, стало быть, и других членов оппозиции, занимающих важнейшие посты, что создаст для партии лишние затруднения и осложнения.

3) в связи с этим, а также в связи с необходимостью учета того или иного поведения т. Тр[оцко]го на Пленуме ЦК формулировки резолютивной части проекта тов. Зиновьева должны претерпеть некоторые изменения.

Эти свои поправки мы вносим на обсуждение во вторник»[32 - Там же С. 167–168.].

Демарш младших партнеров дуэта оказался очень хорошо просчитанным шагом, обеспечивающим почти молниеносную смену лидера Политбюро. Ведь до 5 января в ареопаге имелся один центр притяжения – тандем Каменева и Зиновьева, на который более или менее охотно равнялись другие участники коллективного руководства. Позиция тандема в вопросе о Троцком обнародована еще 28 декабря – выведение из Политбюро. В течение восьми дней она оставалась единственным ориентиром для всех, хотя и малопривлекательным. Внезапно 5 января внутри «чертовой дюжины» возник второй полюс, и тоже в виде пары, предлагавшей ограничиться увольнением Троцкого с должностей военного наркома и Предреввоенсовета – мерой, которой симпатизировало немало иных членов высшей коллегии.

Сталин задумал комбинацию беспроигрышную. Образование в Политбюро двух претендующих на лидерство дуэтов вынуждало девять не определившихся соратников Каменева, Зиновьева, Сталина и Бухарина срочно решать, к кому примкнуть 5 января 1925 года. Предугадать, за кем потянется большинство, было нетрудно – естественно, за «голубями», а не за «ястребами», что на заседании «семерки» 6 января и случилось. Проект Каменева – Зиновьева провалился. Проект Сталина – Бухарина восторжествовал.

Вот так, верно усвоив уроки Октября, 6 января 1925 года Иосиф Виссарионович возглавил Страну Советов. Раз принятое большинством решение по проблеме Троцкого уже ничто не могло поколебать. 15 января 1925 года Политбюро официально утвердило вердикт «семерки». Затеянная Каменевым и Зиновьевым дискуссия с целью увлечь за собой членов ЦК, дабы взять реванш на Пленуме, не увенчалась успехом. Подавляющая часть членов ЦК солидаризовалась с большинством Политбюро, после чего сомневаться в том, как отреагирует на разногласия в «семерке» предстоящий Пленум ЦК, не стоило.

К тому же 15 января Троцкий прислал в ЦК прошение об отставке с поста Предреввоенсовета, подчеркнув тем самым свое нежелание идти на обострение конфликта. В результате открывшийся около восьми часов вечера 17 января Пленум напоминал заранее отрежиссированный спектакль. Вначале Сталин обрисовал членам ЦК суть дела. Затем Евдокимов, Петровский Угланов, Шпагин и Ярославский произнесли на удивление противоречивые речи: объявив Троцкого чуть ли не врагом народа (как хотелось Каменеву и Зиновьеву), ораторы, тем не менее, настаивали на сохранении за ним до съезда права на членство в Политбюро (как хотелось большинству). Раковский обратил внимание собравшихся на бесспорное несоответствие выдвинутых претензий оргвыводу.

«В половине одиннадцатого 17-го числа Пленум ЦК РКП(б) проштамповал решение «семерки»: снять Троцкого с руководства РВС и военным наркоматом; не исключать из Политбюро; с трудоустройством подождать до XIV партсъезда, предупредив опального, что если он вновь рискнет нарушить единство партии, то будет немедленно изгнан из Политбюро»[33 - Там же. С. 169–170.].

На этом литературная дискуссия о 1917 годе закончилась. Тяжелым поражением она обернулась для того, кто ее спровоцировал, для недальновидного Каменева, который даже после 15 января о том и не подозревал, думая, что торжество Сталина – временное. Между тем генсек на протяжении всей истории вел себя безупречно: не суетился и не лез на рожон; прежде, чем вмешаться в драку, прозондировал «градус» общественного мнения в Политбюро и только потом, убедившись, что почва из-под ног старших товарищей уходит, спокойно оттеснил дуэт на обочину. Причем Сталину для низвержения соперника потребовалось совершить всего два действия – во-первых, встретиться и переговорить с Бухариным; во-вторых, предложить совместно с Николаем Ивановичем более приемлемый для коллег вариант наказания Троцкого. Как видите, ничего предосудительного в содеянном Сталиным нет. Да и не нуждался генсек в криминале – покушениях, телефонных жучках, подкупах и прочем. Ведь закулисные махинации – скверный путь к власти. Они непременно аукнутся «герою», обманом взобравшемуся на Олимп, двойной зависимостью: и от тех, кто избрал, и от тех, кто «помог» взобраться.

Между тем роль слуги двух господ для лидера государства сродни погоне за двумя зайцами. Необходимость угождать сразу обоим может быстро превратить «угодника» в политический ноль вследствие утраты доверия и у первых, и у вторых, после чего отставка неминуема. Так что гораздо выгоднее и разумнее изначально подряжаться на службу одному хозяину, то есть к тому, кто выбирает, для чего целесообразнее, соблюдая общепринятые правила игры, повышать собственный авторитет в его глазах. Если избирателей тринадцать, как в истории с Политбюро РКП(б), значит, в первую очередь надо добиваться уважения с их стороны. Если электорат посолидней – миллионы сограждан, то придется демонстрировать наличие талантов миллионам и терпеть, пока развитие событий не сложится благоприятно для проявления инициативы. Как только кульминационный момент настанет, хватит и одного внятного публичного выступления в защиту ущемленных интересов избирающего большинства, чтобы немедленно получить из рук этого большинства право распоряжаться всем, то есть прийти к власти. В октябре 1917 года именно умелое использование данного правила обеспечило триумф В.И. Ленину, вовремя пообещавшему миллионам рабочих, солдат и крестьян мир с землею. И точно та же закономерность сработала в январе 1925 года, гарантировав лидерство И.В. Сталину – выразителю чаяний большинства чертовой дюжины Политбюро. Похоже, Иосиф Виссарионович отнесся к «Урокам Октября» Троцкого более взвешенно и не столь эмоционально, чем Каменев. Оттого и одержал над ним верх.

Таким образом, Сталин блестяще реализовал первый пункт задуманного им грандиозного плана по крушению любимого детища своего предшественника – коллегиальное управление государством. Правда, впереди его ожидали немалые трудности по реализации следующих позиций плана, но уже одно то, что ему удалось через год после смерти вождя возглавить главное ленинское детище – Политбюро, говорило о том, что к единоличной власти стремительно идет «второй Ленин».

Глава 3

Тернистый путь к статусу «Второго Ленина»

Итак, после поражения Каменева в единоборстве со Сталиным за лидерство в Политбюро, роль арбитра перешла к генсеку, вокруг которого сгруппировалось большинство, еще вчера внимавшие каждому слову Льва Борисовича. Отныне коллеги по высшему ареопагу партии при возникновении разногласий между Кобой и дуэтом Каменев и Зиновьев поддерживали, как правило, первого. Дуэт уже не имел возможности руководить формированием внутренней и внешней политики СССР, отныне эта привилегия принадлежала Сталину, который дирижировал процессом принятия коллегией решений на ее заседаниях. Каменев формально еще вел заседания Политбюро, но его статус таял на глазах и «свадебный генерал», естественно, горел желанием взять реванш, то есть, завоевать большинство. Но как? Дуэт решил снова развернуть кампанию по изгнанию Троцкого из Политбюро, а заодно и Сталина, невольно «переметнувшегося» на его сторону в ходе «литературной» дискуссии конца 1924 года.

Однако развернутая дуэтом кампания по дискредитации Троцкого и нового лидера в Политбюро быстро сошли на нет, поскольку остальные члены «семерки» решительно воспротивились участвовать в новой разборке, чреватой расколом партии. Тогда неугомонный тандем сменил тактику и стал искать возможность вбить клин между Сталиным и Бухариным, союз которых в начале января 1925 года решил судьбу лидерства в Политбюро.

Нужно каким-нибудь способом рассорить их, и тогда большинство отшатнется от разругавшихся союзников и начнет искать новый центр притяжения, которым вновь станет неразлучная пара Каменева и Зиновьева. Дуэт стал пристально отслеживать возможные «трения» во взаимоотношениях Сталина и Бухарина. Долго им ждать не пришлось.

27 апреля в Москве открылась XIV всесоюзная партийная конференция, во время работы которой Иосиф Виссарионович подверг критике одно выступление Бухарина. Николай Иванович 17 апреля на собрании московского актива, повествуя о «новых задачах в области нашей крестьянской политики», неосторожно произнес такую фразу: «Крестьянам, всем крестьянам надо сказать, – обогащайтесь, развивайте свое хозяйство и не беспокойтесь, что вас прижмут!» 24 апреля речь напечатала «Правда». Ознакомившись с ней, Сталин и отреагировал соответствующим образом. Несмотря на то, что партконференция провозгласила курс на еще большую либеральность в аграрной сфере, товарищи по Политбюро, с легкой руки генсека, заставили Бухарина собственное заявление-лозунг публично дезавуировать. Тот подчинился, хотя в душе верность ему сохранял по-прежнему. Вот Каменев с Зиновьевым и решили попробовать из «искр» раздуть «пламя», развенчать через партийную дискуссию кулацкий антибольшевизм «любимца партии», дабы вынудить Кобу примкнуть к общему хору осуждения и втянуться в малоприглядную для обоих – Сталина и Бухарина – пикировку друг с другом.

Однако сразу же раздувать этот пожар они не решались, поскольку послушное Сталину большинство могло не поддержать новую конфронтацию, способную парализовать работу высшего коллегиального органа. Они решили отложить атаку на Бухарина, игнорирующего кулацкую опасность, до очередного XIV съезда партии, надеясь, что коммунисты партийного форума их поддержат. Когда определились с датой съезда (декабрь), дуэт развернул наступление на Бухарина, подготовив свою «платформу» в виде статьи Зиновьева «Философия эпохи», которая произвела среди коллег Григория Евсеевича эффект разорвавшейся бомбы. Статья была опубликована в газете «Правда» с некоторыми поправками, внесенными членами «семерки», 19–20 сентября 1925 года. Сталин понял, что дуэт намерен потрясти партию предсъездовской дискуссией, при этом травлей Бухарина и криками о кулацкой угрозе постарается перетянуть на свою сторону большинство делегатов съезда и тем самым вернуть утраченные позиции в Политбюро.

Однако следующие две статьи, подготовленные к печати Каменевым и Крупской, развенчивающие прокулацкий уклон Бухарина, семерка печатать запретила. Авторы статьи возмутились «зажимом» и решили поставить на Политбюро вопрос о текущем моменте ребром, разослав 1 октября прочим девяти членам коллегии «Секретную докладную записку», так называемую «платформу четырех» – Каменева, Зиновьева, Сокольникова и Крупской. Суть ее все та же: предупреждение о росте опасности усиления кулака и классовой борьбы в деревне, о неприемлемости линии Бухарина на мирное «врастание» кулака в социализм, критика лозунга «Обогащайтесь!» и обещаний уравнять в политических правах крестьян с рабочими. «Семерка» снова раздробилась на две фракции, которые схватились в ожесточенной полемике с взаимными обвинениями и демонстративными уходами с переговоров. Масла в огонь подлил секретарь Ленинградского губкома и Северо-Западного бюро ЦК П.А. Залуцкий, бросивший открытый вызов большинству членов Политбюро, «зажимающих» инициативу меньшинства, которому обещал всемерную поддержку ленинградских коммунистов.

Политбюро столкнулось с нелегким выбором: либо в кратчайшие сроки силой усмирить мятежную «колыбель революции», либо во имя сохранения хрупкого партийного единства ничего не предпринимать против оплота Зиновьева, живя под вечной угрозой быстрого перерастания худого мира в добрую дискуссионную ссору. Между прочим, «худой мир» устраивал больше всех Сталина.

Наличие активной оппозиции вынуждало членов Политбюро теснее сплачиваться вокруг своего неофициального лидера. Что означало на практике «теснее сплачиваться»? Чаще соглашаться с мнением Сталина, реже перечить ему и критиковать предложения генсека, не зацикливаться на мелочах, голосуя, по возможности, без обсуждения за тот или иной второстепенный проект, внесенный генеральным секретарем. Это – первый шаг на пути к появлению в Политбюро второго Ленина. Посему Сталин стремился к «худому миру» с ленинградцами, а не к погрому питерской организации, о чем Зиновьев с Каменевым, к несчастью, не догадывались. Оба боялись расправы большинства с меньшинством, на манер той, что сами устроили над Троцким в 1924 году. Основания для расправы имелись вполне внушительные – «Философия эпохи» Зиновьева, платформа 4-х, откровения Залуцкого… Год назад Троцкого пригвоздили к позорному столбу всего лишь за «Уроки Октября». Нынче большинство обладало выбором побогаче. Да и попытку развязать дискуссию ЦК пресек не мнимую, а самую что ни на есть настоящую.

Однако дуэт продолжал нагнетать страсти, поднимая на борьбу со сталинским большинством Ленинградскую парторганизацию, провоцируя его на силовую акцию против оппозиции. Сталин делал все, что мог, чтобы смягчить противоречия, сбить накал противоборства и в итоге затянуть дуэль с ленинградской оппозицией на как можно более длительный срок. Однако, несмотря ни на какие лавирования и маневрирования главы партаппарата, конфликт разгорался и обострялся по мере приближения даты начала съезда.

В общем, Сталин безуспешно старался предотвратить столкновение. Оба лагеря готовились к решительной и беспощадной схватке на съезде, финал которой спрогнозировать было легко: большинство раздавит меньшинство, сперва на съезде, потом непосредственно в Ленинграде; борьба с «новой оппозицией», сулившая генсеку в перспективе превращение во второго Ленина, прервется, толком не разгоревшись, после чего Сталин потеряет надежду стать харизматическим вождем. Однако на съезде все разрешилось как раз в «пользу» Сталина, которая была для него нежелательна.

18 декабря И.В. Сталин зачитал перед делегатами XIV съезда РКП(б) политический отчет ЦК. 19 декабря с содокладом по требованию 43 делегатов-ленинградцев выступил Г.Е. Зиновьев, в пух и в прах расчихвостивший крестьянский либерализм Бухарина. 21 декабря Л.Б. Каменев прошелся и по Бухарину, и по Сталину. По Николаю Ивановичу за поблажки кулаку, по Иосифу Виссарионовичу за покровительство Бухарину. В заключение Лев Борисович удивил всех рекомендацией переизбрать генерального секретаря. Вроде бы из-за того, что Сталину эта должность дает какую-то фору в Политбюро, мешающую членам Политбюро честно бороться между собой за большинство. Это опрометчивое заявление и погубило Каменева окончательно.

Выступившие на съезде К.Е. Ворошилов и другие члены Политбюро, лояльные Сталину, склонили делегатов съезда к тому, чтобы «положить конец всем попыткам подрыва единства нашей ленинской партии» и исправить «ошибки, допущенные ленинградской делегацией». Съезд без колебаний одобрил декларацию, фактически разрешавшую ЦК руками рядовых членов партии из Питера разогнать руководящие органы Ленинграда – райкомы, укомы и губкомы. С тем же воодушевлением делегаты постановили сменить редколлегию «Ленинградской правды» и отказать Каменеву в праве доложить съезду «Очередные вопросы хозяйственного строительства» – жест, означавший, что больше Льву Борисовичу ни в СТО, ни тем паче в Политбюро не председательствовать.

Действительно, по завершению 31 декабря XIV съезда РКП(б), 1 января 1926 года первый Пленум ЦК, вновь избранного съездом, не включил т. Каменева в состав Политбюро с правом решающего голоса. Таким образом, новый ареопаг составили девять членов (Бухарин, Ворошилов, Зиновьев, Калинин, Молотов, Рыков, Сталин, Томский и Троцкий) и пять кандидатов в члены Политбюро (Дзержинский, Каменев, Петровский, Рудзутак и Угланов). В течение января – середины февраля ленинградская оппозиция была разгромлена высадившимся в городе на Неве «десантом» из членов ЦК во главе с Молотовым.

Триумф Сталина на XIV партсъезде в декабре 1925 года и стремительная, по горячим следам, расправа над мятежными ленинградцами в январе 1926 года подвели черту под первым этапом превращения генсека – первого среди равных – в вождя с непререкаемым авторитетом. Попытка двух лидеров «новой оппозиции», Каменева и Зиновьева, осенью – зимой 1925 года «переспорить» на идеологическом и организационном «фронте» лидеров большинства, Сталина и Бухарина, заставила прочих коллег четверки по Политбюро и ЦК теснее сплотиться вокруг того, кого они год назад признали своим арбитром – вокруг Кобы. Так возникла тенденция к персональной диктатуре Сталина. Тенденция положительная, ибо она позволяла надеяться на замену в перспективе коллегиального способа принятия решений монархическим.

Диктаторские полномочия нужны были Сталину как воздух в целях дальнейшего, а в перспективе окончательного наступления на коллегиальный режим. Ведь только превратившись во «второго Ленина», он мог бы попробовать как-нибудь отстранить коллегии (Политбюро, Оргбюро и Секретариат) от процесса управления и уже на законных основаниях замкнуть его на одну личность. Каменев с Зиновьевым в 1925 году помогли ему преодолеть половину тернистого пути. Если бы дуэт продолжал атаки на генсека и в 1926 году, досадной остановки и отката на исходные позиции можно было бы не бояться, потому что членам Политбюро пришлось бы во избежание раскола еще сильнее сдерживать себя, поддакивать Сталину помимо мелочей и в ряде вопросов первой величины.

Однако Каменев с Зиновьевым переусердствовали. В итоге поражение оппозиции на партийном съезде и ленинградский погром существенно ослабили, деморализовали ее, лишили какого-либо шанса на реванш. При таком раскладе новый вызов Сталину выглядел бы заранее обреченной на крах авантюрой, на которую ни Лев Борисович, ни Григорий Евсеевич, конечно же, не рискнут отважиться. Тем не менее, генсек выбора не имел: либо дуэт в ближайшее время вернется на тропу войны с большинством ЦК, либо отсутствие активной оппозиции разрушит изнутри сплоченность членов Политбюро, освободив соратников Сталина от неприятного долга подчиняться лидеру едва ли не безоговорочно.

У Сталина оставался единственный выход – спровоцировать Троцкого на союз с Каменевым и Зиновьевым с целью смещения Генсека и в завязавшейся схватке суметь избавиться от всех троих. Задача, безусловно, трудная, но шанс на ее осуществление был. Недальновидный «Каменюга» и порывистый «Григорий» могли «клюнуть» на то, что союзу трех «выдающихся вождей» по силам переманить большинство Политбюро на сторону вновь образованной коалиции и изолировать коварного грузина в унизительном меньшинстве.

Как это не выглядело бы со стороны странным, но такой вариант «Объединенной оппозиции» состоялся и не потому, что Сталин «уговорил» Троцкого пойти на явную для него авантюру, как считают некоторые историки, а совсем по иной причине.

18 марта 1926 года Политбюро рассматривало вопрос о переизбрании председателя Ленсовета. Никто не сомневался, что Зиновьев обречен на отставку. Однако прения по одиннадцатому пункту повестки дня состоялись. И вот когда очередь выступать дошла до Троцкого, тот произнес поразительную речь. Не в защиту или порицание Григория Евсеевича, а с явным намерением побудить коллег задуматься о порочности сложившейся системы управления государством. Чувствовалось, что Лев Давыдович догадывается: зло проистекает не от персон; зло коренится в действующем механизме власти; но где именно, он в своем выступлении не раскрыл. Однако не сложно «вычислить», что и до него «дошло», что «гвоздь проблемы» – коллегиальное руководство страной, являющееся источником раздора вождей. И если Сталин к этому выводу уже пришел, и делает решительные шаги в сторону становления собственной диктатуры, то почему бы это не сделать «народному трибуну», который всегда считал «молчаливого» грузина посредственностью.

Буквально через две недели после заседания Политбюро, решившего судьбу Зиновьева, Троцкий идет на союз с Зиновьевым и Каменевым, чтобы в нарушение устава ВКП(б) разжигать в партии по любому поводу долгие дискуссии и чернить на митингах и собраниях политику большинства ЦК. Сталин мог потирать руки: чем больше новый «триумвират» будет чернить ЦК и большинство в Политбюро, тем теснее это большинство будет смыкать свои ряды вокруг Генерального секретаря.

Дальнейшие события подтвердили прогноз Сталина. На Пленуме 6–9 апреля 1926 года именно объединившиеся в союз Троцкий, Каменев и Зиновьев попытались торпедировать поправками официальную резолюцию «О хозяйственном положении и хозяйственной политике». Не вышло. В мае троица раскритиковала Сталина и Бухарина по международной линии – за провал стачки английских горняков (1—12 мая). Большинству Политбюро опять довелось защищать дуумвират. Вслед за тем разразился форменный скандал – 6 июня зиновьевцы М.М. Лашевич и Г.Я. Беленький на подмосковной даче возле Савеловской железнодорожной ветки устроили нечто вроде маевки, на которую собралось до семидесяти оппозиционеров. О маевке донесли в ЦКК. Инквизиторы немедленно признали мероприятие подпольной фракционной деятельностью, после чего «дело Лашевича» быстро с подачи Сталина переквалифицировали в «дело Зиновьева». И пришлось Григорию Евсеевичу в блоке с Троцким и Каменевым на Пленуме 14–23 июля открещиваться от обвинений в переходе «от легального отстаивания своих взглядов к созданию всесоюзной нелегальной организации, противопоставляющей себя партии и подготовляющей, таким образом, раскол ее рядов». Получилась скоротечная, зато жаркая дискуссия, по итогам которой разгневанное большинство ЦК выкинуло за борт ареопага первого соратника Ленина – Зиновьева.