В пасти дракона

– Говорят, что пойдут, – отвечал Николай Иванович. – Только не знаю, верно ли это: может быть, не за чем идти будет.

– Нет, русские пойдут!

– Ты почём знаешь?

– Знаю… Наш отец умер, потому что любил русских…

– Вот как! Почему же?

– Потому что здесь был посланник Дракона. Это он убил нашего отца.

– Какой посланник Дракона?

– Великий Дракон Китая ненавидит иностранцев. Они роют землю и причиняют ему боль, мешают спать.

– Ну, Чи-Бо-Юй, признаюсь, я считал тебя умнее!..

– Я говорю верно, Дракон ненавидит иностранцев, и его слуги истребят их всех. Русские должны пойти, чтобы отомстить за гибель своих.

Николай Иванович теперь почувствовал смысл в словах китайца. Он знал их суеверия и какую роль в них играл дракон.

– Ты так думаешь? – переспросил он.

– Не думаю, а знаю. Посланник Дракона приходил сюда призывать всех верных к избиению иностранцев. Казак Зинченко видел его дважды и не сумел удержать в своих руках. У него было послание Дракона. Посланник Дракона – Синь-Хо. Мы нашли на пожарище его нож. Он убил нашего отца и увёз Уинг-Ти, нашу сестру.

– Так чего же вы молчали! – с сердцем воскликнул Шатов. – Ваше первое дело было явиться и сообщить начальству о своих подозрениях.

– Нет, этого мы не хотели сделать.

– Да почему же?

– Потому что мы погибли бы, не успев отомстить убийце отца.

– Напрасно вы так думаете, русские всегда сумели бы защитить вас.

– Однако они не защитили нашего отца.

Шатов не нашёлся, как ответить на это.

– Что же вы хотите теперь делать? – спросил он.

– Мстить!

– Теперь-то, когда ваш посланник Дракона, верно, давно уже у себя в Пекине или где там ещё!

– Теперь это и возможно, если ты, господин, захочешь нам помочь.

– Я? Как же я помогу вам?

– Ты это можешь. Когда русские пойдут в Китай, возьми нас с собой. Просим тебя, возьми! Мы не будем даром есть ваш хлеб, мы принесём пользу.

Николай Иванович задумался.

– Не знаю, как это и сделать! – пожал плечами он.

– Мы хотели поступить в русские солдаты, но нам сказали, что если нас и возьмут, то оставят здесь, а в Китай на Пекин не пустят. Ты, господин, попроси командира. Он тебе позволит взять нас.

– Хорошо, я попробую, но не ручаюсь, что получится.

Лица братьев расцвели от радости.

– Благодарим тебя, господин, только ты проси за нас получше… Поклонись ему за нас, а мы… мы будем служить так, что все будут довольны.

Мало надеялся Шатов на то, что просьба братьев будет исполнена, но всё-таки, встретив командира своей роты в офицерском собрании, передал ему их просьбу. Вопреки всяким ожиданиям, он не получил решительного отказа.

– Вы говорите, что на них можно положиться? – спросил капитан.

– О да, вполне!

– И ими в их желании руководит чувство мести за отца?

– Так во всяком случае они говорят.

– А каковы парни сами по себе?

– Насколько я мог заметить, очень способные, рассудительные… Они совсем не похожи на всех остальных китайцев, которых мы здесь видим. Уже само желание мстить – я не сомневаюсь, что оно вполне искреннее, – показывает, что они не таковы, как все.

– Гм!.. Об этом можно подумать.

После этого разговор перешёл на интересовавшие всех события, и собеседники стали внимательно прислушиваться к громкому разговору в кучке их сотоварищей, окружавших какого-то старого отставного морского офицера.

– Трудно угадать, что только выйдет из всей этой заворотки! – заговорил старый седой моряк. – Представьте себе, я прекрасно помню шестидесятый год, когда совершилось нечто подобное тому, что может свершиться теперь. И знаете, что я вам скажу! Очутившиеся в плену европейцы действительно пережили ужасы. Немногие остались в живых, и как зло надсмеялись тогда китайцы над требованием выдачи несчастных пленников! Они отвечали согласием и действительно выдали, но выдали-то их в гробах. Как вам это понравится? Некоторые были положены туда живыми. Солдаты, уже видавшие много смертей, плакали при виде этих несчастных.

– Но позвольте, Россия тогда не участвовала в Пекинском походе.

Старый моряк улыбнулся.

– Русским посланником в Пекине был тогда умный человек – граф Игнатьев. Знаете ли вы, что только ему европейцы обязаны сравнительной лёгкостью, с которой они завладели тогда столицей Китая? Знаете ли, что если Пекин не подвергся тогда бомбардировке, то он – виновник этого? Это не то что теперь.

– Но как же это?

– Вот так! Во время всех ужасов наш посланник совершенно спокойно жил в своём доме, и китайцы не только его, но даже никого из русских пальцем не тронули. Напротив того, когда союзники подошли к Пекину, он явился к ним… вестником мира. Французы и англичане готовились бомбардировать красивейший в мире город. Разве им чего-нибудь жалко! Граф Игнатьев, явившись к ним, стал их отговаривать от этого неистовства. Его и слушать не хотели. Бомбардировка была решена, и решение подписано. Казалось, никакие силы, даже небесные, не в состоянии были предотвратить разрушение Пекина, но это смог, благодаря своему уму и находчивости, сделать наш русский посол. Он рассказал союзникам, что в Пекине есть храм, построенный для албазинцев и их потомков, окитаившихся, но сохранивших в неприкосновенной чистоте свою религию – древнее, отеческое православие. При этом он предупредил, что если хоть один боевой снаряд попадёт в этот храм, то вся Сибирь сочтёт это оскорблением святыни, и нельзя будет удержать сибиряков-казаков от нападения всей их массы на союзные войска. Адмиралы перепугались. Сибирские казаки ведь не китайцы: с ними не так-то легко управиться. Взрыв религиозного фанатизма вызвать в них было бы небезопасно. Начали расспрашивать графа, в какой части Пекина находится эта церковь, обещая не пускать туда своих снарядов. Но граф опять нашёлся. Он рассказал, что церковь ветхая и может разрушиться от сотрясения воздуха при пушечных выстрелах. При этом он, конечно, пояснил, что казаки разбирать не будут, от каких причин разрушился храм, а всё поставят на счёт европейцам и не замедлят расправиться с ними по-свойски. Как ни кинь – выходило всё клин. Адмиралы были в смущении, они не знали, что делать. Наш посол вызвался им помочь в их затруднении и вступил с китайцами в переговоры о сдаче Пекина. Те верить не хотели, чтобы он решился отправиться в город, полный враждебно настроенных азиатов, для которых никакой посол вовсе не был неприкосновенным. Граф только улыбался. В обыкновенном паланкине отправился он в забаррикадированный Пекин. В лагере союзников на него смотрели как на обречённого на смерть, на живого покойника. Но наш посол знал китайцев. Он шёл смело и приказал носильщикам паланкина переходить баррикаду, не обращая внимания на укрывшихся за ней солдат. Те было схватились за своё допотопное оружие, но когда узнали, что это русский, встретили графа почтительно, как милого гостя. Без всякого затруднения, не встреченный даже выстрелом, добрался наш посол до советников бежавшего богдыхана и уговорил их войти в переговоры с европейцами. Так те и поступили, и мир скоро был заключён[30 - Исторически верный рассказ.]. Так вот как действовал тогда русский посол. В благодарность за оказанную им услугу китайское правительство утвердило Айгунский трактат; по нему переходило к ним всё Приамурье, о котором до тех пор шёл спор. Все остались довольны, а о русских китайцы сохранили самые добрые воспоминания – как о своих верных друзьях и защитниках против ненавистных им уже и тогда белых чертей… Вот, господа, что было… Дай Бог, чтоб и теперь то же вышло. Только вряд ли. Теперь новые птицы – новые песни. А жаль, если придётся воевать с китайцами.

– Почему же? – спросил кто-то. – Разве они такие серьёзные враги?

– Враги? В том-то и дело, что они никому врагами быть не могут. Хороший народ, трудолюбивый народ. Что там говорят об их лживости, нечестности – всё это европейские провокационные выдумки. Если китайцы лживы, так это их высокопоставленные сановники, их мандарины, судьи их, власть имущие. А настоящий китаец всегда честен, гостеприимен, услужлив. Они любят русских, и вовсе нежелательно было бы нам восстанавливать их против себя. А что до того, чтобы поколотить, так поколотим, потому что мы – русские и с нами Бог! Жаль и того, что нам придётся действовать теперь сообща с западными европейцами. Ох, видел я, что это за птицы! Они пойдут за нашей спиной, и все их неистовства будут отнесены китайцами на наш счёт. Вот что скверно!

– Ну уж вы очень строги к европейцам! – заметил кто-то из собрания.