Неуставняк-1. Книга 1

Неуставняк-1. Книга 1
Александр Куделин

Эта книга про то, что нас побеждает, что превращает мальчишек в мужчин – про то, что они уже не вернутся и что не разгладить нам больше морщин. – Что?! Наших детей здесь убивают? – я трижды слышал протест от опьянённых справедливостью родителей. – Нет! Они убивают друг друга сами, вбивая колья в собственные души, чтобы добиться успеха в равном себе коллективе. Нет жалости у меня ни к тем ни к другим – есть только желание рассказать, что происходит там, где вот сейчас, преодолевая трудности, взрослеют на всю жизнь, так как оставив на пороге родного дома детство, наши дети ушли превращаться в мужчин.

КНИГА-1

Анонс

Начав читать данное произведение, вы глазами автора проследите весь сложный период становления солдата, который обусловлен некой инициацией, предшествующей перерождению молодого человека в мужчину – в того, кто и сейчас защищает пределы нашей Родины. Вы узнаете условности и обычаи, познаете трудности и сможете сами оценить сложность обстановки, в которой пребывает или пребывал ваш знакомый, отдавший долг Родине, защищая спокойствие вашего сна.

Рассказ автора в стиле разговорной речи, приобретённой за время его пребывания в армии, открывает читателю всю глубину и неоднозначность межличностных отношений, присутствующих в армейских коллективах.

Ограничения 14+!

Данное издание в целях начального ознакомления с произведением не содержит бранных слов, так как согласно Закона о Русском языке книга в её первозданном состоянии на полке магазина должна находиться с рядом наложенных на неё ограничений, что не позволит вам открыть её и бегло поинтересоваться. Все бранные слова в данном издании заменены по смыслу и выделены, чтобы вы видели эти места. Последующие части этой книги и книг данной серии будут представлены в оригинальном виде – в том, в котором автор посчитал нужным представить свой рассказ.

Неуставняк – это неправовые взаимоотношения между людьми в любом обществе, вытекающие из природной сущности человека, обусловленной его стремлением доминировать среди равных себе, подавляя слабых. Это относится ко всем сферам жизнедеятельности человеческого общества, включая правовое поле, криминал, коррупцию, извращения и использование личных связей. В высшей степени это проявляется в Армии.

Я вошёл в армию солдатом, и мой успех полностью основан на унижении себе подобных ради меня самого. И каждый прожитый в ней день отобран мной у другого, который его только просуществовал.

Часть 1: ЯВЬ

СКВОЗЬ РОЗОВЫЕ СНЫ И ГРЁЗЫ

Нет хамства в этой книге ни на грош. Вся прямая речь – это существующие реалии нашего времени, отрицание которых бессмысленно на просторах необъятной России. Прошу вас спрятать своё ханжество. Вы, мой читатель, приняв решение родиться в пределах границ бывшего СССР, кровью своей подписались слышать и применять её – истинную Русскую речь. Киты в своём звуковом посыле передают информации больше, чем люди, зато Русский Мат более ёмок. Он таит не только зашифрованную информацию в раскрываемой теме, но и наполняет речь всеми оттенками эмоций, которые другие народы вынуждены выражать мимикой, жестами и интонацией.

Общеизвестное и ставшее уже безобидным существительное начинающееся на букву «б», применяемое в речи детьми ясельной группы, по непонятным мне причинам всегда приходится к месту, когда его произносит мой соотечественник горшкового возраста. Вы и сами не раз удивлялись этому парадоксу. Я, как и вы, не учу своих детей Мату, они постигают его самостоятельно. Современные тинэйджеры более продвинуты в использовании родного языка, чем мы это подозреваем. К тому же, я раскрываю вам события такими, какими они были, и глупо рассказывать о них, держа в руках ножницы, кромсая чувства, запахи и звуки, превращая моё повествование в пресное изложение чужой жизни.

Сто процентов моего рассказа – правда, в которой девяносто восемь – моя собственная жизнь и два – переживания друзей и попутчиков.

Поводом для изложения этой армейской саги послужила повестка моему сыну на прохождение допризывной комиссии.

Отстояв своё право на успех, я и сейчас считаю, что мужчины рождаются только в Армии. Возмужание через коллектив изначально равных – это инициация, прошедшая сквозь века, которую ничто и никогда не заменит. Я не собираюсь вступать в споры с мужланами, успешно избегающими возможности постичь себя, но и не настроен говорить армии «Нет!». Моё повествование о том, что было со мной и что будет с нашими детьми.

Я очень хотел стать военным, но мне и в голову не приходило, что я попаду в армию в качестве солдата. Моим стремлением было стать офицером, и не просто офицером – вы только вслушайтесь, как гордо это звучит: “лётчик-истребитель-штурмовик морской авиации”. Представьте себе: лётчик и моряк одновременно. Ты в чёрной парадной форме морского офицера, при белой фуражке, с кортиком на ремне, но ты не тихоходная морская черепаха, а гроза морей – корсар, заметив которого на горизонте, все стараются свернуть с курса и раствориться, как морская соль в воде. При всём этом ты самостоятельно управляешь самой современной техникой в мире – самолёты палубной авиации сложнее космических кораблей. У меня и сейчас холодок по коже пробегает при мысли о триумфе, который я должен был испытать по истечении четырёх лет учёбы в Ейском высшем военном авиационном училище.

Но судьба распорядилась иначе, и я, успешно окончив Электромеханический техникум, попал курсантом в батальон связи учебной сорок четвертой Десантной дивизии, где и принял свой первый неравный бой за мою душу, о котором теперь хочу рассказать.

Рассказ мой – не прачечная бренной души, а откровение рядом стоящих с вами мужей, друзей и мальчишек, которые уже сейчас, мечтая повзрослеть, несут тяготы воинской службы.

Имена участников, затёртые памятью иных событий, я прорисую образами, в которых характер описанных сослуживцев передан с точностью до волоска.

Вся моя исключительность состоит лишь в том, что дворовое детство, украденное компьютерами у наших детей, перемещало меня как в плоскости района нашего города, так и по стране, накапливая жёсткость встреч в разных уголках необъятной моей Родины. Решив, по известным только им причинам, жить на Урале, родители длинное лето и все каникулы дарили моим многочисленным родственникам, которые живут и сейчас в разных уголках прошлого государства. Своеобразная смена месторасположения детей приветствовалась нашими семьями, чего не скажешь о нас (детях), которым приходилось приспосабливаться к различным обстоятельствам проживания и произрастания в чужой среде обитания.

Не думаю, что вам уместно будет читать сей фолиант глазами автора, и поэтому, начав издалека, предлагаю вам, поменявшись на время душами, пройти мой путь в армии до конца, примерив на себя то, что я носил в себе, пока не повзрослел на эти несколько лет.

ГРИГОРИЙ ИВАНОВИЧ

Город Свердловск, февраль 1983 года. Я оканчиваю техникум. Получить красный диплом мешают только две тройки, которые прихватил с первого курса, но пересдавать предметы я не буду, так как это не освободит от экзаменов в военное лётное училище, а ещё скоро весна, и мне просто лень.

Мне восемнадцать с половиной лет. Зовут меня Гриша, вернее, Григорий Иванович. А если быть точнее, то я Саня, а Григорий Иванович – это моя Уралмашевская кличка. На дворе развитой Социализм, я учусь в авиаспортивном клубе на пилота самолёта третьего класса, у меня три прыжка с парашютом. Мне пришлось бросить секцию бокса, так как микросотрясения мозга могут привести к потере ориентации в пространстве, но тело моё упруго и накачано. Мне ничего не стоит пробежать на время пять километров, сохранив при этом вполне ровное дыхание. На меня уже давно заглядываются девчонки, но я берегу себя от слишком близких с ними контактов, чтоб не раздавать обещаний, так как связываю свою судьбу лишь с будущим триумфом.

Мать, каждый раз провожая на улицу, просит меня не задерживаться дольше десяти часов вечера. Я, выше на целую голову, слегка приобняв её, говорю:

– Мам, ты не беспокойся. Я постараюсь прийти до десяти, но ты ведь сама понимаешь: не могу же я своим друзьям сказать – пойду-ка я спать, а то меня мама ждёт. Я приду, а ты ложись пораньше, со мной ничего не случится.

Мама виновато, но с нотками металла в голосе произносит следующую фразу: «Саша, ты уже взрослый и должен знать, что родители всегда переживают за своих детей. И потом, всё равно я не лягу спать, пока ты не вернёшься. Пойми, мы живём не в самом благополучном районе, а ещё этот Григорий Иванович на нашей улице. Я так за тебя переживаю».

Было трудно с собой совладать, чтобы не подать вида – горько и занятно – моя мать боялась за меня же из-за меня самого! Пришлось объяснить, что Гришу я знаю, и он меня не тронет.

Уже уходя, я услышал в ответ, в спину: «То, что ты его знаешь, страшит меня ещё больше! О нём многое говорят, и многие его боятся!»

Но дверь уже закрывалась, и я быстро спустился с третьего этажа нашей хрущёвской пятиэтажки.

МЯСО

В этот вечер у мамы действительно был повод для беспокойства.

Двор моего дома и сейчас неуютен для сбора друзей и подруг, но за домом, через дорогу, находилась великолепная по тем временам школа № 27. На просторном дворе этой школы мы играли в футбол, катали снежные комья и строили крепости, курили, пили вино и учили друг друга матерным словам. Наши девчонки стойко переносили мальчишескую лексику, дополняя её новыми, более современными оборотами. Они были всегда рядом, их меняющиеся тела заставляли нас взрослеть и совершать порой безумные поступки. Их ранняя рассудительность сдерживала наши воинственные порывы, не давала нам напиваться и охраняла случайных чужих, зашедших в пределы нашего двора. Наш двор – это целый микрорайон, очерченный четырьмя улицами со школой внутри. Основное место обитания зимой – подъезды одной из трёх девятиэтажек.

В тот февральский вечер шёл пушистый снег. Ночь фонарями очерчивала возле подъездов островки. Снег вырывался из ночной пустоты и большими хлопьями посыпал двор. Мы стояли возле одного из наших любимых подъездов, травили анекдоты, подшучивали друг над другом, вспоминая достойные события прошедшего дня. Команда у нас была весёлая, и поэтому затихший ночной двор периодически взрывался нашим громким лошадиным ржанием.

Вынырнув из ночной снежной суматохи, к нам резвым шагом подвалили два незнакомца. Один – высокий и здоровый в длиннополом тулупе, второй – недомерок в чёрной болоньевой куртке. Здоровяк, не дойдя шагов десять, резко остановился и, распахнув тулуп, выхватил ружье. Два круга дульных срезов гипнотизировали наши взгляды, словно глаза кобры, втягивая их в жерла воронёной бездны. Быстрым движением он взвёл курки и стал метиться, нервно выбирая цель.

– Так, недоноски, а ну все выстроились вдоль стены! Кто рыпнется – застрелю!!!

– Бабы на скамейку! А вы, козлы, к стене!!! – заверещал мелкий.

– Кто рыпнется – порешу всех! – объявил здоровяк.

В душе появилась опаска. Боксёрский ринг научил прогибать ситуацию под себя, но эти два отверстия смотрели так угрожающе, что альтернатива в данный момент отсутствовала, так как расстояние до стрелка было слишком велико, чтобы достать его и постараться дать отпор. Мелкого я в расчёт не брал – этого и соплёй перешибёшь, но аргумент в руках здоровяка был весомей любого варианта.

Мои друзья быстро стали выстраиваться вдоль стены, справа от подъездной двери. Не знаю, как они, а я осознал, что стена – это эпитафия “Прощай, мама, я погиб бесславно”. Погибать молодым очень уж неохота! Моя медлительность была ответной реакцией на напор противника. Вроде как сопротивление бесполезно, но и выполнять его указания душа не принимает. Мелкий суетливо бегал между нами и, толкая в спины, старался добиться полного повиновения. Ему это почти удалось. Восемь из девяти уже стояли, прижавшись к стене дома, остался только я.

– Ты чё, гадина, не слышишь?!? К стене, недоносок!! – Он толкнул меня в плечо и занёс ногу, чтобы пинком под зад придать ускорение до места казни.

– Спокойно, мальчик, дёрнешься – задушу! – Отбив рукой ногу, я схватил его за шкирняк и, прикрываясь им, как щитом, отступил к подъездной двери, а открыв её свободной рукой, крикнул: «Пацаны, валим»!

Стремительность друзей была как никогда. Геройства в моём поступке было ни на чуть, потому что, поддавшись панике, в подъезд я бросился не последним, а, швырнув замухрышку в сторону стрелка, влетел туда, задвинув двух. Падение недомерка дало дополнительное время нашему арьергарду. Их спасло то, что я мелкого бросил к ногам здоровяка, тот отвлёкся, и секунды отставшим было достаточно.

Я забежал в пустой подъезд. Друзей в нём уже не было. Нет, они были здесь, но растворились до полной пустоты. Время переключилось на свой запасной ход – это когда секунда равна трём минутам.

Производя поступательное движение ногами, я попробовал трезво сообразить: «Надо подняться выше? Но выход на крышу дома в соседнем подъезде. Особо скрыться негде! За трубу мусоропровода – нет. Сейчас они бросятся за нами, первых, кого найдут, порешат. Надо подняться как можно выше. Кого найдут, того и…, а значит, будет много шуму. Шум привлечёт жителей, дверей они не откроют, но милицию вызовут. Милиция, конечно, приедет, но это займёт время, а вдруг патронов хватит и на меня!?!»

Мысль, что патронов может и хватить, породила в животе неприятный холод. Достигнув шестого этажа и памятуя, что никто меня не обгонял, я решил оглядеться. Время вернулось в нормальное русло, но прохлада в животе напоминала: опасность рядом, вернее, внизу. Закуток мусоропровода имел стандартное окно с видом на двор, обычно он использовался как этажная курилка. Сердце билось учащённо, дыханье срывалось и сильно хотелось заголосить, но мысли были ясны, как никогда. Я влетел в один из этих закутков и, выглянув в окно, увидел, что, спасая свои задницы, мы совершенно забыли про девчонок. Там, внизу, на скамейке, сидели наши девчонки, а здоровяк, топчась на месте, размахивал перед ними своим ружьём. Мелкий же, как заведённый, бегал по приподъездному пятачку и размахивал какой-то сумкой.

Холод, отступив от живота, проник в темя и покатился по спине. Сердце замерло, а руки вспотели: «Позор!!! Как я, Гриша, мог оставить наших девчонок на поругание чужим! И пусть они со стволом, но они там, а я, бросив их, здесь!». Это позор!!! А позор для меня равен смерти.

Я сделал три шага назад к ближайшей квартире и ненастойчиво позвонил. Через десять секунд дверь без расспросов приоткрыла достаточно тучная бабка. Я быстро схватил освободившийся край косяка левой рукой и всем телом подался на дверное полотно. Бабка взревела, как сирена, и, ухватившись за дверь, стала отъезжать вправо, освобождая проход. Её недолгий напор спал, когда в коридор вывалился нехилый дядя, выше меня на целую голову и в два обхвата животом. Он бросился ей на помощь, решив своим телом закрыть образовавшуюся брешь. Я же, окончательно задвинув её к стене, ринулся вперёд.