Неуставняк-1

– Там!!! – вскрикнул я полушёпотом.

– Щас дам хуем по мозгам, – наш разговор был в полутоне, – трупаков не видел?! Висит себе и висит – тебя не трогает! Давай быро, двигай, и, не задумываясь, соображай[7 - Соображать не задумываясь – образчик исполнительности десантника!]. Понял?!

– Понял. – Я развернулся и на полусогнутых ногах[8 - На полусогнутых – бежать не производя шума – устойчивое выражение в десантных войсках (солдатский сленг)], чтобы не шуметь, помчался в наше расположение.

Вторично пробегая мимо несостоявшегося бойца, моё сознание полностью вернулось на место. Выскочив на лестничную площадку, я нос к носу столкнулся со старшиной, ведущим двух ватных болванчиков.

– Как там? – Он испытующе посмотрел мне в глаза.

– Всё готово, стол накрыт и ждёт гостей! – Я не стал вдаваться в подробности. Мне было понятно, что старшина в курсе.

– Вот и отлично. Помоги убраться наверху и спать.

Сверху спускались наши сержанты, и каждый из них вёл двух “удачливых” командиров. Я вернулся в расположение и проследовал к месту сбора, схватил одеяло, которое служило столом, и всё, без остатка, завернул в него. За пределами бывшего ресторана находилось ещё четверо уставших посетителей. Когда я переносил узел вниз, навстречу поднимались наши сержанты.

– Одеяло не забудь вернуть, – сказал один, пролетая мимо меня.

– Нет, не надо, ты у них возьми, а это пихни куда-нибудь. Понял?

– Понял! – И наши поезда рванулись в противоположные направления.

В расположении второго этажа было размеренно тихо и душновато спокойно. Окна не открывались, так как комары в этих краях сродни летучим мышам, которые пьют кровь заснувших австралийских путешественников: к утру всё население будет обескровлено. Тишину нарушал только храп и предательское пошёптывание организмов.

На новом месте началось братание и прощание, меня и ефрейтора также втянуло в круг. Старшина настоял, и я для поднятия тонуса или для снятия стресса выпил две рюмки и удалился в наше расположение.

Проходя мимо знаменательного места, в полоске лунного света я заметил на полу предмет и поднял его – перочинный ножичек, подаренный самым тогда для меня успешным человеком самому неуспешному.

Я постоял в замешательстве – ножик мне не нужен. Старшина обратно его тоже не примет. Выкинуть? Но будет следствие, и они вспотеют от вопроса: каким образом было разрезано полотенце? Во мне проснулся деятельный майор Томин из сериала «Знатоки».

Томин спокойной походкой вернулся к месту происшествия и тщательно оглядел его. Окна стали пропускать тусклый свет нарождающегося дня. Звуки и запахи, чтобы не мешали, Томин выключил. Глаза старались не упустить ни одной, даже самой незначительной, детали. Аккуратно приблизившись, он принялся рассматривать место печального события.

Тело висит вертикально на самодельной верёвке, сделанной из льняного полотенца путём разрезания его на равные полоски, на месте перехода одной полосы в другую завязан двойной простой узел с целью усилить место разрыва, что говорит о продуманности поступка.

Верёвка одним концом закреплена с помощью петли и узла вокруг макушки вертикальной стропилы, которая является опорой для крепления ряда балок деревянных нар. Нары явно временные, так как выступающие части балок не выравнивались для использования данного пиломатериала вторично. Конец верёвки закреплён на высоте до двух с половиной метров.

Вероятно, связав из разрезанного на полоски полотенца верёвку, самоубийца сделал две петли на её концах, один из которых он сначала одел себе на шею, а затем, сев на край нар, закрепил другой на выступающем конце вертикально поставленного бруса.

Смерть наступила от асфиксии, связанной с удушением самодельной верёвкой в результате прыжка со второй полки нар из положения сидя.

На месте происшествия обнаружен перочинный ножик с коричневыми накладками по бокам, лежавший у повешенного в наружном кармане куртки.

Томин спокойно протёр краем своей рубахи нож и положил его в левый карман куртки, который оттопыривали средства личной гигиены.

На пустом месте нар второго этажа, принадлежавшего повешенному, лежат очки. Более никаких предметов обнаружено не было.

Томин подцепил пальцами и вытащил из-под очков два листа бумаги, исписанных убористым почерком. Очки перевернулись линзами вниз, и их дужки устремились вверх, как рога троллейбуса. Осмотр места происшествия был закончен.

Возвращаясь в своё расположение, я свернул найденные листы и запихнул их в задний карман штанов, который застёгивался на пуговицу. Предсмертные мемуары читать было некогда и негде, интерес, конечно, был.

Я лежал и ворочался, сон не шёл. За окном посветлело. Вошли наши сержанты. Старшина посмотрел на меня, я сидел на своём месте, уставившись в окно.

– На, въеби! – Он протянул мне сначала кусок отломленного хлеба, а затем початую бутылку водки. – Давай, и сразу ложись.

Сделав два полных глотка, заев их хлебом, я завалился на бок, и меня быстро накрыла неизвестность.

Письма

Писем я написал много.

Надежда Воронкова, именуемая мной в техникуме Джульеттой, появившись на проводах, произнесла в лицо пьяному призывнику: «Сашенька, если хочешь получать письма, то тебе придётся их и писать. Не думай, что на каждое твоё будет два в ответ, скорее, наоборот».

Я пустил по кругу записную книжку, которая вмиг наполнилась адресами. Родня, по желанию, вступила в переписку сама, но аудитория моей корреспонденции в принципе и ограничилась этой книжкой.

Писем было много, я не жалел пасты шариковых ручек. Взамен трёх строчек о своей службе я получал развёрнутый отчёт моего корреспондента, что наполняло жизнь значимостью, которая так нужна в армии среди обезличенных тел сослуживцев. Сейчас и впоследствии я буду приводить примерные тексты писем туда и оттуда.

Самые родные я берёг до дня «Ч»[9 - День «Ч» – в армии это означает неизвестная дата начала событий (может будущих военных событий или войны).], и их было много, и даже очень:

«Папа, мама и бабушка, здравствуйте!

Я знаю, что вы сильно за меня беспокоитесь, но со мной ещё ничего не происходит. Нас привезли в Егоршино. Тут вполне сносно, конечно, в воскресенье не хватает пирогов, я б сейчас съел с треской и картошкой. Здесь достаточно знакомых с Уралмаша и даже есть парни из техникума. Одним словом загораем и ничего не делаем. Следующее письмо пошлю, когда станет ясно, куда меня распределили. Мама, ты не волнуйся, здесь говорят, что всех кого отправляют в Авганистан, уже забрали и мне этот адский огонь не светит.

    Целую Саша.

Привет Кузьминовым».

Отъезд

«Рота! Подъём!» – на долгие годы эта команда, как граница, разделила моё сознание на два противоположных мира.

Армейские сны не продолжают реалии дня, мгновенное погружение усталого организма стирает грань действительности, чтоб окунуться во вторую, “собственную” жизнь. Я помню, как летал без крыльев, слегка запрокинув голову назад, рейды разведчика в замке лорда и многое другое. Но никогда не помню границы самого перехода. Звучит команда, а она как выстрел при расстреле: пока летит пуля, все дела завершены – её касание и есть сам переход, и неважно, где ты потом окажешься. И тот и этот мир – твоя реальность, в которой ты дерзаешь, мучаешься, ждёшь, переживаешь. Правда, первый – логическое продолжение, а второй – набор неповторяющихся событий.

«Рота! Подъём!» – Команда звучит только раз, и повторят её уже на следующий день.

И тогда она прозвучала один раз. Все задержавшиеся безжалостно были изгнаны сержантами, а я, так и не вынырнувший оттуда, был единственным, получившим вместо затрещины лёгкое похлопывание по ноге.

Медленное пробуждение и осознание обстановки было ответом на стрессы предыдущего дня и этой ночи. Я поднял голову и увидел пустой ярус нар.

– Хватит тянуться, вставай, поговорим. – Снизу на меня смотрел улыбающийся старшина.

Я медленно сполз с нар и оправился. Спали мы в том, в чём ходили, только снимали обувь и носки.

С улицы доносились команды нашего прапорщика, строившего роту на зарядку. Я заглянул в окно: рота уже стояла с голым торсом, разложив свою одежду на скамейки. Единообразие было хоть и пёстрым, но почти идеальным.

– Равняйсь! Смирно! Бегом! – По команде «бегом» все телами подались вперёд, каждый руки согнул в локтях и приготовился к бегу. – Марш! – Команду прапорщика приняли стёкла казармы, которые затряслись от единого марша ног.

Содрогание окружающего мира от поступи кандидатов в десантные войска было сродни удаляющемуся от станции паровозу.

Но перрон недолго пустовал, его начала медленно наполнять толпа из нижних этажей казармы.