Неуставняк-1

Начавшаяся тем летом стройка своими масштабами стала притягивать к себе мальчишек с других улиц, а это, по понятиям того времени, было недопустимо. Каждый двор имел свою территорию, и её следовало самозабвенно защищать. Дворовые ватаги подминали под себя слабо охраняемые территории, устанавливая на них собственный протекторат. Находиться в пределах этих республик чужим не полагалось, а уж если требовалось пройти, то отнюдь не по кратчайшему пути, а в обход – по улице.

…Август 1968 года. Я, как всегда, бегаю возле взрослых мальчишек, мы собрались на наш пустырь, но там находится ватага чужих, и поэтому предстоит разборка и вполне возможно на кулаках.

Вдруг один из противников говорит: «А чё мы? Пусть малышня подерётся, и чей победит, того на сегодня и стройка».

С нашей стороны выставили меня. Я толком и не понял, что требовалось делать. Противником выставили парнишку чуть выше ростом. Это “чуть” могло быть старше на год или даже на два!

Нас обступили. Мы стояли в центре круга. Женька, предводитель нашего двора, ему лет тринадцать пятнадцать, подтолкнул меня вперёд: «Давай, врежь!»

Я стал соображать, как надо сильно “врежь!”

– Ну, давай, как я тебя учил! – подначил старший стоящего передо мной пацанёнка.

Тот сделал шаг, и я даже не понял, что произошло!

Удар был в солнечное сплетение – я задохнулся и упал. Женька подхватил меня за подмышки и принялся поднимать и опускать, чтобы я начал приседать. Дыхание от этой присядки быстро восстановилось.

– Ну что, ваши сегодня не пляшут! – сказал старший противной стороны.

Он стоял за довольным собой пацанёнком и гладил его по голове.

– Базаров нет, гуляйте до завтра! – сказал Женька. – А завтра, если вы придёте, хлестаться будем мы с тобой, понял?!

Атаман противника промолчал.

– Что ты, дурья башка, не врезал первый? Тебя что, Валерка драться не учит?

– Нет.

Валерка – это мой старший брат.

– Ты понимаешь, они у нас наше отобрали, а мы им даже фитиля вставить не можем.

Я медленно плёлся за всеми, досада брала за сердце, не цепляясь за ум.

Мы уже выходили со стройплощадки, когда я оглянулся и увидел, что мой противник одиноко стоит возле небольшого котлована. Взрыв негодования, щелчок обиды и прилив зла бросили вперёд – спотыкаясь и перепрыгивая кочки, я подбежал к нему и ударил в грудь, он подался вперёд, ещё удар в лицо – и тот, завопив, цепляясь за глинистый грунт, сполз на дно котлована. Чужие ринулись на помощь, но передо мной уже стояли наши!

Бой был короток – всех непрошенных загнали или свалили в эту канаву. Женька приказал, и мы, спустив штаны, обоссали их сверху…

В драке не участвовал только один – мой брат – он старше на пять лет, и его поступки я не обсуждаю.

Драк в жизни было много и даже очень, но все они за моё правое дело. Просто так, на ровном месте махать кулаками я не умел и не умею, да и нет в этом надобности. Свою силу и доблесть я ощущал с раннего детства.

Ясли, затем детский сад – это время становления характера; школа и техникум – время ковки; а вот закалила его армия!

И, вероятно, именно по этой причине Бог посчитал, что меня не следует возвышать, и своё возмужание я должен пройти в армейском коллективе – среди изначально равных.

Призыв

Я не буду рассказывать, почему я не стал курсантом военного училища, а пошёл в армию – это тема другой книги.

Скажу просто: мне не дали возможности выбора, а просто зло и тупо забрали, чтоб отправить по усмотрению судьбы.

Согласно повестке, мне было предписано явиться на призывной пункт 17 апреля 1983 года, но коррективу внесла весна и Первое мая.

Я, раздражённый желанием военкома любой ценой забрать меня в армию, решил подарить себе Первомай как бонус перед долгой службой. Отгуляв праздник Солидарности всех трудящихся мира, я явился в военкомат и выслушал первые нелестные слова первого своего командира.

Меня, вероятно, планировали в какую-то специальную команду, но я её задвинул. Военкому я стал неинтересен, и мою судьбу уже решал прапорщик. Прапорщика звали Александр, одно время он преподавал в нашем техникуме производственную практику, и мы с ним были дружны. Он симпатизировал мне, а я, в свою очередь, во время практики настраивал своих сокурсников на рабочий лад, конечно, в меру моих способностей. И надо ж такому случиться – в десантные войска я попал по блату. Смеётесь? Да в то время многие деньги платили, чтобы их сын имел возможность стать Десантом! Десантник – это всегда было, есть и будет круче Кручи.

И вот 7 мая в 9 ч. 00 мин. я в сопровождении поредевшей от призывов дворовой братвы пришёл на призывной пункт – ДК УЭТМ, в который шагнул гордым пацаном, а вышел сопливым призывником.

Унижение испытываешь сразу. Каким бы ты ни был гордым и независимым, но когда тебя раздевают догола и осматривают как пупсика, то состояние бравады проходит сразу. В смотровой комиссии в равном количестве присутствовали и мужчины, и женщины. Из-за смущения ты смотришь только перед собой. Рядом – такие же, как и ты.

Ощущение бесправия начинает накатывать быстро и неумолимо. У тебя забрали паспорт, проверили все твои вещи и, не дав тебе даже в последний раз прикоснуться рукой к родным, по оцепленной солдатами дорожке препроводили в автобус: «Хоть бы ещё раз дотронуться до матери, прижаться к подруге, обнять отца, пожать руку друга. Нет, ты уже не их – тебя отобрали, выкорчевали и угнали!»

Когда мы оказались в автобусах, наши родственники и друзья, возмущённые тем, что не дали в последний раз попрощаться, стали их раскачивать, а милицейский уазик чуть совсем не перевернули. Пока происходила эта суматоха, через окна производились последние рукопожатия и передача заготовленных, но не проверенных комиссией провианта и запасов.

До сборного пункта в Егоршино путь не близок. По мере движения к нашим двум автобусам прибавилось ещё восемь. В то утро из города вывезли примерно 500 600 потенциальных защитников Отечества.

Благодаря умению призывников и напористой смекалке провожающих, в нашем автобусе оказалось несколько бутылок вина и водки, что тут же разделило коллектив на неравные части. Инициативные, не гнушаясь знакомством, быстро сгруппировались на задних сидениях, оттеснив испуганных молчунов к середине и на передок.

Сопровождавший нас прапорщик здоровьем явно не блистал – вечерняя, а может, и ночная подготовка к утреннему призывному мероприятию выходила из него паром и выхлопом. Случайно влетевшие мухи бились о стёкла и лезли в щели, чтоб только не ехать с ним в одном салоне. Он разместился на первом сидении и тупо смотрел вперёд, лишь иногда его рука поднималась, чтоб платком протереть затылок и осушить лицо.

Мы же такие все одинаковые уже сейчас разделились на две команды.

Первые – бравые, уверенные, говорливые – скучковались на задних сиденьях, куда потянулся весь общий харч и горячительные напитки.

Вторые – молчаливые, скованные и пугливые, которых было большинство – сидели, замерев в ожидании чего-то. Интересно было к ним обращаться.

– Эй, ты! – Все Вторые замирали, выпрямив спины, и, как коровы на лугу, начинали смотреть в одну сторону – в сторону прапорщика.

– Ну, ты, в серой куртке! – Вторые, слегка поворачиваясь в сторону прохода, глазами начинали искать обладателя такой куртки.

В то время было принято уходить в армию в телогрейке, чтобы не было жалко с ней расстаться, но были и интеллигенты в серых болоньевых куртках.

– Серёга, ткни перед собой! – Это обращение к одному из Вторых.

Имена людям нужны для избирательного общения, вот мы их и начали запоминать.

Мы, Первые, перезнакомились почти сразу, как только автобус покинул пределы нашего городского района. И пока мы перегруппировывались в пространстве автобуса, Вторые, ватными болванчиками, предавались грустному рассматриванию окрестных пейзажей, бежавших вдоль дороги. После первых глотков из горла за окном выглянуло солнышко, и автобус поехал ровней, не обращая внимания на тогдашнюю ущербность социалистических дорог.

Первая бутылка выгнала грусть, вторая очистила горизонты сознания, а третья, убив дискомфорт, превратила наш переезд в увеселительную прогулку.

Серёга ткнул ладонью в спину впереди сидевшего и замер, как взведённый курок, готовый в любой момент произвести поступательное движение. Обладатель серой куртки в очках из металлической оправы в два приёма, как робот, повернулся к нам. Правда, сделал он это как-то не до конца, а так, чтобы смотреть и в нашу сторону, и не упускать из виду автобусного прапорщика. Я и не предполагал, что возможно одномоментно развернуться в две противоположные стороны.

Для меня начиналась новая жизнь – жизнь познания человека индивидуального.

– Как там тебя? Колбаса есть?