Аудиокнига Яма

Хорошо написанный роман, мне кажется, способен стать зеркалом читающего. Впустить его в тот отмежеванный от реальной жизни мир, который всплывает на страницах книги. Впустить, чтобы осознать свою собственную сущность посредством знакомства с иными судьбами, посредством проживания иной жизни, жизни тех, чьи пути могут никогда не пересечься с тропой читателя. И тут уже всякая конкретика содержания книги теряет свою четкость. Ибо не простые образы за буквами читать приходится, а разуметь свою собственную душу со всеми ее темными околотками, колодцами и окраинами. Свидание это, со своим сокрытым до поря естеством, проходит, как правило, неявно, можно сказать урывками. Ведь у читающего и цели такой может не быть, да и вряд ли будет, если уж судить честно. Просто там, за образами романа, словно тень движется его отношение к герою или героине, а вот чуть брезжит отреагированная брезгливость, которую читатель и не признает при ином раскладе. Ну или, к примеру, неприятие, такое сильное и горячо ощутимое, может встретиться в этом зазеркалье с реальным неотторжением, которого никто и не ждал, не чаял встретить. Не судьбу русских женщин, падших или опустившихся, брошенных и униженных, читала я на страницах "Ямы". Не о падении нравов и ущербности русского мещанского взгляда на жизнь и ее грешные стороны. Я читала о нас, о потомках. Я читала о слабости русского духа, не способного изменить сути вековых проблем душевного нищенства. Сквозь призму собственных душевных порывов во время чтения романа я читала об отделении частного случая от повсеместности, личного от общественного, праведного от грешного. Что я?! Разве ж меня это касается?! Покорные судьбе, темные женщины, не способные на тот единственный шаг, который имеет смысл сделать, чтоб разорвать омерзительное в своем приближении бытие. Почему они выбирают это тягостное, унизительное существование в роли продаваемой скотины, не желая променять его пусть на не имеющие ограничения по времени трудности, но при этом хотя бы зримое присутствие свободы?! Сколько их было до меня и будет после, этих слов. Слов правдивых и бестолковых. Потому как у явления этого есть такие же корни, как и у всякого другого, чем мы сегодня можем гордиться и от чего стыдиться. Значит, есть в природе нашей эта черта характера, эта модель бытия, предполагающая самоуничижение вплоть до отрешения от душевной чистоты и нравственности формальной в пользу наказания собственной плоти и себя позором, уничтожением своей личности... Ох, какая же это трудная тема. Александр Иванович предвидел, он знал это, знал, что всему найдем оправдание, а чему не найдем оправдания, так найдем для этого порицание. Мы, россияне, - люди суждения. Не действия. Суждения. На него мы не скупимся. Для него нам запрягать не надо. Ведь суждение чаще-то всего имеет объектом другого или же объект отвлеченный, абстрактный. Да мы и себя можем запросто осудить, для красного словца, но отвлеченно, внеличностно, потому как не отомрет ни один из членов от суждения-то: ... нет в печальной русской жизни более печального явления, чем эта расхлябанность и растленность мысли. Сегодня мы скажем себе: "Э! Все равно, поеду я в публичный дом или не поеду - от одного раза дело не ухудшится, не улучшится." А через пять лет мы будем говорить: "Несомненно, взятка - страшная гадость, но, знаете, дети... семья..." И точно так же через десять лет мы, оставшись благополучными русскими либералами, будем вздыхать о свободе личности и кланяться в пояс мерзавцам, которых презираем, и околачиваться у них в передних. "Потому что, знаете ли, - скажем мы, хихикая, - с волками жить - по-волчьи выть".
Горечь и жесткое послевкусие беды. Это оставляет роман после прочтения. Не из-за смерти Жени, не из-за судьбы Тамары или глупой Любки... Даже не из-за всех них вместе взятых, этих жертв слабой воли и человеческого равнодушия. Из-за того, какие лакуны открывает "Яма" в человеке. Это язвы. И язвами они будут.