100 магнитоальбомов советского рока. Избранные страницы истории отечественного рока. 1977 – 1991. 15 лет подпольной звукозаписи

Представительный 40-летний седовласый мужчина в квадратных роговых очках, он в год московской Олимпиады напоминал руководителя крупного промышленного предприятия. Это впечатление не было обманчивым – воглавляемый им «союз писателей» вскоре тиражировал по стране десятки тысяч катушек за сезон.

…Все началось с «Рекламного приложения» к газете «Вечерняя Москва», в котором публиковали свои объявления начинающие авантюристы и прожженные романтики: «Продаю на катушках записи советской эстрады». Ну разве не романтизм делать деньги на таком «уникальном» явлении, как советская эстрада? Другое дело, что под словом «эстрада» большинство рекламодателей понимали вовсе не ту музыку, которая звучала в телепередаче «Песня года».

Объявления Ушакова отличались от сотен подобных рекламок наличием слова «покупаю»: «Покупаю и продаю записи советской эстрады». Уже тогда Валерий Петрович готов был вкладывать средства в проекты, казалось безнадежные с коммерческой точки зрения…

Внимательно изучив объявления подобного рода, Ушаков постепенно знакомится с инициативной группой будущего «союза писателей»: Сашей Агеевым и Володей Гороховым, Михаилом Баю-канским и Геной Левченко, Виктором Алисовым и Юрой Севастьяновым, Валентином Щербиной и Игорем Васильевым. Запомните эти имена. От этих людей тянулись ниточки к десяткам «писателей» второго эшелона, а от них – в сотни городов, деревень и хуторов нашей необъятной родины.

Как уже упоминалось, у каждого члена «писательского» цеха дома была крупная фонотека и внушительный комплект звукозаписывающей аппаратуры. Дефицитные магнитофоны высшего класса покупались в комиссионных или в «Березке», приобретались под видом списанных на производстве или в Комитете по телевидению и радиовещанию по статье «шефская помощь». Соответствующие документы с печатями и просьбой институтского профкома «оказать содействие» прилагались.

Наиболее оригинальным методом добыл себе один из магнитофонов Агеев. «На станции метро „Щербаковская“ я увидел грустного вида негра в ушанке, который тащил по платформе запечатанный в картонную коробку новенький Akai, – вспоминает Агеев. – Мое сердце остановилось, и я перестал дышать. Меня волновали только два вопроса: умеет ли негр разговаривать по-русски и успею ли я сбегать на работу за деньгами». В тот же вечер дома у Агеева появился японский катушечный магнитофон, который служит ему верой и правдой по сей день.

Стартовый капитал на приобретение аппаратуры добывался «писателями» по-разному. Бывшие одноклассники Алисов и Севостьянов шили клеенчато-холщовые сумки с «фирменными» трафаретами – от Marlboro до «Беломорканала». Агеев был связан с портным-самоучкой, который за несколько часов превращал купленный в ГУМе брезент в почти натуральные «американские джинсы». Технически одаренный Баюканский приобретал за полцены некондиционные катушечники «Электроника 003» и не просто чинил их, а доводил основные параметры до уровня международных стандартов, соответствующих паспортным характеристикам магнитофона Akai. Проблем с желающими приобрести подобное чудо техники у Михаила не было никогда.

Самым впечатляющим способом добывал свой первичный капитал Ушаков. Выходец из Баку, он, переехав в подмосковный город Электросталь, успевал трудиться на пяти-шести работах сразу. Загибайте пальцы. Аккордеонист на танцевальных вечерах в местном парке культуры. Пианист в джазовом коллективе. Музконсультант Дома самодеятельности Московской области. Руководитель свинг-оркестра – с тромбонами, трубами и саксофонами. Подмены приболевших музыкантов в ресторанах.

Педагоги дирижерско-хорового отделения МГПИ, на котором обучался Ушаков, постоянно ругали сверхэнергичного студента: «Валера! Ты все время где-то гастролируешь!»

Он просто перемещался по жизни на других скоростях. Основным источником доходов раннего Ушакова являлись т. н. выпуски устных журналов, проводившиеся в 70-х годах в многочисленных НИИ. Журнал состоял из трех страниц – трех отделений. В первом акте выступал космонавт или чемпион Олимпийских игр. Во втором – известный поэт уровня Евтушенко. На десерт предлагалась развлекательная часть. Набранный Ушаковым джаз-бэнд исполнял серию вечнозеленых стандартов, а потом для институтской молодежи игрались танцы.

Устные журналы были беспроигрышным во всех отношениях мероприятием. «За один вечер мы зарабатывали около двухсот рублей, которые профком исправно выплачивал, – вспоминает Валерий Петрович. – Это было даже выгоднее, чем работа в кабаке».

Абсолютно все заработанные деньги молодой джазист со временем вбухал в дорогостоящую профессиональную аппаратуру. В разгар его нетипичной для того времени карьеры в стенах скромной алтуфьевской квартиры Ушакова находились пара магнитофонов Revox, STM, Uher и, чуть позднее, восьмиканальный Studer. «Я один из первых в Москве приобрел такое крутое оборудование, – не без гордости говорит Валерий Петрович спустя пятнадцать лет. – Многоканальные магнитофоны были тогда только в „Мелодии“ и на радио».

Будучи человеком по определению далеким от всякого рок-андеграунда, Ушаков первоначально хотел записывать на эту технику… церковный хор Николо-Кузнецкого храма, в котором с конца 70-х годов он работал дирижером. Перевоплощение из джазового проходимца в скромного церковного регента, а затем – в крупного подпольного босса было по-своему красивым.

Дело в том, что, обладая множеством различных талантов, Валерий Петрович в первую очередь считал себя композитором. Песни он писал в стиле русского шансона – его лиричный хит «Осока» исполнял в середине 70-х ансамбль «Гая», а спустя почти четверть века «Балаган Лимитед». Проблемы начались с того самого момента, когда сочинения Ушакова, несколько раз прозвучав на радиостанции «Юность», увязли в бессмысленной цензуре многочисленных худсоветов. «Валерий! Стране нужны светлые песни, зовущие вперед, – сочувственно говорили ему корифеи жанра. – А у тебя все время какая-то грусть… И ритмические структуры, чуждые нашему уху. Пойми, нас ведь слушает 50 000 000 человек…»

Столкнувшись с непробиваемостью худсоветов и звериным оскалом «социализма с человеческим лицом», Ушаков не отчаялся. «Я был верующим, – говорит он. – Моим духовным наставником являлся отец Александр Мень, который дал мудрый совет: „Не рвись в Союз композиторов! Ты же музыкант! Займись церковным пением, церковным хором“».

Как личность увлеченная, Валерий Петрович не просто стал дирижировать хором, но и сразу же попытался зафиксировать на пленку это удивительное многоголосие. Опыт приходил к новоявленному звукорежиссеру в процессе бесчисленных экспериментов. «Хор выстраивается легким полукругом вокруг микрофона, – записывал свои наблюдения Ушаков в далеком 1980 году. – Низкие голоса должны быть удалены подальше от микрофона, чем высокие. Правильный баланс реализуется через расположение хора…»

Вскоре молва о звукорежиссере-самоучке распространилась за пределами церковно-приходских кругов. Музыканты «Аракса» попросили у Ушакова часть его аппаратуры для записи какого-то концерта. Совершенно неожиданно для Валерия Петровича эта пленка имела бурный успех среди его знакомых в других городах. «Слушай, – надрываясь, кричал в телефонную трубку его приятель из Краснодарского края. – У вас в Москве все крутят Boney M, Пупо и Челентано. А у нас на периферии народ попроще – любит наше, советское: „Самоцветы“, „Аракс“».

«В этой ситуации у меня сработал подсознательный момент, – рассказывает Ушаков. – Я понял, что помимо худсоветов, которые прочно оккупировали радио и телевидение, существует еще и народный худсовет. Таким образом, потерпев фиаско на официальном поприще, я начал заниматься подпольным тиражированием. Я начал мстить».

Итак, при помощи магнитиздата Валерий Петрович всерьез решил изменить культурные акценты в стране. Активно Ушаков развернул свою подрывную деятельность года с 82-го. Начиналось все достаточно невинно: организация живой записи «Динамика» в Кирове (один из самых знаменитых бутлегов 80-х), капитальный ремастеринг и дистрибьюция «Путешествия в рок-н-ролл» Лозы. Затем последовали записи Майка в Долгопрудном, «Аквариума» в Жуковском, «Машины времени» в каких-то НИИ, поездки на ленинградские рок-фестивали и впечатлившее Валерия Петровича знакомство с Тропилло.

Впоследствии на ушаковских «Ревоксах» записывались десятки московских групп: «Браво», «Телефон», «Гулливер», «Альянс», «Круиз», «Зиг Заг», ранний «Ночной проспект», «Проба 1000», несколько альбомов «ДК».

Теперь перед Валерием Петровичем и компанией встал вопрос – как наиболее эффективно распространить эти альбомы по стране. Эта проблема была решена при помощи атласа СССР. С постоянной периодичностью в разные города начали выезжать гонцы: сам Ушаков, Миша Баюканский, Гена Левченко. Схема их действий была проста. Оказавшись в незнакомом населенном пункте, буревестники магнитиздата задавали на вокзале один и тот же вопрос: «Где тут у вас находится студия звукозаписи?» Отыскав заветную студию, они начинали свое шоу.

«В очередной город я приезжал с двумя-тремя коробками записей, по 12 килограмм каждая, – вспоминает Баюканский. – Люди в местных ларьках звукозаписи слушали эти катушки и начинали медленно сходить с ума. Их убивало сразу три фактора: качество записи, оперативность и ассортимент. До этого они и не догадывались, что кроме Пугачевой с „Миллионом алых роз“ в СССР существует такое немыслимое количество рок- и поп-групп. Девяносто процентов студий покупали все пленки сразу и просили оставить телефон».

…Вся страна была поделена новоявленными детьми лейтенанта Шмидта на сферы влияния. Привыкшему к морю и теплу Ушакову достались южные края – от Кобулети до Крымского побережья. Прибалтика, Украина и Белоруссия были отданы на откуп Левченко. «Иногда вместо денег с нами расплачивались молдавским вином», – вспоминает Алисов, который в дуэте с Севостьяновым снабжал записями Кишинев, Тирасполь и Поволжье.

Среднюю полосу России, Северо-Запад, Ленинград и военные городки закрытого типа окучивал Баюканский. «Я устроил заочное соревнование со своим отцом, который был автором 17 исторических романов, – вспоминает Михаил. – Я постоянно сравнивал тиражи выпущенных им книг с общим количеством переписанных мною альбомов. И в какой-то момент я обогнал его».

В Москве на магнитофонном поприще властвовали Агеев, Васильев, Щербина и Горохов. Им в затылок дышали молодые «писатели» Андрей Лукинов и Саша Поляков, которые, помимо традиционного набора групп, любили впаривать клиентам что-нибудь эстетское типа «Желтых почтальонов» или «Отряда им. Валерия Чкалова».

Неугомонный Ушаков совершал контрольные рейды по южному побережью несколько раз за сезон. И если в самом начале какой-нибудь усатый нэпман в привокзальном киоске говорил: «Слюшай! Кому твой московский „Круиз“ нужен? У нас тут у каждого свой круиз!», то вскоре Валерия Петровича попросту разрывали на части. Похоже, его уязвленное самолюбие было удовлетворено.

«Меня унизили как композитора, и мой комплекс неполноценности перерос в противостояние, – вспоминает он. – Я быстро врубился в „писательский“ промысел, мне понравилась авантюрность ситуации. Я понимал, что сейчас в стране такое время, когда можно рисковать. Если меня и посадят, то ненадолго».

Очередным изобретением Ушакова стал с блеском внедренный им в производство «метод вахтенных городов». Суть метода состояла в следующем. Как только группа или артист выпускали новый альбом, запись тут же отправлялась на самолете в города типа Надыма или Нефтеюганска. Переписанную у местного дистрибьютора пленку в тот же вечер за ужином слушали во всех общежитиях. Через неделю или через месяц герои-нефтяники возвращались в родные города с полюбившимся альбомом. «Это был железный метод», – вспоминает Валерий Петрович.

…Лежа в шезлонге на одном из сочинских пляжей, Ушаков читал в «Литературной газете» очередную инспирированную Союзом композиторов статью. Пылающий праведным гневом автор, скрываясь под псевдонимом, вовсю клеймил андеграундные записи, перевирал цитаты из композиций «Зоопарка» и рассказывал о «трудной дороге в жизнь» настоящих песен. Песен, написанных профессиональными композиторами, а не какими-то не знающими нот самозванцами.

По большому счету, статья носила истеричный характер и напоминала крик отчаяния. В заочной битве между Союзом композиторов и «союзом писателей» победу по баллам пока что одерживали бойцы невидимого фронта.

Глава VIII

Охота на волков

Эпидемия «магнитофонного рока» тем и опасна, что распространяется она, минуя все возможные фильтры цензуры и просто здравого вкуса и смысла. Уровень современной звуковой и записывающей техники «домашних студий» настолько высок, что сегодня можно только личными усилиями наштамповать любое количество кассет собственных опусов и не без помощи дельцов «черного рынка» взлететь на вершины популярности.

    Газета «На смену!» (Свердловск), статья И. Дубровкина «Джинн из… магнитофона», 1985 год

…Псевдоискусство иногда проникает и в нашу жизнь. Как же иначе можно назвать магнитофонные записи, распространившиеся среди некоторой части молодежи, и в частности студенчества… В отличие от обычных дисков эти пленки стараются передать друг другу тайком и слушать, закрывшись в комнате. Однако есть и такие «меломаны», которые не стесняются слушать эти записи, например, в городском транспорте, гордясь «до потери пульса» тем, что являются их обладателями (…) Казалось бы, политически грамотному молодому человеку, тем более студенту вуза, комсомольцу, обладающему классовым подходом к оценке окружающих явлений, нетрудно увидеть, куда ведет нашу молодежь распространение подобных записей. Они пропагандируют жестокость, моральную распущенность, пошлость и разлагающе действуют на молодежь, прививая ей аполитичность и общественную пассивность. Однако, к сожалению, есть отдельные молодые люди, даже комсомольцы, для которых коллекционирование и распространение подобных записей стало своего рода хобби.

    Газета «Комсомолец Казани», статья М. Сапрыкина «Мочалкин блюз», 1983 год

…У музыкантов группы «Жар-птица» был знакомый по имени Виталий Рыбаков, который одно время служил в Министерстве культуры СССР. На одном из заседаний коллегии министерства слушался доклад о работе фирмы «Мелодия». И пока бессменный директор «Мелодии» Валерий Сухорадо рассуждал о международных успехах советских грампластинок, Рыбаков показал присутствующим самопальные катушки «Жар-птицы», сопроводив это действо словами: «Я считаю, что люди в домашних условиях оформляют свои магнитоальбомы лучше, чем оформлен любой диск „Мелодии“».

Возможно, заявление прозвучало чересчур безапелляционно, но в целом оно было не так далеко от истины. И даже не потому, что дизайн альбомов «Жар-птицы» являл собой нечто оригинальное. Просто пластинки «Мелодии», на которых издавалась эстрадная музыка, были по своему качеству ниже всякой критики.

На заседании присутствовал член Политбюро ЦК КПСС, министр культуры СССР П. Н. Демичев. Внимательно изучив катушки, он отложил их в сторону и кратко сказал своему помощнику: «Разберись!» Вскоре рок-группа «Жар-птица» прекратила существование.

Разгон «Жар-птицы» явился лишь одним из фрагментов крупномасштабной антироковой кампании 1983–1985 годов. После небезызвестного доклада К. У. Черненко «Актуальные вопросы идеологической и массово-политической работы партии» на советский рок обрушилась волна репрессий. В течение нескольких лет судебные процессы над участниками групп «Воскресение», «Трубный зов», «Браво», «Бэд бойз» чередовались с травлей Юрия Шевчука, Юрия Наумова, «Мухоморов», «Братьев по разуму», Евгения Морозова и других. На закрытом совещании в Министерстве культуры РСФСР звучали следующие формулировки: «В настоящее время в Советском Союзе насчитывается около 30 000 профессиональных и непрофессиональных ансамблей. Наш долг состоит в том, чтобы снизить это число до ноля». Конец цитаты.

Вскоре обыску подвергся звукорежиссер «Воскресения» Александр Арутюнов, у которого правоохранительные органы конфисковали оригиналы обоих альбомов группы. Спустя пару лет Арутюнову чудом удалось забрать эти бесценные пленки из сейфов областного управления внутренних дел. «Это было самое лучшее время по вырабатыванию адреналина, – вспоминает он. – Этого заряда мне хватило потом лет на десять».

Очередным карательным актом властей стала «чистка» тех «писателей», которые давали объявления в «Рекламном приложении» к «Вечерней Москве». Одновременно с началом антироковой кампании ищейки из столичной милиции скрупулезно изучили подшивку «Рекламного приложения». Затем по всем отмеченным адресам были разосланы повестки, обязывавшие получателя явиться в районный финотдел. «Повестки были с кучей печатей и одним своим видом оказывали на человека сильное психологическое воздействие, – вспоминает московский «писатель» Владимир Иванов. – Когда очередной „подозреваемый“ приходил в финотдел, рядом с инспектором сидел человек в штатском, который пытался выяснить виды и объемы продаж. Заканчивались эти задушевные беседы написанием объяснительных записок и устными предупреждениями о незаконности частнопредпринимательской деятельности».

Еще одним милицейским развлечением стали облавы на т. н. толпы («тучи» или «балки»), где коллекционеры обменивались пластинками и катушками с записями отечественной и западной рок-музыки. Подобные обмены происходили, как правило, в ближнем Подмосковье, недалеко от железнодорожных платформ – в лесу или прямо в открытом поле. «Места встреч постоянно менялись, но это никого не спасало, – вспоминает Иванов. – Несколько раз нас пыталась окружить милиция с овчарками. Увидев желто-синие газики, меломаны бросали пластинки на землю и пытались спастись бегством. У меня до сих пор хранится конверт от фирменного диска, на котором остался отпечаток милицейского сапога».

В других городах сила наезда на рок не особенно отличалась от столичной. В Южно-Сахалинске в опалу попал один из крупных дистрибьюторов, имевших прямую связь со столичным «союзом писателей». В Ижевске было арестовано несколько народных умельцев, занимавшихся разработкой и производством специальных приставок для обработки звука. В Одессе пять лет тюрьмы получил звукорежиссер Стас Ерусланов, в студии звукозаписи которого были найдены пленки с анекдотами про Брежнева.

Неудивительно, что в экспортированном на Запад альбоме Курехина и «Новых композиторов» «Насекомая культура» вместо гордого «АнТроп» теперь красовалась надпись «звукорежиссер 000».

В Питере милиция установила слежку за Лешей Вишней, который записывал вместе со Свиньей панк-альбом «Гавно». «Выйти на улицу было невозможно, поскольку по пятам нас преследовали одни и те же зеленые „жигули“, вспоминает Вишня. – Затем сотрудники 4-го управления КГБ приезжали ко мне домой и предупреждали, что „не надо ЭТИМ заниматься. Не стоит“. Искали пленки, но не нашли. Одна из них была спрятана в холодильнике, вторая – в газовой плите. Я, конечно, дико пересрал, но записывать все равно продолжал».

Несмотря на глобальный стрем, отчаявшиеся музыканты порой шли на риск и отсылали свои работы на Запад, где фрагменты альбомов звучали в передачах русской службы «Би-би-си» или «Голоса Америки». Контекст подобных радиоэфиров был, как правило, идеологическим. Именно таким, довольно небезопасным, образом приобрели скандальную популярность подпольные творения «Трубного зова», «Бэд бойз» и «Мухомора». Последствия не заставили себя долго ждать.

После серии разоблачительных статей в прессе (изобилующих тезисами из серии «Внимание! Магнитофонный рок!») рядом региональных управлений культуры были выпущены т. н. запретительные списки, в которых значилось более 70 западных и около 40 советских рок-групп. «Учитывая тот факт, что в последнее время значительно обострился интерес зарубежных туристов к творчеству некоторых самодельных вокально-инструментальных ансамблей и рок-групп, а также учитывая факт радиотрансляции их произведений, считаем необходимым запретить проигрывание магнитофонных записей самодельных ВИА и рок-групп, в творчестве которых допускается искажение отображения советской действительности, пропагандируются чуждые нашему обществу идеалы и интересы».

Выход запретительных списков датируется осенью 1984 года, но разрушительный эффект этой кампании продолжался еще несколько лет. Разгар гонений на «союз писателей» пришелся на 85–86-й годы. Судя по всему, что такое перестройка и ускорение, официальные лица понимали по-своему.

Саше Агееву повезло чуть больше других. Вместе с Володей Гороховым он попал в облаву, устроенную милицией во время концерта «Странных игр» в ДК Коммуны. Однако после «винта» «Браво» подобные страсти воспринимались словно детские игрушки. А в игрушки надо было играть по соответствующим правилам. Завернув Revox в детское одеяло, Агеев с Гороховым перевязали магнитофон бечевкой и вынесли из Дома культуры как грудного ребенка.