Кот в рубашке (Святочная история)

Чаще всего Стасик укладывался спать в круглую пластиковую тарелку, в которую ему подложили кусочек овчины. Вытянуться там не хватало места, а вот если свернуться клубочком, особенно холодными ночами, прикрыв носик, – выходило довольно уютно.

Со стороны казалось, будто на блюде лежит идеально вписывающийся в его окружность рыжий печёный каравай, идеальный хлебушек. Это тоже очень умиляло людей. Которые, если честно, кроме как умиляться – ничего не умеют. Но за это кошки их и ценят! И даже – хоть не всегда – позволяют им себя любить…

Не раз и не два, подкравшись к Стасику с фотоаппаратом или видеокамерой на телефоне, коварные людишки снимали и фото и видео своего «хлебушка», а он, замученный их проделками за шестичасовой сверхнапряжённый «рабочий» день, даже и не замечал их примазливых поползновений к его славе и достоинству.

Постепенно, с годами, Стасик решил для себя, что ночной сон полезнее всего именно в этом блюде «с начинкой из овчинки», и старался не изменять единожды избранному месту по ночам. При свете дня Стасик спал по-прежнему там, где застанет усталость, валящая с ног. Днём же спящего домовладельца люди могли застать и на подоконнике, и на ковре, и на диване, и в плетёной корзине, и внутри большой войлочной рыбы, которую они называли «Большим Рыбом»: видимо, считая мужем рыбы. Рыб, сделанный на манер валенка и обшитый снаружи цветными нарядными тесёмками, широко раскрывал в мир свой огромный рот, и – случись Стасику забраться в него, чтобы употребить по назначению, – только рыжая голова кота и торчала из этого рта. Будто бы «большой рыб» его съел, или доедает…

В рыбе-валенке было очень тепло, но это-то иногда и плохо. Порой спать там становилось душно, и Стасик, недовольно потягиваясь, уходил в более прохладные места.

Вот так и жил кот Стасик, прирождённо убеждённый, что он – единственный кормилец своей большой семьи. И даже не догадываясь, каким образом он её действительно кормит. И весьма щедро. Он ел, спал, играл, совершенно не думая, да и не умея о таком думать – что за каждую его гримасу или пластичные выкрутасы денежки текут в семейный бюджет.

А всё дело было в том…

Впрочем, об этом мы расскажем уже во второй главе!

Стасик героически побеждает кризис экономики

В семье Растяповых, которой снисходительно согласился покровительствовать кот Стасик, кроме него, вождя и добытчика, были, как вы уже догадались, и ещё кое-какие обитатели. Кратко говоря – папа, мама, сын и дочка. Не особенно заморачиваясь в подборе имен для своего окружения, Стасик единожды назвал их всех одним именем: «Мяу».

Именно так – и вполне успешно! – он подзывал любого из них, когда они ему зачем-то требовались, или наоборот, чтобы властно выказать им своё недовольство. Придумывать питомцам отдельные имена, как это иной раз делают неразумные люди, казалось Стасику и утомительным и ненужным делом. Зачем усложнять?

Не понимая человеческой болтливости, этой странной бесполезной способности щебетать хуже птиц на разные лады и тона по всяким пустякам, Стасик, тем не менее, в общих чертах чувствовал по атмосфере дома: дела у Растяповых идут плохо, и день ото дня всё хуже. Настроение ведь не требует слов: оно разлито в воздухе, оно – если речь идёт о кошачьем тонком нюхе – отчётливо и недвусмысленно пахнет.

Вначале, как обратил внимание Стасик, за металлическую дверь, стоять там по полдня, прекратила выходить Мяу-мама. Её долгие уходы и раньше не нравились Хозяину – и Стасик мысленно одобрил: «сможет больше времен уделять служению мне».

Но такого не вышло. Мяу-мама служила прихотям кота хуже прежнего. Ведь избавившись от дурацкого занятия, то есть затяжного стояния за дверью, ведшей, с точки зрения Стасика, в никуда, мама веселее, и уж тем более бодрее не стала: чаще всего сидела за кухонным столом, пригорюнившись, а иногда и плакала.

– Ума нет – чего не плакать? – мурлыкал Стасик. Поселились в таком месте, где не водится никаких грызунов! И к тому же не едят корма-вкусняшки, который, согласно известным Стасику законам природы, чудесным образом возникает в кухонном шкафчике, а едят какую-то дрянь, невкусную и к тому же горячую, так что и нюх потерять недолго!

Кот знал, о чём мурлычет! Иногда Стасик обнюхивал крошки, что падали со стола питомцев-бестолковцев, снова и снова убеждаясь, что человек больше всего рад каким-то дурно пахнущим отбросам, вместо настоящих питательных кормов, со вкусом сочной крыски, например. Когда Стасика угощали со стола – кот напрягал всю свою вежливость, чтобы не фыркнуть. И отказывался по возможности тактично: что с них возьмёшь, хуже слепых котят, честное мяу!

Вскоре Растяповы совсем обленились – и кроме мяу-детей за стальную дверь в «плохое никуда» вообще никто из них не выходил. Стасик чувствовал электризацию атмосферы. Мяу-папа всё чаще пластом бессмысленным лежал на диване, лицом к его спинке (спинке дивана, а не Стасика), делал вид, что трудную думу думает.

«Хотя, – размышлял Стасик, – чем ему думать-то? И о чём?». Ведь кот взял на себя, и давно, все заботы о главном в жизни, у питомцев, сказать по совести, кроме как вовремя своему владельцу кормов насыпать, никаких обязанностей и нет. И то забывать про свой долг питомцев (служить коту) Растяповы стали всё чаще: недопустимо халатно!

Развитым у кошек чутьём понимая, что в семье нелады, Стасик со всей ответственностью вожака решил, что поправить тревоги и нервные срывы Мяу-родни может только хороший, крепкий, длительный сон. Не питомцев, разумеется, им ничего уж не поможет! А свой. Стасик милосердно к переросткам увеличил дневную норму своего сна, благодаря чему освободилось небольшое окошко в плотном графике для ночных «тыгыдыков». Может, хоть этому порадуются? Согласитесь, дело полезное!

И – как в воду глядел (чего коты, вообще-то, делать не любят). Кризис, сущности которого в любящей семье Стасик не понимал, – постепенно разрядился и растаял, мама и папа снова стали веселы и беззаботны, при том, что и дома пребывали теперь гораздо дольше, чем прежде.

А дело было так. Дочь резко ставших безработными родителей, Мяу-дочка, как подзывал её (и то только когда в хорошем настроении был) Стасик, чтобы развлечься и отвлечь себя от грусти, завела в популярной социальной сети блог.

Но не собственный – свой-то у неё давно имелся, а как бы от имени Стасика. Так и назвала «Кот Стасик, пушистый хлебушек», подкараулив момент, когда он особенно сладко спал клубочком в своём блюде на овчине. Из баловства вышел вдруг толк! Это, разумеется, не заслуга баловницы, придумавшей, прямо скажем, ерунду, а особого обаяния, которое без ложной скромности знал за собой Стасик.

Ведь более всех на свете был он красив, глазаст, пушист, упоительно-толст, так обаятелен и привлекателен своей наружностью и кротким нравом. И потому совсем не удивительно, что блог его имени (о котором Стасик вовсе даже и не догадывался) – стал вдруг резко набирать популярность.

Подписчики в блог текли сперва ручейком, но потом хлынули настоящим потоком. Только вчера было их тысяча, глядь – уж сегодня все тридцать, а назавтра и сто тысяч будет!

Стасик не менялся ради славы. Она не вскружила ему голову: тем более, что он о ней и не догадывался. Стасик с прежней высокой ответственностью делал всё по дому для семьи, как привык: ел, спал, играл с некоторой доли аристократичной лени, гулял снобом в пышной шубе своей. Он с прежним усердием обнюхивал то, что следует, с кошачьей точки зрения, обнюхать. И, не давая себе поблажек, трогал лапкой всё то, чего, с этой же точки зрения, стоит тронуть…

Но то, что раньше он делал сам по себе, и только для себя, – теперь восторженно наблюдали тысячи и тысячи глаз! Фотографии и видео со Стасиком бурно разбегались по волнам интернета, вскоре у него появились фанаты. И много!

– Смотри, Стасик! – показывала Мяу-дочка коту непонятный квадрат экрана странного, невкусного (Стасик его зубами однажды попробовал) прибора. – Смотри, сколько у тебя фанатов завелось!

«Большое дело! – думал Стасик. – Фанаты какие-то! Что от них проку? Лучше бы мыши завелись. Я бы покушать наловил, вам, лентяям!».