За последней чертой

Костин загасил папиросу и приоткрыл створку окна. С улицы потянуло прохладой.

Александр долго ворочался в кровати, но сон не шел. С улицы доносились голоса, шум проезжавших, мимо гостиницы автомобилей.

«Попробую завтра попасть к Абакумову на прием, – подумал Александр. – Нужно доложить в интересе службы НКВД к моей персоне».

Костин закрыл глаза, стараясь восстановить свою встречу с Руставели детально. Он хорошо помнил, что произошло на следующий день. Утром Александр проснулся от рева немецких самолетов, которые, подобно стаям ворон проносились над головами красноармейцев.

– Слушай, боец! Ты так и будешь держать меня связанным? – обратился Костин, к охранявшему ему красноармейцу. – Сходи, узнай у младшего лейтенанта, что он собирается делать со мной?

– Никуда я не пойду, – капризно ответил конвоир. – Будет команда, схожу, а так не пойду.

Прошло менее часа, как все тогда изменилось. Из густого ельника показались немецкие автоматчики, которые уперев автоматы в животы, открыли огонь по отдыхавшим красноармейцам.

– Освободи! – закричал на бойца Костин. – Ты что, оглох!

Тот, озираясь по сторонам, развязал узел, стягивающий руки Александра. Костин вскочил на ноги и метнулся к штабному автобусу в надежде найти изъятые накануне у него документы. Дверь автобуса была открыта. Он залетел внутрь и увидел свою офицерскую книжку, которая так и осталась лежать на небольшом откидном столике. Рядом со столом в куче лежала форма с нашивкой щита и меча на рукаве и знаками младшего лейтенанта на петлицах.

***

Костин открыл папку с документами, которую передал ему

Первый раз Костин встретился с маршалом СССР Куликом через полторы недели после начала войны. Маршал словно вихрь ворвался в штабную палатку дивизии и, не здороваясь, закричал прямо с порога на начальника штаба:

– Что сволочи! Проспали страну! Драпаете! Я вас научу воевать, суки!

Это было так неожиданно, что все просто опешили и не знали, что ответить на подобные обвинения маршала. Командир дивизии попытался доложить ему обстановку, но Кулик не стал его слушать. Он снова выругался матом и махнув рукой буквально выскочил из палатки.

А затем война закружила Костина. Окружения, тяжелые затяжные бои, борьба с немецкими диверсионными группами, госпитали, выздоровления и снова фронт. После освобождения Украины, его направили во Львов, где он провел несколько успешных операций против банд УПА. После очередного ранения, он получил десять суток отпуска. Это было невероятным везением. Схватив вещевой мешок, он устремился на вокзал. Лишь на четвертые сутки поезд довез его до нужного ему города.

Он не шел, а буквально летел по знакомой ему улице. Он шел мимо поваленного временем забора и вдруг увидел ярко красные цветы, которые словно капли красной крови выглядывали из зарослей зеленой травы. Он нагнулся и быстро собрал их. С букетом в руках, он громко постучал в знакомые ему ворота. Где-то внутри двора громко залаяла собака.

– Кого нужно? – раздался мужской голос из-за забора.

– Это Александр Костин, мне нужна Настя! – громко выкрикнул он. – Она дома?

– Ее нет! – не открывая калитку, выкрикнул мужчина. – Она давно уже здесь не живет!

– А где она сейчас живет! Может, вы мне дадите ее адрес?

– А вы, что не знаете, что она погибла на фронте еще в сорок первом году?

– Как погибла? Я же ей писал!

За забором стало тихо, перестала лаять даже собака. Александр посмотрел по сторонам и медленно направился в сторону станции. Это был удар «ниже пояса». Ему не хотелось верить, что та, о которой он мечтал всю войну, погибла еще в самом начале войны. Он свернул с дороги и, зайдя в небольшой скверик, сел на покосившуюся от времени лавку. Он рванул ворот гимнастерки, который словно петля стягивал ему шею. На какой-то миг ему стало легче, но это лишь на какой-то миг. Ему снова стало плохо, какое-то непонятное ему чувство одиночества буквально охватило его и крепко сжало в своих объятиях.

– Что братишка, плохо тебе? – услышал он мужской голос.

Костин открыл глаза. Перед ним стоял мужчина средних лет, правый рукав его выгоревшей на солнце гимнастерки был заткнут под поясной ремень. На груди мужчины отливались серебром два «Ордена Славы», «За отвагу» и «За боевые заслуги».

– Да. Вот приехал к невесте, а она, оказывается, погибла еще в 1941 году. А я всю войну писал ей…

Мужчина промолчал, тяжело вздохнул и вытащил из кармана галифе начатую бутылку с водкой.

– Вот глотни, братишка, полегчает…. Да ты не стесняйся, пей.

Костин сделал два больших глотка и вернул бутылку обратно.

– Спасибо, – произнес Александр и направился в сторону железнодорожной станции.

***

Кулик оторвал голову от стола и мутным взглядом посмотрел на вошедшую в зал жену. Та, молча, прошла мимо него и скрылась на кухне.

– Кира! Подойди! – крикнул он ей. – Ты меня слышишь, Кира?

Женщина вышла из кухни и, уперев руки в бедра, с нескрываемой злостью произнесла:

– Что тебе от меня нужно? Может и мне сесть с тобой и пить водку? Как тебе Гриша не стыдно! Докатился! Ты только посмотри на себя! Тоже мне маршал, герой! Возьми себя в руки!

Он загасил в переполненной окурками пепельнице очередную папиросу и посмотрел на жену.

– Что не нравится? Конечно, когда я был фаворитом у Сталина, я тебе нравился. Я хорошо помню, как сверкали твои глаза от счастья. Еще бы, сам маршал Кулик предложил тебе руку и сердце. А сейчас, нет! Подожди, Кулика просто так не утопишь в болоте. Я еще поднимусь в синее небо. Я не из таких передряг выбирался.

Он взял в руку бутылку и налил в стакан водку. Выпив водку одним большим глотком, он поставил стакан на стол.

– Противно все! Обидно! – закричал он ей в лицо. – Ты думаешь, я ничего не понимаю? Я все отлично понимаю. Враги, Кира, кругом, враги и завистники. Не знаю, кому верить, а кому – нет. Вот ты думаешь, все это так просто? Нет! Кто-то написал на меня Сталину, оклеветал! Кому-то нужно мое место…. Он разберется, кто из нас прав….

Он не договорил и стукнул своим массивным кулаком по столу. Удар был таким сильным, что стоявшая на столе бутылка с водкой подскочила и упала со стола. Григорий Иванович нагнулся, поднял ее и посмотрел на содержимое, что в ней осталось. Оторвав взгляд от бутылки, он посмотрел на дверь, где еще несколько секунд назад стояла его супруга.

– Кира! Зайди! – снова крикнул он жену. – Не бойся, не трону…

Он с трудом поднялся из-за стола и, шатаясь, направился на кухню. Заметив его, Кира вскочила и торопливо вышла в спальню.

– Ты что от меня бегаешь? Боишься? – произнес Кулик и направился вслед за ней. – Не бойся, не трону…. Ты же знаешь, как я тебя люблю…

Жена сидела около трельяжа и, не обращая внимания на мужа, подкрашивала свои глаза.

– Кира! Я им всем еще докажу, на что способен Кулик! – произнес он. – Они еще пожалеют о том, что сделали со мной. Я не половая тряпка, чтобы об меня вытирали ноги.

– Хватит, Гриша! – закричала она него. – Мне все это уже надоело. Ну, вызвал тебя заместитель Председателя партийного контроля и что? Ты что полез в бутылку? Кому хотел доказать? Промолчал бы и все может быть утряслось. А ты все я…. Прошли, Гриша те времена, когда ты был фигурой, неужели ты этого не понимаешь? Пешка ты сейчас, простая пешка, даже не проходящая….

– Ты что, Кира! Ты тоже считаешь, что я веду жизнь, позорящую звание советского генерала? Скажи мне правду, чего молчишь?

– А какую ты жизнь ведешь, Гриша? Ты только посмотри на себя, на кого ты стал похож! Небритый, пьяный! Фу, противно смотреть!

Григорий Иванович подошел поближе к зеркалу и посмотрел на свое отражение.

– Нет, товарищ Шкирятов, это не я позорю звание генерала, это вы там все позорите Советскую власть. Сталин, наверняка, не знает, что вы выгнали меня из партии. Он бы этого не допустил. Он еще разберется со всеми вами….