Нижние уровни

– Сергей, не надо, – едва слышно попросила Блэкджек.

Я запоздало понял, что лезу в личное: отношения хоста и тульпы – это заставило меня заткнуться. Вариант, что Блэкджек обманула и задала неверное направление, вынуждая отказаться от так не нравящейся ей цели, я держал в голове, но не давал ему разгуляться. Вместо этого пытаясь вспомнить… то, что я не хотел бы помнить. Парадокс!

Бесконечность вариантов, на просмотр которых уйдёт вся жизнь… собственно, тут и запечатлена вся моя жизнь. Осознанно я никогда не найду своё самоё темное воспоминание, даже зная наверняка, что оно есть в этих Чертогах. Эх, жаль я не могу пожелать и получить, что я хочу… Или могу?

Если колонна откликается на моё желание просмотреть то или иное воспоминание, то почему бы не задать более общий запрос? Неужели может сработать?

– Приготовьтесь… Ещё одна попытка, – с тяжёлым сердцем предупредил я, прикасаясь к колонне, словно к раскалённой поверхности, в ожидании новой муки. И мысленно попросил: – “Я желаю обрести то, что стерто из памяти, то, что никогда не хотел бы помнить”.

Глава 4. Или как возненавидеть себя? (Часть 3 (воспоминание))

Плотные заросли осоки высотой в мой рост, а местами и выше. Она окружает со всех сторон, но видны два выхода из травяной западни: тропинка, ведущая вглубь зелени, а дальше, как я знаю, вверх по склону к дороге в родную деревню; с другой стороны мостки, открывающие доступ к воде, слегка затянутой ряской. Они позволяют прыгать сразу на глубину.

По ощущениям я – шести или семилетний шкет. Стою на небольшом вытоптанном островке, недалеко у воды, рядом с кострищем и самодельным чурбачком-сиденьем – одно из детских убежищ. На чурбачках восседают ещё пара парней, на вид лет двенадцати-четырнадцати, причём один из них пытается делать вид, что курит, хотя на самом деле лишь мусолит сигарету.

Я не знал, плакать мне или смеяться. Я убивал. Уничтожал великие произведения искусства. Несколько раз становился причиной жутких трагедий. Даже катаклизмов. Но моё самое тёмное воспоминание из детства? С той поры, когда я пошёл в первый класс? Или ещё до этого?

Но самое странное, что я действительно не мог припомнить этот момент. Что такого жуткого могла сотворить компания детишек?

– Ну что, принёс? – тот парень, что постарше пытался говорить грозно, но очевидно, что он с трудом сдерживал любопытство.

Я пытался вспомнить, кто этот гоповатый пацан? Миха-коромысло, которого по малолетке посадили? Или Сёма-всё-путём, которому по пьяному делу комбайном откромсало руку?

– Ну чё мнешься, как девчонка? Или зассал? – ухмыльнулся второй. – Сём, ты погляди на этого ссыкуна! Проигрался и теперь долг отдавать не хочет!

– Дык… это ты зря. Карточный долг – дело святое! Или хочешь, чтобы все знали: Серёга – лошпет, который слово не держит?

– Нет! Я принёс! – мой голос прозвучал неожиданно звонко и взволновано, а я почувствовал, как мои руки трясутся, когда полез за пазуху, пытаясь, что-то достать. – Я держу слово.

У воспоминаний имелся один крупный недостаток: если отголоски эмоций ещё чувствовались, то вот о своих прошлых мыслях я ничего не мог сказать. Что думала моя юная версия в тот момент? Думала ли она вообще? Не помню…

В моих руках появился полотняный мешочек, внутри которого что-то звенело. Не деньги – уже радует. По тактильным ощущениям что-то странно знакомое. Что-то, от чего в душе отдалось первое эхо неуверенного страха…

Сёма, не желая дожидаться, выхватил мешочек у меня из рук. Несколько уверенных движений, и на свет появились три предмета: две медали "За боевые заслуги"; одна медаль "За отвагу". Мне хватило одного отблеска солнца, чтобы узнать их и, что самое паршивое, вместе с этим пришли и отблески воспоминаний. Пришёл стыд…

– Вот эту пустим на грузила, – бормотал Сёма, крутя в руках медаль "За отвагу".

– Да фигня, – спорил с ним товарищ. – Давай лучше Димычу толкнём. Он в город поедет – продаст, а нам он сразу заплатит пару сотен.

– Давай пару продадим, а вот эту, – он ухватил медаль "За боевые заслуги". – Тяжёлая… да и блестящая! У Кольки из них можно будет блесны выплавить… Или даже колечко сделать! Подарю Ленке, может, даст?

“Медаль «За боевые заслуги» – государственная награда СССР для награждения за умелые, инициативные и смелые действия, сопряженные с риском для жизни, содействующие успеху боевых действий с врагами Советского государства”, – всплыла в сознании выдержка из старого учебника. А в сердце, вместе со стыдом, стала просачиваться ярость.

– Ребят… может, отдадите? – услышал я собственный голос, едва сдерживающий слезы. – Это ведь прадедушки! Он их с войны привёз…

– А ну отвали, – отмахнулся от меня Сёма, полностью поглощённый новым приобретением.

– Не… постой, – протянул товарищ, и в его взгляде я прочитал желание поглумиться. Но по тому, как потеплело от надежды у молодой моей версии, я понял, что юный я не уловил подвоха. А старший говорил: – Вернуть не можем. Ты нам проиграл и это твой долг. Хотя можешь отыграться… Вот только у тебя есть, что поставить? – всё внутри моей молодой версии сжалось, ибо он не знал, что предложить, но старший помог и тут: – Нужно что-то равноценное. Пара тысяч, думаю – в самый раз…

У моей юной версии всё рухнуло. Ему давали карманные деньги, и он их даже копил – у него имелось, около ста пятидесяти рублей в копилке! Но не две тысячи. Такие огромные деньги могли быть только у родителей.

– У меня нет, – честно признался я, и стрекот лягушек вдали подтвердил это. – А папка не даст…

– Так зачем спрашивать? Сопри, да и всё! – ухмыльнулся Сёма. – Потом вернёшь… если выиграешь. А проиграешь, так получать тебе в любом случае, что за эти побрякушки, что за деньги.

Я задумался… Моя детская версия всерьёз задумалась над предложением! От одного этого осознания душа вскипела! Да что там, вулкан так не извергался, как я пылал в тот момент. Для меня имелось только одно правильное решение: броситься в драку, несмотря на последствия, и отобрать награды любой ценой. Только так и не иначе! И то, что их двое, то, что они старше, и другие нюансы – лишь оправдания.

Но детская версия думала над совершением кражи. Она не понимала, что выиграть ему не суждено в любом случае. И даже если он сумеет сделать это каким-то чудом, то у него всё отберут силой.

И главное, детская версия думала над предательством родных, ибо не знала будущего, которое калейдоскопом мелькало у меня в голове. Юный я не помнил слёз дорогой любимой бабушки, для которой исчезло последние, и от того такое ценное наследие прадеда – героя войны и по рассказам очень хорошего человека. Юный я не чувствовал напряжения, когда оставался с матерью в следующие несколько месяцев. Как она сквозь силу улыбалась при разговоре со мной. Юный я не видел взгляда бати.

Это было самое жуткое. Он не ругался. Он даже подзатыльника мне не отвесил. Он просто посмотрел на меня с таким презрением и грустью, словно на скот, который на следующий день должны отправить на убой. На убой меня не отправили – отвели в библиотеку, где заставили найти всё о медалях и прочитать, чтобы я понял их значение.

Это оказалось кошмарно. С каждым прочитанным словом и страницей. С постепенным осознанием цены данных наград – за что они давались. Вместе со всем этим ко мне в сердце просачивалось презрение к собственному поступку.

Не удивительно, что я постарался это забыть.

– Нет, я не могу, – наконец, едва слышно произнесла моя детская версия. – Отдайте, пожалуйста…

– Да пошёл ты… – оттолкнул меня Сёма со смехом.

Последний шанс вмешаться. Драка! Я был готов рвать зубами, если потребуется. Я был готов убивать, лишь бы смыть позор. Лишь бы всё исправить…

Вот только остатки холодного разума подсказывали: этого не исправить. Сделанного не воротишь. А забывать одно из определяющих меня воспоминаний – это как минимум неразумно. Это моя жизнь. Я её прожил. И уже давно принял последствия.