Медленный фокстрот в сельском клубе

Отбросив порожнюю бутылку, вскочил он с постели одним махом: вот только что лежал – и уже идёт, откидывает от балкона раскладушку и распахивает дверь – теперь можно впустить нежелательный при записи вокала шум огромного города, не стихающий даже в самый глухой ночной час, встать в проёме, вдохнуть весны.

С этой стороны дома, в противоположность видам из отцовского кабинета, город прирастал столичностью чем дальше, тем больше. Прикладная угловатая жилищность строений, прямые углы панельных домов словно обсыпались под действием различных пронизывающих изнутри клиньев и шпилей и венчались победоносным выстрелом останкинской телебашни, как штыря в географическом глобусе, вокруг которого и вращался город.

Там в вихрях и пульсациях духа мегаполиса пребывала сейчас и душа Тохи, представляющая из себя комок эмоций самых разных свойств. Его пожирало страстное желание прославиться, обрушить на сверстников со сцены камнепад невиданных до сих пор звуков и стихов, увидеть перед собой лес взметнувшихся «коз», море безумных глаз, восторженных слёз, в едином порыве с кумиром клеймящих враждебную власть (только вчера Тоха просидел в участке до утра «за распитие пива в неположенном месте» и жаждал мести). В его голове происходила теперь ещё и бешеная работа по сопоставлению философии панка и скина для окончательного уяснения текста очередной песни и уже оформлялась строка: «Скины – ссыкуны… Панки-поганки на лесной полянке…»

И до зубовного скрежета доводили его сейчас воспоминания о Лизке-террористке, вдруг объявившей об уходе к металлюге-барабанщику, и Тоха в эти самые минуты стояния на весеннем холодке постигал ещё и азы сублимации, торжественно заклиная себя впредь избегать всяческих любовей и заниматься только рок-группой.

В захвате молодой ярости он всё-таки не упустил того опасного момента, когда сквозняк мог охрипить его, лишить бесподобного инструмента для воплощения честолюбивых планов – голоса, – захлопнул балконную дверь, уселся на хлипкую треногу барабанной установки и включил мобильник.

Пришло время казни.

В списке пропущенных вызовов были проведены решительные операции по уничтожению злокачественных наростов: Ксюха – удалить, Лера – удалить, Ната – удалить…

6

«Клюв цапли» из нержавеющей стали нырнул в аквариум со слизнями – циклидами, похожими на черепашек с усиками, и Вячеслав Ильич попытался защемить одну из этих брюхоножек, но щипцы клацкнули, как всегда, и соскользнули с панциря, просто мучение было с этими циклидами.

В двух других аквариумах и озёрный ушастик (солдатик в каске), и кружанка (завитой рожок) зажимались с первого раза, а с циклидами вечно проблемы. И тут Вячеславу Ильичу пришло в голову, что, может быть, самый ценный гель именно на панцире, а не на дорожке следов этого существа с миллионолетней родословной, которую он исследовал вот уже полгода.

Он отложил пинцет, засучил рукав белого халата, запустил руку в воду и с трудом отковырнул строптивца от стекла.

Зажатый в ладони «некто» облизывал и целовал взасос. Пришлось скальпелем соскабливать слюни этого сладострастника, и со скальпеля – на стекло, как масло на хлеб.

Дрябловатое веко заглотнуло резинку окуляра, и перед Вячеславом Ильичом на панели электронного микроскопа GEM спинной соскоб этой циклиды представился жидким студнем с прожилками, гораздо более длинными, нежели подбрюшные.

– Не может быть! – воскликнул Вячеслав Ильич.

Он оторвался от микроскопа и в фарфоровой чашечке принялся спешно готовить «среду» для выращивания, предвкушая новизну эксперимента. В это время его мобильник заиграл «Girl», ринг-тон, специально для него в гитарной обработке записанный сыном в его студии. Первая мысль была: «Варя», и команда себе: «Держаться!» Однако номер высветился незнакомый. Вячеслав Ильич включил и приложил телефон к уху.

В трубке раздалось:

– Ильич! Тут такое дело – опять в мой почтовый ящик твоё проскользнуло. Ты бы пассатижами загнул там кромку. Или давай я тебе помогу.

– Да, надо будет как-нибудь. А ты где, Борис?

– Да у твоей квартиры на площадке. Звоню, а никто не отзывается.

– У нас тут наглухо всё. Я сейчас подойду.

Он вышел на площадку голоногий в коротком лабораторном халате.

Перед ним стоял сосед-таксист на костыле, покалеченный отнюдь не в аварии, как было бы почётнее для профессионала, а в элементарном падении с крыльца «по пьяному делу».

Сосед передал извещение и поинтересовался:

– То самое? Разбогател, Ильич? Если так, то обмыть треба.

– Вечером, вечером…

Уже в притвор двери калека крикнул:

– До связи, Ильич!

Вячеслав Ильич запер дверь, и в свете бра прочитал на почтовом бланке исходный адрес: «European Court of Human Rights».

Это могло быть решение Европейского суда, финал долгого процесса (чуть не двадцать лет забытья, всплеска активности, надежд и разочарований) в деле о возвращении наследства деда Вячеслава Ильича – двухэтажного особняка в селе Окатово.

Он даже слабость в ногах почувствовал, нужно было прилечь на диван, чтобы немного прийти в себя.

Ткнул «вызов» в телефоне и прижал трубку к уху.

Послышался голос сына:

– Пап, чего?

– Пришло извещение с почты, сынуля. Не смотаешься? Письмо заказное надо получить. Мне что-то нездоровится. Зайди прямо к заведующей. Мы с ней приятели.

– О чём речь!

И в ту же минуту Тоха очутился перед отцом.

Вячеслав Ильич передал извещение сыну – ветхая пясть в крупных веснушках посредством бумажки близко сошлась с нервной тонкопалой точёной пятернёй сына – два чуждых века, две несовместимых плоти, два мешка разносортных чувств…

Они с сыном перекинулись парой незначащих фраз.

– Ты что, прямо так в шортах и на почту пойдёшь?

– Я на машине, пап.

– Не по сезону ещё вроде бы эти шорты.

– На машине туда-сюда…

7

Старенький «Фольксваген» семейства Синцовых оказался зажат на стоянке. Как долго Антон ни вилял задом по сантиметру, но всё-таки пришлось пойти на таран, высунувшись в окно, глядеть как бампер его машины приближался к соседней и наконец каснулся.

Сигнализация не сработала, и Тоха решительно начал продавливание – пластмасса по пластмассе – ничего страшного, пускай даже консьержка, севшая в первом весеннем припёке на скамейку у крыльца, заметила, как качнулась порожняя машина, – потёртость будет не столь велика, чтобы хозяин кинулся на поиски обидчика. Чёрный пластик это не какой-нибудь там никель или полироль с тюнингом. Бамперы из пластика словно надувные.

Тоха поехал закоулками вдоль пруда.

Плита льда всплыла и в водяной окантовке были видны дохлые караси величиной с ладонь – назначенный в приходскую церковь бывшего сельца Леонова новый поп поленился нынче вырубить иордань на Крещение, вот и задохлась рыба.

А может быть, – подумал Тоха, – спустил втихаря какую-нибудь гадость папочкин «Х-прибор».

Возле бетонной стены этого «Х-прибора», увитой праздничными, новогодними с виду, спиралями Бруно, протиснулся Тоха на своём авто, минуя пробку на проспекте, – прямо на задки почтового отделения № 128247.

Ключ зажигания влево, язычок света – вправо, ручник – вверх.