Под открытым небом. Том 2

– На этой поляне всегда пели жаворонки, – шёпотом горячо заговорил Александр. – Может, сейчас нам повезёт!

– От всего этого голова кругом, – ответила она тоже шёпотом и стала его целовать, приговаривая: – Какая сказка, неужели это не сон! Если рассказать кому-нибудь, не поверят, что я… целовалась под соловьиное пение осенью. Это может быть только раз в жизни!

– Это не соловей, – улыбаясь, тихо ответил Александр.

Он слушал, а сам всё смотрел в небесную голубень. И свершилось! Там, в необозримых небесах, над их головами, над Лушкиной поляной проклюнулся звук, вначале короткий, а потом враз полился окрест малиновый широкий перезвон крохотных бубенцов.

Мельтешащая точка в небеси – крохотная птаха – словно нота, прыгающая по невидимым стрункам, издавала чудные звуки.

Руфина, закинув голову, искала глазами певца и не находила его.

Александр стал показывать пальцем на порхающую точку в синеве. Руфина крутила головой, завиток её волос около уха щекотал ему нос и от этого ноздри его возбуждённо подрагивали.

Жаворонок на миг замер и вдруг камнем устремился вниз… Упал в шёлковую траву и исчез. Только неизвестная птаха продолжала солировать.

Руфина высвободилась из рук Александра и нескладно, как маленькая девочка, в пузырящемся своём платьице побежала туда, где должен быть чудесный певец.

– Он разбился, бедненький, разбился, – доносился её лепет.

Александр стоял, молча улыбаясь.

Через некоторое время донёсся жалобный голосок:

– Сашенька, его нет! Неужели так быстро утащили хищники? Идём искать вместе! Какая несправедливость!

Ковальский подошёл и нагнулся. Их глаза оказались на одном уровне. У неё по щекам текли слёзы. Она не пыталась их смахнуть.

– Саша, было счастье и нет его?! Так жестока жизнь!

– Руфина, ну что ты? Он же просто хитрец, этот жаворонок.

– Как?

– Когда приземляется, сразу убегает далеко в сторону, туда, где у него гнездо. Или где кормится.

– Он нас так безжалостно обманывает? – вполне серьёзно удивилась Руфина.

– Да. Я сколько раз это наблюдал.

Слёз на её щеках не стало меньше.

– Сашенька, эта история про нас с тобой.

– Почему?

– Была красивая песня и в один миг – нет её.

Она заплакала навзрыд. Его это обескуражило…

– Миленькая, почему ты примериваешь на нас с тобой? У нас же всё хорошо! Я тебя люблю! А ты – самая красивая женщина, которую когда-либо видел! Живу, как во сне, – у меня есть ты! Не придумывай ничего.

– Да-да, – соглашалась она. И продолжала плакать.

Не сразу Руфина овладела собой. Чуть, было, не вырвалось наружу всё то, что разрывало изнутри последнее время. И она испугалась этой минутной слабости. Ещё не была готова к тому, чтобы рассказать Ковальскому о своей беде.

…Вечером шепнула украдкой, что хочет ночевать в беседке под яблоней в саду.

Ковальский согласился, радуясь, что у неё прошёл непонятный ему нервный срыв…

XIX

«А что, если врачи всё-таки ошибаются и у нас с Сашей всё получится?!» – это спасительное предположение периодически возникало у Руфины.

Мысль гипнотизировала, и она не могла избавиться от неё. Внезапное и непреодолимое чувство к Ковальскому, многократно усиленное желанием быть полноценной женщиной, питало надежду. И она, охваченная этими взаимоусиливающимися чувствами, ждала от близости с Ковальским чуда. Хотела ребёнка!

Но чуда не произошло.

После того, как Руфина поняла свою обречённость, вновь, как в первые недели после аборта, занемогла душевно и физически.

А когда Ковальский начал сниться ей маленьким ребёночком, которого, как своего младенца, кормит грудью, испугалась, что сходит с ума…

…Оставался всего месяц до защиты диссертации. Научный руководитель, сорокалетний преуспевающий доктор наук, последнее время задумчиво смотрел на неё. Она это замечала и старалась, как могла, держать форму.

– Ничего, ничего, Руфиночка, не падай духом. Всё будет нормально. Всё пройдёт и уляжется. Крепись, – так участливо сказал он сегодня утром. А уходя из аудитории, взял её правую руку в свои и, крепко сжав, произнес: – Я с тобой, что бы ни было…

Раньше он её не касался. И не называл так…

«Что он имел в виду, когда говорил «всё будет нормально и всё пройдёт»? Очевидно, только и видит мою диссертацию. Думает, волнуюсь перед защитой. Но ведь это несравнимо с тем, что со мной на самом деле происходит. Рушатся две судьбы! Рушатся? – переспросила себя Руфина. – Наоборот, Сашина жизнь и моя от разрыва только выиграют. Обе! Найдёт себе пару. Его выберут – мимо него трудно пройти. А я стану солидной учёной дамой! Всё! Всё! Решено. – Пальцы рук, цепко ухватившие спинку стула, почувствовали боль. Опомнившись, она ослабила их. – Всё! Всё! Теперь я его сделаю, свой выбор».

* * *

Светлый солнечный день. Руфина была в лаборатории, когда вошёл бледный Олежка.

Она совсем не обрадовалась этому светловолосому высокому парню. И тому, что с букетом ромашек, тоже не обрадовалась.

– Олежка, опять ты некстати…

– Но почему же? Не виделись ровно семь месяцев и десять дней! Я тебя никак не застану, – мямлил он. Лицо его было усталым.

– Уходи, слышишь! – проговорила Руфина, невесело усмехнувшись, просяще глядя мимо него.

– Руфь, я так… вот цветы…

– Поставь в колбу и уходи, прошу тебя, потом…

– Потом?! – бледное лицо блондина покрылось румянцем.

– Потом, – лишь бы только исчез, подтвердила она.