Избранное. Том 1

Я пишу эти заметки и ловлю себя на тайной мысли, что вот где-нибудь подрастает молодой человек, в котором загорится искра и ему, более усердному и удачливому, предстоит сделать больше, чем нам… Как сказал великий поэт: «Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется».

Заботы отца Анатолия

Он оказался очень молодым человеком, отец Анатолий (в миру Анатолий Павлович Копач). В первый день, когда мы познакомились, я его видел на богослужении и в светской одежде на строительной площадке. В храме работал только маленький придел с иконостасом, собранным с миру по нитке. Несколько икон были возвращены из села Мало-Малышевки, куда они попали после закрытия утевского храма. Кстати, в церкви Мало-Малышевки в военное лихолетье и я был крещен. Отец Анатолий назвал ряд икон, находящихся в иконостасе Троицкого храма, которые могут принадлежать кисти Журавлева, сделав оговорку, что в написании некоторых из них и росписи на стенах храма ему могли помогать его ученики: у Журавлева их было двое. Это икона «Господь Саваоф». Ее принесла какая-то старушка и, не сказавшись, оставила в храме. Икона «Жены Мироносицы», привезенная из села Мало-Малышевка, а также иконы «Крещение Господне» и «Воскресение Христово». Еще икона «Царь Давид» с изображением псалмопевца Давида с арфой в руках, ее подарил когда-то школьному музею Владимир Борисович Якимец, житель Утевки, утверждавший, что она написана Журавлевым, и икона «Спаситель Благословляющий», которую подарила Мария Пестименина, правнучка Иона Богомолова – попечителя храма, захороненного слева от Григория Журавлева.

Они лежат рядом – заказчик и исполнитель иконы. Храм строился двадцать лет. Иона Тимофеевич Богомолов, прадед Марии Емельяновны Пестимениной (с ней меня познакомил отец Анатолий), был его попечителем. Он умер в 1915 году, через год – Григорий Журавлев. Семью Марии Емельяновны раскулачили, и она долго жила на чужбине. Но место захоронения своего прадеда помнила хорошо. Она и указала нам место захоронения и прадеда, и иконописца Григория Журавлева.

Это она разрешила мне порыться в жалких остатках, должно быть богатого материала, который когда-то собирал К. С. Данилов.

Я сидел около раскрытого сундука с пожелтевшими бумагами, перебирал их, а она рассказывала спокойно и отрешенно как их раскулачивали и высылали из Утевки.

Но потом вдруг спохватилась, словно боясь, что второй такой встречи у нас уже не будет и позвала на улицу, к Храму. И там вновь мы оказывались на месте, пока еще никак не обозначенном, захоронения художника и попечителя.

– Ты знаешь, сынок, ведь когда закрывали церковь, иконы со стен срывали баграми, и большинство увезли никто не знает куда. Икону «Спаситель Благословляющий» Григорий писал по просьбе моего прадеда, народ ее сохранил.

Она помолчала, и, пристально посмотрев на меня, спокойно сказала:

– А ведь людей, которые баграми срывали красоту, святых наших, я их знаю. Они живы и сейчас. Прошлый раз на вечере в клубе в президиуме сидела одна старушка из Самары, как ветерана пригласили, а ведь она была комсомолкой и орудовала тогда в храме с такими же. Хотела я к ней подойти спросить, чего же это она делала тогда и как она теперь так живет да подумала: Бог ей судья.

Позже, уже в доме, священник за чаем рассказывал, что храм был закрыт в 1934 году. Отца Гавриила пытались брать несколько раз, но каждый раз звонарь при подъезде «воронка» успевал дать призывный звон, и народ вставал на защиту священника. В конце концов, веревки звонарю обрезали. Отца Гавриила забрали. Старый храм сломали и сделали гараж. Новый же храм намеревались взорвать, разрушили верхнюю часть колокольни, но дальше почему-то отступили, ломать не стали. Не осталось и следов от церковной ограды, от колодца. Когда храм превратили в склад, тут уж красота не выдержала, роспись стала осыпаться и большей частью пропала совсем.

– Собираемся восстанавливать церковную ограду, могилу Григория Журавлева, – говорит отец Анатолий. – Обычно в храмах при строительстве предусматриваются подвалы, где хранятся иконы, возможно, большая часть при закрытии храма была спрятана там. Я разговаривал с прихожанами: они говорят, что их родители свято верили, что все вернется на круги своя, но о подвале знали только два-три человека, так что и подвал и могилу теперь будем пытаться искать специальными неразрушающими методами, здесь нужна техническая помощь.

У него много забот: он депутат районного совета, ездит по району, старается как можно ближе быть к прихожанам. Его здесь любят.

У храма нет пока никаких подсобных помещений. Нет сносного освещения вокруг него. Но здесь уже свой хор певчих, часть из которых приезжает из села Бариновка.

На прошлой неделе я попал в храм в родительскую субботу, когда поминают усопших. Поминали и Журавлевых.

«У Бога все живы», – так меня поучали богомольные старушки.

«Как приду в церковь, поставлю свечку, помяну своих и – праздник на душе».

Моя матушка, Екатерина Ивановна Шадрина тоже зачастила в храм.

– В душе что-то по-новому ворохнулось, – говорит она, светлея лицом.

«А я и помянуть не могу своего внучка-афганца, не крещеный он, не Богов, значит, и – ничей», – услышал я на выходе из храма.

Какой политбеседой ответишь на это?

Спрашиваю отца Анатолия, как он относится к художнику Журавлеву.

– Иконопись – это служение Христу. Он не закопал свой талант, а оживотворил его и принес на службу своему народу. Люди помнят это. Не скудеет рука дающего, ибо она будет возблагодарена.

Чувствуется, молодой священник много читал, многое видит по-своему. Невольно сравнивая его со светскими сверстниками, натыкаюсь на мысль, что дремучее невежество наше в религиозных и экологических знаниях – это две составляющие того провала, который ведет нас к уродству души и тела.

Во время нашего разговора раздался телефонный звонок: отца Анатолия вместе с женой Ольгой приглашали в гости знакомые.

На мой вопросительный взгляд ответил:

– Пастырь, не знающий свой народ, – не пастырь.

Он считает, что в общении с людьми идет взаимоочищение. Горько переживает, что молодежь погрязла в мате, скверне и прочих грехах. Разучилась деревня нормально разговаривать.

– Апостол послал своих учеников в дома прихожан, и если Вас приняли, то способствуйте соединению с Богом.

Уже на ходу вспоминает, что времени остается мало, а он обещал к концу недели статью в районную газету. Очень озабочен, что запущено в селе кладбище. Кладбище – тоже сфера забот церкви. А на столе у него лежат листочки с эскизами памятника Григорию Журавлеву, которые нам предстоит обсудить.

Качимова Мария Федоровна, певчая из хора, рассказывала мне, что отец Анатолий в телогрейке на морозе освобождал забитые досками окна храма. Горы мусора, вывезенные с того места, где сейчас иконостас, тоже дело его рук. Конечно, пастырю сейчас трудно. Ему приходится самому заниматься стройкой и становлением храма.

Я смотрел на прихожан в храме и думал: но ведь это одиночки, их мало, мало верующих осталось, а из тех, кто приходит сюда, много просто любопытных, неверующих. Какой же путь надо преодолеть отцу Анатолию, чтобы восстановить разлад между Богом и моими односельчанами, и что будет с нами со всеми? Ведь сказал же Пушкин, которого я почему-то считал большим безбожником, что религия создала в этом мире искусство и поэзию, все великое и прекрасное. Но если это так и если не будет у религии будущего, что будет с искусством, со всеми нами?..

Костры посредине села

Мой крестный, полковник в отставке, бывший военный летчик Василий Дмитриевич Лобачев, живущий сейчас во Владимире, узнал, что я собираю материал о нашем селе, и тут же откликнулся.

Удивительны воспоминания человека образованного, пытливого, остро чувствующего время и себя в нем.

Его маленькие истории мне очень дороги еще и потому, что действующие лица в них либо мои родственники, либо хорошие знакомые, и все они освещены особым светом того сложного времени. Вот они эти маленькие кусочки нашей общей жизни, увиденные семилетним утевским мальчиком:

«Наша церковь разрушалась долго. Она как бы сопротивлялась людям, потерявшим разум. Связка между кирпичами была намного прочнее самого кирпича. Для того чтобы получить один целый кирпич, три-четыре надо было разбить.

Особенно долго не могли свалить колокольню. Хотели взорвать, но хватило ума этого не делать. Вначале долго горели костры, уничтожавшие деревянные опоры внутри кирпичной кладки. Потом привязали веревки к верхней части колокольни, попытались ее свалить. Я с ужасом ожидал, что мужиков, тянувших веревки, накажет Бог и они провалятся сквозь землю. Но этого не случилось.

Церковь обрушилась в другую сторону, когда подгорели столбы, выбросив из себя, как последний выдох, с синеватым облачком, пламя.

Как и почему это случилось? Ведь люди разрушали самое красивое, святое место в своем селе?

Сказать, что кто-то виноват только со стороны – не могу, ведь этому кощунству предшествовал опрос граждан. Заходили с тетрадями в каждый дом и под роспись прихожан спрашивали мнение о судьбе церкви.

Ну ладно председатели, бригадиры, коммунисты могли нести ответственность за свое мнение, но рядовые-то колхозники чем рисковали? Я точно знаю, что моя мать высказала мнение «против разрушения». Мнение отца мне неизвестно. Ничего же с моей мамой не сделали. Дорогие мои земляки должны винить и себя в содеянном.

…А вокруг церкви была хорошая такая ограда, часовня, ухоженные могилы, просвирня, колодец с замечательной водой. Лучше вода для чая в то время была только в Самарке.

…Весной 1934 года мой отец готовил ульи для колхозной пасеки. Однажды ему вместо досок привезли целую подводу икон из нашей церкви. Это событие, конечно, стало известно жителям села, которые стали собираться в нашем дворе. Сокрушались, плакали. Какой грех! Но как раздать иконы? Могут посчитать врагом советской власти. Воинствующий атеизм набрал большую силу. Что делать? Отец принимает решение: с просьбой не давать этому огласку, раздает иконы, как бы взамен досок, по площади равных иконе. Таким образом, ни одной иконы из привезенных не погибло. Все разошлось по жителям села Утевки. Конечно, это были не все иконы. Поговаривали тогда, что предварительно их просматривали специалисты и наиболее ценные увезли в Самару. Одна икона была у нас в переднем углу. Потом ее отдали кому-то из родственников.

Мне в то время было семь лет. Я все отчетливо помню. Никто тогда отца не предал».

Эти строчки не нуждаются в комментариях.

Все сурово и просто, как сама тогдашняя жизнь.

Радостная встреча

«Уважаемый Александр Станиславович, получил материалы о Вашем земляке-иконописце Журавлеве. Спасибо. Я передам эти материалы в Церковно-археологический кабинет. Прочел все, что Вы любезно прислали в письме, а также Вашу книгу.

Со страниц всего мною прочитанного сквозит неподдельный интерес и любовь к художнику-калеке.