Механики. В тылу врага

В лазарет нас не пустили, добежав с ранеными до входа в лазарет, мы вернулись назад в зал приёмки. Там уже все более-менее успокоились, вон бойцы вытаскивают из салонов Гелендвагенов трупы.

– Кто такие? – спрашивая я у злющего Тумана.

– Хрен его знает, сейчас попробуем разобраться.

Трупы этих хренов укладывают рядом друг с другом и начинают обыскивать.

– Ничего, – через пару минут докладывает один из бойцов, – у них вообще нет никаких документов, даже на машины ничего нет.

– Они что, млять, невидимки какие? – кипит Туман, – как это так – нет документов?

Трупов десять человек, вернее, девять с половиной. По три было в каждом Гелендвагене, и те четверо, которые были в ангаре, когда мы открыли ворота. Один из бойцов проблевался, пока обыскивал половину тела.

– Нежный какой, – сплюнул Туман, – убирать сам будешь.

– У них дипломатические номера, – показал пальцем Клёпа на номер одного из Геликов, – гаишники таких не останавливают, вот они и катаются без документов. Снимайте с них одежду, может наколки какие есть.

Сам он тут же достал нож и стал срезать одежду с ближайшего к нему трупа.

Бойцы, увидев, что делает Клёпа, тут же достают ножи и так же начинают срезать одежду.

– Есть, – крикнул Няма через пару минут, – идите сюда, мужики.

Подходим к трупу парня. Сколько ему лет понять невозможно, так как ему в голову прилетело сразу несколько очередей, и там от башки толком ничего и не осталось. Подавляя рвотные позывы, смотрю на его тело, вернее, куда тычет ножом Няма.

На левой руке у него наколка. Небольшая, с пачку сигарет, цветная, то ли хорёк какой-то наколот, то ли суслик, то ли ещё какой-то зверёк, хрен поймёшь, в общем.

– Пиндосы, мать их! – взрывается Туман и начинает материться так, что я, кажись, аж покраснел.

– Откуда знаешь? – спрашиваю я, прерывая поток ругательств Тумана.

– Мы с Грачом с такими в Афгане сталкивались. Наёмники, у них в спецназе есть закрытая группа, куда берут только лучших, вот они из пафоса и делают по глупости себе такие наколки, – Туман потыкал в наколку стволом своего автомата.

– Почему «по глупости»? – спрашивает Слива.

– Потому что ни один, уважающий себя спецназовец, не сделает наколку, по которой могут опознать, откуда ты есть, – зло отвечает ему Туман, – а эти – как дети какие. Надо обязательно выпендриться, обязательно показать, что ты принадлежишь к высшей касте, – Туман со злости пинает труп ногой и добавляет, – дождался урод, на Русской земле тебя приземлили, падлу! Это тебе не с аборигенами воевать!

Всё, Тумана понесло. Ох, он и матерился!

– Валер, хватит, млять! – крикнул я, – когда тот добрался до седьмого колена этих бойцов, – Сицова сейчас заштопают, надо поговорить с ним или с Погонщиком.

– Погонщик может не выжить, – тихо добавляет Колючий, – у него три пулевых.

– Твою мать, – шипит Слива, – походу, эти уроды хотели захватить Сицова, охрана сработала и они, нажав кнопку, ломанулись к нам на прорыв.

Да, я тоже придерживаюсь такого же мнения. Но узнать всё мы сможем только тогда, когда нас пустят к нашему олигарху.

– Надо закрывать ворота, – добавляю я, – только перед этим вытащить с земли всех курьеров.

– Да, ворота нужно закрывать, – добавляет Туман, сплюнув на труп американского спецназовца, – этих всех сжечь, – кивает он на трупы.

– С тачками-то что делать? – спрашивает Кирпич.

Мы все, как по команде, смотрим на три стоящие машины. Майбах – нет морды, вообще, да и снизу там вон какая-то жидкость вылилась, задница вся в дырах от пуль, палили по нему хорошо. Оба Гелика тоже как решето, по ним пацаны от души поливали, там вообще у водителя и пассажиров шансов не было.

Подумав, я громко говорю.

– Вызвать три эвакуатора, машины на них, накрыть брезентом – и в сервис, все машины на запчасти. Я сильно сомневаюсь, что их можно восстановить, особенно Майбах.

– Можно я себе передние сиденья сниму? – тут же подал голос Клёпа.

– На Кайен, что ли?

– Не, домой хочу кресла сделать.

– Снимай, – пожал я плечами.

– Что встали? – вновь заорал на бойцов Туман, – вы не слышали команду?

Бойцы тут же рассосались из зала. Все знали крутой нрав Тумана, а когда он бешеный, как сейчас, с ним вообще лучше не связываться.

– Пошли в лазарет, – устало произносит Туман, – может нас к Сицову пустят, ему, вроде как, не сильно досталось.

– Ничего себе – не сильно, – хмыкает Клёпа, – пуля в боку.

– Пошли, – повторил я и первым направился в сторону лазарета.

Млять, вот это поворот. У меня была куча вопросов. Получается, что Сицова хотели взять? Кто? Хотя это известно частично – пиндосы, эти сраные америкашки, чтоб их. Наверняка начали копать, когда мы стали шурудить на Земле. Мля, как мы и предполагали, умные люди сложили два и два и нашли концы в России. Блин. На Земле же осталось множество наших курьеров. Все эти мысли я и выдал пацанам, они со мной согласились.

В лазарет нас не пустили, сказали, что идёт операция, нам оставалось только ждать. Как обычно бывает в такие моменты, в голову лезут самые плохие мысли. Мы, прям, извелись все в ожидании, но нам обязательно нужно было поговорить с Сицовым или с Погонщиком, только они могут дать информацию по произошедшему, поэтому мы и не уходили из так называемого приёмного отделения. Всё сидели, ломали голову, как и что.

– Док идёт, – ткнул меня локтем Слива.

Наш Док вышел к нам спустя час и вышел он, походу, прямо из операционной, на нём маска, вернее, она на лбу, и какой-то халат, частично заляпанный кровью. Док подошёл к нам и устало произнёс.

– Оба будут жить. Погонщика пока вытащили с того света, состояние стабилизировали, если организм сильный, то выживет. Сицов тоже будет жить.

– Док, нам очень нужно с ним поговорить, – взмолился я, – на Земле остались и наши, и его люди. Нам нужно знать, что произошло, и что нам дальше делать.

– У вас пять минут, – неожиданно ответил Док, – идёте вы двое, – показал он рукой на меня и на Тумана, – и поманил нас за собой.

За Доком мы прошли в палату, правда, перед этим санитарка заставила нас быстро одеть бахилы, какие-то шапки и халаты, переоделись мы мгновенно.

Сицов лежал в отдельной палате, он был в сознании, лежит под капельницей, рядом с ним хлопочет медсестра. Мля, какой он бледный-то, голова перевязана, что там с телом не видно, так как накрыт покрывалом.

– Анатолий Александрович, вы как? – спросил я, подходя к кровати.

Он попытался улыбнуться абсолютно белыми губами, получилось у него это плохо.