Обережник

И увидел, как на него нападает заросший мужик с топором. В куртке с металлическими бляшками. Данила с колен метнулся в сторону и махнул наугад кистенем. Шнурок его оружия обмотался вокруг голени нападавшего. Тот на миг потерял Молодцова из виду, развернулся. А Данила ещё раз перекатился по земле и, вставая опять на колени, потянул захваченную ногу за собой, как рыбак, подсекающий рыбу. Разбойник от такого неожиданного маневра потерял равновесие, с воплем повалился на Молодцова, замахиваясь топором. Данила рывком начал подниматься, чтобы сократить замах возможного удара. А рука, опять будто сама, нащупала рукоять ножа и нанесла мощный удар. Нож вошёл точно между ног, с противным скрежетом проехался по кости.

Топор разбойника больно ударил Данилу рукоятью в плечо – хорошо, что древком, а не лезвием. Сам разбойник дико заорал, плюхнулся спиной на землю и задёргался. Данила потянул нож, но тот увяз. Раздумывать времени не было. Молодцов аккуратно приподнялся над дёргавшимся разбойником, поднял оброненный им топор, попытался в темноте кустов разглядеть лучника. Услышал знакомый скрип, метнул топор на звук. Раздался щелчок, стрела пролетела над Данилой, а он сам с криком побежал к лесу. Увидел тёмную фигуру, прыснувшую за дерево, резко затормозил. Развернулся на пятках и бросился ко второй телеге, где от пятерых разбойников отбивался Вакула с двумя деревенскими. Втроём они были прижаты к борту. Один из разбойников уже взобрался на телегу, но кузнец так ловко орудовал оглоблей, что добраться до него пока не получалось. Именно пока, потому что из плеча у него уже торчал черенок стрелы.

Данила подбежал к разбойнику, который взобрался на телегу. Но тот, гад такой, будто почуял удар, подпрыгнул, пропуская кистень под собой. Спрыгнул на землю и сразу нанёс косой удар. Один, второй и тут же – по низу. По ногам. Данила подпрыгнул, махнул кистенём, достал, но только вскользь. Каменное грузило только чиркнуло по шапке с металлическими заклёпками. Разбойник оскалился, не спеша начал наступать. Ух, ну и рожа у него – чистый помойный кошара, и морда так же изодрана.

Данила стал отступать, не испугался – просто решил поймать свой шанс. Потом вспомнил про лучника за спиной. Развернулся полубоком, чтобы оставаться на линии с разбойником, и попробовал изобразить что-то вроде «качания маятника». Разбойника, похоже, это только развеселило. Тут Молодцов сообразил, что время играет на стороне его противника: Вакула, без вопросов самый сильный боец в их компании, вот-вот может пасть.

«Интересно, как он там? Ни черта не разглядеть, только силуэты мелькают, и крики, – размышлял Молодцов. – Эх, была не была!»

Решившись, Данила нарушил главную заповедь боя с оружием: бить всегда не по оружию противника, а по телу. Молодцов махнул кистенём издалека, изобразил удар. Разбойник небрежно защитился (ясно же, что не достанет), выставил топор на уровне лица. Наверное, рассчитывал, что кистень обмотается вокруг рукояти, тогда он ловко выдернет последнее оружие из руки Молодцова. Только Данила целил не в рукоять, а в обух. Кистень не обмотал его, а всего лишь захлестнул, после чего спружинил обратно. Молодцов чуть повернул кисть, вытянул вперёд руку и вытянулся сам. Кистень, послушный его воле, прочертил обратную дугу и заехал разбойнику точно в челюсть.

«Кряп!» – разбойник без шума повалился на землю. Данила не раздумывая упал на него, ни на секунду не забывая о лучниках в лесу, выдернул из крепкой хватки поверженного врага топор. Быстро приподнялся и, размахнувшись, швырнул кистень. Куда-то туда, в мельтешение тел, где бился Вакула. Услышал глухой шмяк обо что-то, вроде попал. Вцепившись покрепче в незнакомое оружие, Данила в два прыжка – на телегу и с телеги – добрался до Вакулы. Спрыгивая, заорал:

– Вакула, я свой!!! На, твари, бл…

Молодцов замахал топором, на дурака, просто чтобы не подходили, уже понимая, что выстоять против ещё четверых разбойников с лучниками у них нет ни малейшего шанса.

– Тикаем, хлопцы, – тонко завизжал кто-то.

Данила не поверил своим ушам. Секунда – и все тени перед ним растворились в лесной темноте с еле слышным шелестом. Вскоре и этот звук пропал. Данила только успел заметить, как кто-то спрыгнул с мешком на плечах с телеги, на которой ехал Житко. Неужели правда всё закончилось?! Молодцов и сам не мог в это поверить, он уже почти примирился с мыслью, что это и правда… всё. Из враз ослабевших рук выпал топор. Данилу всего затрясло. Сердце в груди часто заколотилось, в голове и ушах застучала кровь. Молодцов прислонился к борту телеги и осел на землю, пытаясь хоть как-то справиться с дрожью. Голоса вокруг он слышал словно сквозь вату. Вдруг рядом задолбил кто-то кресалом, затрещали факелы, и свет от них озарил поле боя. Совсем близко валялся убитый разбойник. То, во что превратилось его лицо после удара дубиной Вакулы, чуть не вызвало рвоту у Молодцова. Спазм скрутил желудок, Данила отвернулся. Его ласково тронули за плечо:

– Данила, ты как?

Жёлудь. В одной руке факел, другая замотана окровавленной тряпкой.

– Нормально, как другие?

– Не очень.

– Помоги, пожалуйста.

Оперевшись, Данила поднялся на ослабевших ногах. Тут же увидел, как Вакула, держа дубину одной рукой, обрушил её на голову разбойника. Того самого, которому Данила вогнал нож в шейку бедра. Никаких угрызений совести или рвотных позывов Молодцов не испытал, потому что увидел, как на другой телеге лежит Житко с окровавленной грудью, а рядом – ещё один деревенский, убитый. Вокруг старосты крутились его ближние. Вдруг ещё живой? Данила поспешил к нему, Жёлудь за ним.

Житко был жив, но всякому было понятно, что ненадолго. На губах у него пузырилась кровь, из раны на груди раздавался свист.

– Жёлудь, Душан, нагнитесь ко мне. – Старик с трудом протянул руку. Жёлудь выполнил просьбу, староста прохрипел: – Главное, береги род!

И что-то зашептал на ухо своему родичу. Меньше чем через минуту Жёлудь с окровавленной щекой поднялся. Его дядя, который ему был вместо отца, умер. Жёлудь посмотрел на Данилу полными слёз глазами, прошептал:

– Пойдём, надо Вакуле стрелу из плеча вытащить.

Молодцов, с трудом осознавая происходившее, смотрел на трупы старика и ещё одного деревенского парня. Люди, которые ему были больше чем друзья, которые спасли его, теперь мертвы, убиты. Из шока его вывел дробный стук. В свете факелов вдруг показалась грозно храпящая морда лошади, всадник в броне трубным голосом велел:

– А ну, что здесь произошло, рассказывайте?

– Не очень-то ты рад гостям, Радогаст. – На освещённое место вышел Вакула.

– Вакула, ты?! – воскликнул воин в посебреном панцире и остроконечном шлеме. – А остальные, что с тобой, из твоей деревни?

– Из моей, к посаднику мы ехали. Да вот видишь, как на твоей земле нас встретили.

– Вижу, воронья сыть, Шишкоеда работа. У-у-у, выкормыш дохлой козы! Говорил я сотнику: надо эту тварь давно было изловить. Отрок! – гаркнул воин, и к нему подъехал молодой парень в круглом открытом шлеме и броне попроще. – Скачи в город, пускай сюда приведут собачек. И десяток Бурого пускай возьмут. Ничё, Вакула, мы за твою кровь спросим, и хорошо спросим. Слово даю.

Отрок ускакал, а кузнец вежливо склонил голову:

– Верю, Радогаст. Только нам теперь помощь нужна. Раненые у нас есть.

– Помогут вам. Вижу, и тебя самого стрела задела, я её сам выну. Знаешь же: я в этом мастак. – Воин и двое его подручных спрыгнули с коней. – О! Да я вижу: проредили вы ватажку Шишкоеда.

– Они бы нас самих проредили, если бы не воин среди нас.

– Воин? Ну что ж, потом расскажешь. Показывай руку.

Что было дальше, Данила помнил словно сквозь дымку. Его похлопали по плечу, сунули в рот фляжку, потом усадили на телегу и повезли.

Ехали недолго. Молодцов запомнил противный скрип ворот, через которые его провели, ещё горький запах копоти и давно не мытых человеческих тел. Данилу усадили за стол и, кажется, предложили поесть. Кашу с мясом. Молодцов это тоже запомнил. Потому что мясо последний раз ел с месяц назад. На тех самых шашлыках у друга Кольки, до попадания в Древнюю Русь. Запил кашу Молодцов сладким компотом, слегка забродившим, и отрубился.

Первое, что услышал Данила утром, что неподалёку кто-то горланил песню. Слов не понять, зато громко. Лужёные глотки орали так, что пыль с балок сыпалась. О, балки! Похоже на второй этаж. Молодцов встал с кровати, почесал вдруг зазудевшую спину – никак, блохи покусали или клопы. Сделал шаг и споткнулся о груду сложенного барахла. Кто-то оставил возле его кровати две горки старых шмоток. У стены, в изголовье, стояли топоры – тоже две штуки. Постелей в комнате было три. Через открытое окно дневной свет заливал нехитрое убранство. Данила почесал голову – на этот раз жест был проявлением задумчивости, а не деятельности паразитов – и, не зная, куда себя деть, решился выйти из комнаты.

До этого он ночевал только в землянках или в сараях на невольничьем рынке. Правда, и в деревне у Житко Данила спал в основном на улице, а в деревенские землянки не совался. Всё по тем же причинам: духота, и вонь копоти, и блохи в тюфяках. На свежем воздухе, во вкусно пахнущем сене, спалось куда приятнее.

К этому же дому можно было применить слово «хоромы»: высокие потолки, широкие коридоры, добротно подогнанные доски, резьба на наличниках и даже на дверных косяках. Осмотрев комнату и коридор, Данила выглянул в окно. Увидел внизу ровный двор, окружённый высоким крепким забором. И десяток парней, рубившихся друг с другом на деревянных мечах в раскладе семь на три.

«Ё-моё, – подумал Данила, – так это я в княжий терем попал! Нет, стоп, как его, – Молодцов хлопнул себя по лбу, – о, детинец! Как я сюда только угодил? Ни хрена не помню. Эк меня крутило после схватки. Реакция на стресс, по ходу. Ничего не помню: как везли сюда и саму драку тоже – только урывками».

Данила вздрогнул: у него перед взором всплыли, как фотографии, картины боя. Рожа оскалившегося разбойника, Вакула с оглоблей, кистень, захлёстывающий обух топора. И свист клинка в сантиметрах от его ног. А потом он вспомнил, что стало с лицом разбойника после удара Вакулы, и его чуть не стошнило.

«Так, отбой всем плохим мыслям. Я победил, значит, я молодец. А я реально победил, завалил двух крутых парней. И повезло мне неимоверно. Ну и отлично. Ладно, как-нибудь в другой раз всё получше вспомню, в жизни пригодится. А пока надо исследовать эти… хоромы».

Данила спустился по лестнице в комнату, напоминавшую нечто среднее между столовой и пиршественным залом. За широким столом сидели и орали песню пятеро седых, но вполне ещё крепких мужиков. На Молодцова – ноль внимания. И это его, по правде сказать, обрадовало.

Данила решил выйти на улицу и поискать своих, заодно и выяснить, что же случилось вчера и где это он оказался. Шум от учебной драки здесь был гораздо громче, чем в комнате. Будто табун лошадей по деревянной мостовой скакал. Десять парней в кожаных доспехах отчаянно молотили друг друга деревянными мечами уже больше минуты. Причём никто из тройки оборонявшихся до сих пор не выбыл из игры. Неподалёку бдил за боем воин, одетый, несмотря на припекавшее солнышко, в кольчугу. Его длинные усы спускались ниже подбородка и были выкрашены в синий. Варяг.

Данила сглотнул, поборол неприязнь и подошёл к воину, но не успел открыть рот.

– Своих ищешь? – спросил тот.

В руке он держал непонятную деревяху, которую обстругивал ножиком, притом не глядя – всё его внимание было сосредоточено на молодых воинах. Ножик так и мелькал, как крыло бабочки, только стружка на землю сыпалась. Молодцов утвердительно кивнул.

– Жёлудь поехал тризну справлять по старосте. Вакулу у Груни в харчевне подожди, дело у него к тебе.

«Ах ты, – встрепенулся Данила, – Житко, помер старик. Жалко, хороший мужик был. Скольким я ему обязан. Царствие ему… блин, он же язычник. Он что, тогда в ад попадёт? Да не… Бог не дурак, разберётся, кого куда отправлять».

– А Груня эта где?

– Выйди из ворот и иди прямо, не ошибёшься.

– Спасибо!