Белый тигр

– Я буду врачевать тебя, и если Яхор будет благосклонен, ты быстро поправишься, – уверенно сказала Вейница. – Твои раны сами по себе не очень опасны, просто много кровушки повытекло…

Затем старуха дала ему какое-то горьковатое питье, после чего сняла с груди повязку и, смазав раны пахучим снадобьем, снова перевязала, теперь уже другим куском ткани. Когда ведунья прикасалась к груди, было больно, но княжич терпел и не издал ни звука, как и подобает мужчине. Во время перевязки он успел заметить, что края ран стянуты в нескольких местах чем-то вроде нити.

– Заячья жилка, – пояснила ведунья, проследив за его взглядом. – Пришлось зашить; теперь и заживет быстрее, и следов почти не останется. Повезло тебе, что зверь до живота не добрался… Тогда бы и я помочь не смогла.

Затем старуха накормила юношу ароматным бульоном и велела отдыхать. Чаян действительно чувствовал утомление. Тем не менее он ощущал, что силы постепенно возвращаются к нему, и это заставляло его испытывать радость. Спокойный, он уснул, чтобы вновь проснуться только к вечеру.

Старухины снадобья оказались поистине чудодейственными – и уже на следующий день юноша решил встать и совершить небольшую прогулку. При поддержке ведуньи он вышел на воздух. Голова все еще немного кружилась, но запахи леса, душистый ветерок, голубое небо – все это заставило его почувствовать себя бодрее. Беззаботные птицы щебетали в кронах деревьев, над поляной весело порхали бабочки и стрекозы, важно гудели степенные шмели. Цветы кивали своими головками из густой травы, словно приветствуя юного княжича.

И тут его взгляд увидел растянутую на палках шкуру рыси – той самой, что была убита его руками.

– Это я сняла шкуру, – сказала старуха. – Ведь ты непременно должен вернуться в поселок с трофеем – а этот трофей очень ценен. Я воспользовалась твоим ножом. Вот он, – ведунья вынула нож Чаяна из кожаного мешочка, висевшего у нее на поясе, и протянула законному хозяину.

– Спасибо, бабушка, – искренне поблагодарил Чаян. Разглядывая нож, он некоторое о чем-то сосредоточенно размышлял.

Острый глаз старухи приметил задумчивость княжича.

– Ты хочешь о чем-то спросить? – сказала она.

– Да… Я вот все думаю – почему рысь на меня напала? Они обычно не нападают на людей…

– Ты сейчас поймешь, почему она напала… – произнесла старуха, – пойдем-ка.

Она повела княжича на другой край поляны. Затем, остановившись, издала странный звук, похожий на звонкое шипение с присвистом. Зашуршали ветви – и из зарослей выбежали два звереныша. Юноша не мог поверить своим глазам – это были рысята! Пятнистые, широколапые, с кисточками на ушах. Однако они не стали подходить близко. Остановившись у кромки леса, настороженно смотрели они на Чаяна своими желтыми глазами и нервно подергивали ушами – было совершенно очевидно, что он внушает им опасение.

– Это… ее детеныши? – спросил потрясенный княжич. – У нее там, на дереве, были малыши – теперь понятно, почему она напала на меня… Подумала, что я им угрожаю. Но, бабушка Веюшка, как ты их достала оттуда? И как ты их зовешь?

– Добрый княжич, все то, что умею я, умеешь и ты… – ответила старуха, загадочно улыбаясь. – Когда я пришла на то место, сразу поняла, что там произошло. И догадалась, почему рысь на тебя бросилась. Там, на дереве, у нее дупло, где она вывела свое потомство. Ты слишком долго топтался возле ее дома, а эти хищники становятся слишком нервными, когда выкармливают малюток. Так что, дойдя до твоего шалаша и оказав тебе помощь, я вернулась назад, освежевала мертвого зверя, шкуру принесла сюда, а остальное отнесла подальше в лес. Затем я просто попросила этих малышей спуститься вниз… – Вейница внимательно посмотрела в глаза княжичу. – Я послала к ним свою мысль – и между нами возникла связь, так что я могла убедить их выполнить мою просьбу… А ты? Разве ты раньше не замечал в себе каких-то особенных способностей?

– Н-нет… – покачал юноша головой, – хотя… я все вспомнил, – он просиял и начал быстро говорить: – Я ведь в тот день за лосенком пошел. Он меня слушался, этот лосенок! Это было так странно… Да только не успел я к нему подойти, опасность какая-то рядом мне почудилась. Я ему, лосенку, молча приказал убегать, ну а потом эта рысь сразу на меня напала…

Он замолчал, глядя то на старуху, то на зверят, что жались друг к другу, недовольно урча. Ведунья выжидательно смотрела на него, и он понял, чего она ждет. Он сделал полшага вперед и вытянул перед собой руку. Затем издал такой же шипяще-свистящий звук, что слышал от Вейницы, и сказал:

– Не бойтесь! Я вас не обижу. Подойдите ко мне…

И дикие детеныши одного из самых опасных хищников послушно подошли к юноше. Они терлись о его ноги – маленькие, теплые, трогательные в своем детском очаровании. Чаян бросил на ведунью вопросительный взгляд; та ответила легким кивком. Княжич наклонился и потрепал малышей за шею, отчего они довольно зажмурились. Ощущение от прикосновения к теплой шерстке было настолько необычным, что княжич, потрясенный доселе неведомыми чувствами, выпрямился и тихо проговорил:

– Мне так жаль, что я убил их мать… Но она сама напала на меня.

– Все правильно, – успокоила его старуха. – Человек – господин над тварями, а не наоборот. Человек всегда должен побеждать. Главное – не убивать без нужды. Убивать ради развлечения – это предел человеческой низости, и такое злодеяние никогда не останется безнаказанным, – старуха воздела руки кверху, – боги накажут такого человека.

– Разве можно убивать ради развлечения? – изумился юноша.

– Поверь, добрый княжич, люди еще и не такое способны… – с горечью промолвила ведунья, – тебе еще предстоит столкнуться с разными проявлениями подлости и низости людской – и главное, чтобы ты сам при этом не потерял чистоту своей души… А еще вред душе человеческой приносит невежество… Люди судят по поверхности, не стараясь заглянуть вглубь. Поэтому мой тебе наказ, княжич – имей глубокий взгляд на все, что происходит в этом мире. Умей заглянуть туда, куда другие не в состоянии.

Юноша решил позже подумать над словами старухи; сейчас же его интересовало другое.

– Что же с ними делать? Они ведь погибнут, если останутся в лесу… – он с сожалением смотрел на рысят, что затеяли у его ног веселую возню.

– Возьмешь их с собой, – сказала Вейница, словно это было само собой разумеющееся, – пусть в тереме соорудят что-то вроде клетки. Теперь ты за них отвечаешь… – она помолчала, а затем добавила: – Я ведь их только днем отпускала в лес погулять. Ночью слишком опасно, поэтому они ночевали в твоем шалаше… Да-да, прямо у тебя под бочком, – она улыбнулась, видя, с каким недоверчивым удивлением смотрит Чаян на зверенышей. – Энергия животных целебна, знай это – твои раны будут заживать быстрее…

К тому времени, когда истекли три седмицы и настал срок возвращаться в поселение, юный княжич почти полностью восстановил свои силы, и его раны хорошо поджили – все благодаря чудодейственным снадобьям старой знахарки, которая продолжала ухаживать за ним. Часто юноша задавал себе вопрос – каким образом Вейница очутилась рядом с его жилищем как раз в тот момент, когда ему нужна была помощь, когда он находился на краю неминуемой гибели? Почему именно она? Много раз вопросы эти готовы были сорваться с его губ – но всякий раз что-то удерживало его от этого. Глядя на старую ведунью, видя ее поразительные глаза, в которых, казалось, жили тысячи древних тайн, он не решался обратиться к ней с тем, что его интересовало. А еще он хотел сам поразмышлять над этой загадкой. Но после. Сейчас он все еще выздоравливал после рысьих когтей, и от усиленных дум его голова начинала кружиться. Да и глаза ведуньи будто бы говорили ему: «Не спеши… Слушай, смотри, созерцай…»

Вейница не была многословна. Она произносила слова лишь в том случае, когда это было действительно важно. И Чаян, которого поначалу удивляло нежелание старухи разговаривать, постепенно стал понимать, что таким образом она учит его воспринимать мир всеми своими чувствами. А главное – находить ответ самому, прежде чем он будет дан в виде слов. Бывало, поднимала она к небу лицо и стояла так, закрыв глаза и слегка шевеля губами; и юноша, замирая в благоговении, понимал, что так общается она с богами или духами. И он тоже пытался разговаривать с небожителями; и очень часто они ему отвечали. Нет, ответы богов воспринимались им не как слова, но как снизошедшие откровения. Их нельзя было облечь в форму речи, но каждый раз после такого откровения княжич чувствовал себя другим, как будто немного повзрослевшим. И однажды он с необычайной ясностью понял, как Вейница нашла его. Понял – и возрадовался. И тепло стало на его сердце, и наполнился дух его любовью, покоем, уверенностью и готовностью выполнить то, что предначертали ему боги… Что это будет – он и сам пока не знал, но чувствовал, что когда-нибудь это непременно откроется ему…

– Ну что, княжич… – сказала Вейница в то утро, когда ему предстояло возвращаться. – Тебе пора. Возвращайся в селение. А я пойду к себе… Путь мой не близок.

– Спасибо тебе, бабушка Веюшка, – проникновенно произнес юноша. – Доброту твою вовек не забуду, жизнью обязан я тебе, теперь ты – моя вторая матушка…

И он со всем почтением поклонился в ноги старухе. А она смотрела на него, и глаза ее лучились материнской нежностью к этому мальчику, который уже сегодня к вечеру будет посвящен в воины – а следовательно, станет взрослым мужчиной. Знала она и то, что теперь связывает их навеки неразрывная нить…

Напоследок повесила она на его шею амулет – небольшой белый округлый камень, оплетенный шнурком; затем, едва шевеля губами, произнесла что-то, прикрывая амулет ладонью. И только после этого она, благословив княжича, отправилась к себе домой.

Глава V. Возвращение из леса. Окончание обряда Посвящения. Чаяна, согласно обычаю, нарекают другим именем. Ночь, костер, новопосвященные выбирают себе пару. Влюбленная девушка уводит юного княжича в луга

Юноши возвращались из леса. Селяне встречали их, возбужденно гомоня и щедро охаживая палками и кнутами. Таким образом, согласно обычаю, они выбивали из вернувшихся «звериный дух». После этого мальчикам предписывалось посетить баню и, обрядившись в чистые одежды, выйти ввечеру на холм перед святилищем, чтобы завершить Посвящение.

Когда начали опускаться сумерки, одетые по-праздничному селяне потянулись на холм, чтобы принять участие в самом долгожданном и торжественном событии, с которым не могло сравниться никакое другое.

Храм был украшен лентами и цветами. Величественный, разнаряженный эхт, распустив по плечам седые пряди, нараспев произносил ритуальную речь. Солнце коснулось горизонта – и он ударил посохом в медный щит. Гомон в толпе прекратился. В тишине слышно было, как журчит вода в реке и шумят деревья. От реки потянуло влагой… Все вокруг наполнилось ожиданием великого и чудесного, что должно было вот-вот произойти – некоего мистического действа, которым руководят сами боги.

Снова стояли перед храмом юноши – но теперь их было не десять, а девять. Один из них сгинул в темном лесу… Может быть, растерзал медведь, а может быть, утоп в болоте – что ж, такое иногда случалось.

Теперь они чувствовали себя совсем по-другому, чем три седмицы назад, когда только готовились к испытанию. Они держались, гордо расправив плечи и глядя из-под бровей по-мужски суровым взглядом. Будь они по-прежнему мальчишками – плясали бы и прыгали от радости, что вернулись живыми; но теперь им это не подобало – еще совсем чуть-чуть, и они станут полноправными членами дружины, влившись в мужское общество воинов и защитников.

Поверх расшитой праздничной рубахи у каждого юноши была перекинута через плечо и закреплена на поясе шкура убитого им животного. У одного юноши это была шкура лося, у двух других шкуры лесных оленей, трое хвастали волчьими шкурами, еще двое носили на шее шнурки с просверленными кабаньими клыками, и лишь у Чаяна была великолепная шкура рыси. И, конечно же, все с трепетом и легкой завистью косились на трофей княжьего сына. Чаян, делая вид, что не замечает этих взглядов, многозначительно переглядывался со своим другом Малютой. У того на плече висела шкура волка…

От храма к реке по пологому склону вели деревянные ступени с перильцами, также украшенные цветочными гирляндами. Они кончались, переходя в мостки, и на этих мостках была установлена арка. Боковые стойки ее украшали священные знаки, сливающиеся в причудливую и сложную резьбу. Семь широких деревянных лучей расходились вверх от ее дуги, и на каждом их них был начертан древний священный символ. Арка называлась «Идуна» и олицетворяла собой женское лоно.

Итак, в наступившей тишине эхт объявил, что юношам предстоит пройти последнюю часть Посвящения – новое рождение. Он махнул рукой – и те цепочкой потянулись вниз, к реке; но спускались они не по ступеням, а по боковой тропинке.

У берега юноши скидывали всю свою одежду и входили в реку. Им следовало погрузиться в воду полностью, с головой, причем они все должны были успеть сделать это до того, как солнце полностью зайдет за край земли. В это время эхт спустился по ступеням и теперь вместе с двумя помощниками стоял возле арки. Юношам предписывалось, доплыв до мостков, выбраться из реки и пройти под аркой – получить символическое новое рождение.

Посвящаемые сами определяли, кто из них первым пройдет обряд. Как правило, такой чести удостаивался лучший из них – тут играл роль и авторитет этого молодого человека, и его качества, и внешняя стать. Но, пожалуй, решающим фактором являлся трофей, добытый юношей в лесу. Поэтому первым, сбросив с себя рубаху, в воду вошел юный княжич. Все в нем пело и торжествовало – вот он, главный момент его жизни… Вода оказалась теплой и ласковой, и Чаян не без удовольствия нырнул, так, под водой, проплыв почти до самых мостков. Затем он ловко выбрался и, глубоко вздохнув, словно освобождаясь от всего прежнего, вступил под своды Идуны. В этот момент он почувствовал, будто окатила его с головы до ног невидимая волна – это означало, что обряд завершен, и вместе с благословением богов он получил новое рождение как взрослый и полноценный член общины.

Люди, что сверху, с холма, наблюдали за происходящим внизу, радостно заголосили и принялись распевать громкие песни, славя и поздравляя новопосвященного. В это время помощники эхта обряжали юношу в новые одежды, а сам священнослужитель нарекал его другим, «взрослым» именем, которое теперь предстояло носить до конца жизни.

До того, как помощники успели накинуть на княжича белую рубаху (которую специально для этого обряда шили и вышивали его сестры), эхт заметил на его теле свежие шрамы. Четыре багровые выпуклые полосы пересекали грудь юноши наискось, от левого плеча и до нижних ребер с правой стороны. Эхт, дав помощникам знак погодить, внимательно вгляделся в эти отметины от рысьих когтей, и затем взглянул в глаза юноше – и взгляд старика выражал изумление и священный трепет.

Наконец княжича облачили полностью – в рубаху, шаровары и сапоги, подпоясали расшитым поясом. Красивый и статный, стоял он в свете заходящего солнца, лучи которого подсвечивали медью его кудри, спускающиеся до плеч.

– Нарекаю тебя Ланизбором! – зычно и торжественно провозгласил эхт. – Воистину избран ты свыше, и свидетельство тому начертано у тебя на груди, ибо не помню я еще случая, чтобы удавалось младому юноше уйти живым из лап рыси… Солнцеликий Яхор, пресветлый Владыка, благословляет тебя! – и он прикоснулся своим посохом к голове новопосвященного.

Радостные возгласы донеслись с холма, и юноша, еле сдерживая в сердце своем ликующую радость, поклонился до земли в сторону поселения, отвесил поклон солнцу, и затем – старому эхту. После этого он стал подниматься по деревянным ступеням вверх, к храму, где радостные селяне ждал его, чтобы чествовать и поздравлять. Шел он не спеша, с достоинством, подобающим юному витязю.

Следом за ним принимал Посвящение Малюта; его нарекли Воймиром, он шагнул на первые ступени как раз в то время, когда княжич преодолевал последние.

А там, на холме, ликовал народ. Люди забрасывали княжича цветами, девушки кружили вокруг него хоровод – румяные, улыбающиеся, они заигрывали с ним, стараясь прикоснуться, а он краснел и смущался, хотя и было все это несказанно приятно. Но вскоре и его друг разделил с княжичем внимание красных девиц; а затем, когда все юноши прошли заключительную часть обряда и получили новые имена, веселье приобрело необычайный размах. Солнце уже погасло, и настало время готовится к разжиганию костра, который был уже предварительно сложен на расчищенной площадке перед святилищем.