Сказки Мишоги. Сборник из цикла «Игры Мироздания»

– Вот на одной из таких остановок сел в вагон дед, и расположился в моём купе.

– Сергий, – представился дед.

– Он был среднего роста, седой и волосатый, руки сильные и волосатые, даже из ушей густые, седые волосы растут. И двигается, будто перекатывается, как ртутный шарик. Глаза, на удивление, – синие. Лицо доброе, совсем как домовой, из народных сказок.

– Я чай заварил. К чаю изюм приготовил, шоколад самодельный, как положено, с тёртыми орехами. Пьём чай не торопясь. Глядим в окошко вагона, разговариваем. Пообвыкли немного. Он смотрит на меня: «И где тебя так?».

– Да, – в шахте.

И рассказал, что да как, про сантиметры, которых не хватило до инвалидности, или до смерти.

– Бог миловал, – говорю, – обошлось.

Сергий и говорит: «Да нет, не миловал. Видно мироздание, тебя, к чему-то другому готовит».

– Что-то неохота мне подвиги совершать, – шучу я.

– А к подвигам, заранее никто не готовится, само как то складывается, – ответил он.

И достал бутылку.

– Самогон будешь?

– Нет, в дороге не пью, – отвечаю.

– Дед пожал плечами, достал рюмку, налил, и сразу выпил, – закусывать не стал. Молчим, – смотрим в окно. Переезжаем речку, – коровы на водопой пришли. Поезд тащится медленно, – можно всё хорошо разглядеть. Переехав мост, остановились. Полустанок, какой-то, будка железнодорожника и всё. Будка красиво покрашена. Замысловатая ограда вокруг будки. Чуть поодаль, среди побеленных деревьев, стоит небольшой монумент, – «Памяти погибших воинов». Солдатам, освобождавшим эти места от фашистов.

– У нас в деревне, крест стоит, над братской могилой – «Памяти погибших инвалидов».

– Я молчу.

– Во время войны поставили, сразу после…

– Он посмотрел на меня, попросил чайку заварить – свежего. Заварил, сидим, ждём когда запарится. Дед задумался о чём-то. Я не тревожу. Разлил в чашки, пьём. Молчим. У мужиков бывает так, каждый о своём молчит. Дед не просто молчал, видно было, – вспоминает что-то.

– Это было в войну последнюю, – «Отечественную». Когда Гитлер объединил Европу, а до него Наполеон объединял и войной на нас шёл.

Я слушаю, не переспрашиваю.

– Вся Европа работала на него, вооружение и солдат поставляла, – на Гитлера.

– «Все побывали тут», – он кивнул за окно.

– Когда наши отступали, в начале войны. Мужики ушли с войсками, остальные в лес, – парни, деды. Скотину уводили в леса. Девушки лазарет в лесу соорудили. Получился маленький лесной колхоз.

– В деревне Бабы с детками малыми и инвалиды при них остались, хоть какая-то подмога от них будет. Мужикам немного обидно, и как-то не по себе, а что поделаешь, многие из них даже воды принести в ведре не могут, не то что – партизанить.

– Старшим над инвалидами был, – Рабина. Из донских казаков. Как в «гражданскую», порубали его шашками под рябинами. Выжил, и остался жить в деревне. Двигается тяжело и медленно, но горластого и отважного, казака в нём видно сразу.

– Другие, тоже немощные. Кто по глупости под косу попал, кто под брёвна. Одного медведь поломал. Да мало ли у мужика причин стать инвалидом. Тяжкая это доля. Вроде и здоровье есть, а работать не можешь. И чувствовать себя обузой.

– И каждый из них, наверняка, задавался вопросом: «Почему это с ним? За что? Зачем?».

– Так вероятно заведено, чтоб мужик ходил по краю пропасти. Кто-то проскакивает, а кому-то другая судьба.

– Пришли «немцы», свои порядки принесли, оброк установили.

– Деревня как бы дыхание остановила. Не хочется дышать одним воздухом с этими … Время, тоже каким-то резиновым кажется. Каждая минута под бременем оккупантов долго, и изматывающе тянется. И очень хочется, избавится от этих нелюдей, или хотя бы навредить им, каким-нибудь способом.

– Вот, в одно весеннее утро приехали каратели, или полицаи. Мстить за партизанские вредительства.

– Согнали всю деревню, абсолютно всю. Загнали в большой, дощатый сеновал. Последними зашли «немощные». После обыска деревни, открыли ворота и зачитали приказ, о расстреле нескольких жителей деревни. И сразу стали брать первых, кто попался, и получилось так, что забрали они инвалидов. Да, те и не таились.

– Поставили их перед сараем, и стали эти, каратели-полицаи, рядиться. Кто будет стрелять? И уложится ли он в один магазин, чтоб не перезаряжать оружие. То есть, – проявит немецкую аккуратность в этом, кровавом деле.

Дед Сергий попросил ещё чаю: «Что-то холодно во-внутрях».

– Заварил. Пьём чай молча. Северная привычка, стараться не задавать лишних вопросов.

– Представляешь. Весна, солнышко греет, мёдом воздух пахнет, поодаль рябина цветёт, должно быть радостно на душе. Но тут полицаи, рядятся, кто да как будет убивать. Мужики стоят, как кегли.

– Это в кино всё быстро. А в реальности, эти садисты, тянут время. Наслаждаясь своей миссией. Вот, наконец, вызвался, один гад в очках, с пулемётом. Это посерьёзнее, чем автомат, – пуль больше, и крупнее. Рабина, увидав пулемёт, посмотрел на сарай, позади них, и как бы о чём-то догадался. Он приказал мужикам стать плотнее, и прижаться друг к другу. Обернулся назад и крикнул: «Бабоньки, родненькие, лягайте на землю, пули могут проскочить, детишек берегите». Бабоньки стали ложиться на землю, но быстро не получалось. Крики, слёзы, дети плачут.

– Палач, деловито, перезарядил пулемёт, поставил по шире ноги и начал стрелять. Не торопился, – стрелял до тех пор, пока мужик не упадёт, потом переходил к следующему.

– Мужики стояли, прижавшись, друг к другу. Каждый, из них, спокойно ждал – «своей очереди». Вероятно, они вдруг поняли, к чему их готовило мироздание все эти годы, и зачем.

– Одни падали назад, но не сразу, а как бы отступая от натиска пуль. Другие падали вперёд, как бы накрывая собой смерть. Некоторые, от сильного удара пули падали сразу, но потом всё равно пытались встать, и палачу приходилось возвращаться, растрачивая на них патроны. Последним был Рабина, он больше всех вобрал в себя пуль. На нём патроны и кончились. Он постоял, и упал всё-таки вперёд, с вытянутой рукой и сжатым кулаком – как будто шашку держал.

– Вот и пригодились инвалиды. Всё сразу стало просто и понятно. И пусто, где-то в груди, и мироздании. Как будто природа, лишилась какого-то оттенка цвета, и мир стал блеклым. Похоронили их всех, вместе. Под рябинами. Землю, на которой они лежали, бабы сняли лопатами и положили им на могилу. По этой земле, ногами ходить нельзя.

– Дед налил самогона, выпил. И мы долго молчали. Словами, иногда, нет возможности выразить, то, что ты чувствуешь. Вероятно от этого, в уме родились стихи:

Где-то, когда-то, кто-то, – геройски погиб,

Прикрывая собою, – кого то.

Души, – кому-то, – героев нужны.

Именно этих, – героев.

– Вот такие дела, Серёга. А ты, с глупыми вопросами, – зачем, за что?

– Запомни, ты только одна из карт в колоде мироздания. И ты попал на «раздачу», в этой игре.

В следующий раз расскажу, что за игра, – дед пояснения рассказывал. Не пугайся, не в следующий раз, когда ты опять попадёшь в больницу. А в другой раз, когда приду, к тебе на «свиданку».

Когда Саня, повернулся, чтоб выйти из палаты, он удивился, – в палате были ещё три медсестры. Они плакали. Когда он проходил мимо них, одна из сестёр подала ему яблоко.