– Правда, правда. Но только, Нонна, я честно говорю: это будет наше прощание… – Он пошел на кухню. – Если будут звонить, не бери трубку…
…Дверной звонок звонил настойчиво и угрожающе.
Игорь на цыпочках подкрался к дверному глазку, глянул. Конечно, перед его дверью стояла Тамара. Игорь затаился в маленькой прихожей, боялся даже вздохнуть… И вдруг из комнаты грянула громчайшая музыка. Игорь подпрыгнул на месте, как заяц от выстрела… Делать было нечего, пришлось открыть дверь.
– Ты спал? – спросила, улыбаясь, Тамара.
– Нет.
– Что-нибудь случилось?
– Да.
Когда они вошли в комнату, Тамара сразу поняла, что именно случилось: на тахте сидела Нонна с распущенными волосами и притопывала ногой в такт музыке.
– Зачем вы надели мои тапочки? – спросила Тамара у Нонны ледяным голосом.
– Пожалуйста, возьмите, – отвечала Нонна. – Они мне на три размера велики. Игорь, я пойду. Мне здесь больше делать нечего.
– Ну правильно, – хмуро отозвался Игорь. – Все, что могла, ты уже сделала.
Пока соперница торопливо запихивала в сумку свое имущество – пудреницу, расческу, зажигалку, – Тамара стояла, не трогаясь с места. Но как только за Нонной захлопнулась дверь, Тамара тоже пошла из комнаты. Игорь загородил ей дорогу.
– Ты куда?
– Куда? А тебе непонятно?
И тут девушка не выдержала. Она размахнулась, чтобы влепить Игорю пощечину, но он легко перехватил ее руку.
– Постой, я объясню…
– Сволочь! Сволочь! Какая ты сволочь… Пусти немедленно!
– Но мы же договорились! – жалобно закричал он. – Никаких обязательств, полная независимость. Ты ж сама говорила: я все понимаю, я тоже так думаю, я современная женщина!
– Дурак! Идиот! Я тогда все, что угодно, сказала бы… Я говорила то, что ты хотел слышать! Мне так хотелось тебе понравиться… Эх ты, у тебя столько женщин было, и все равно ты ничего не понял. Что бы мы ни говорили, внутри все мы одинаковые: все хотим замуж, хотим детей, хотим чтобы рядом был один, только один – и был навсегда!.. Да на что мне независимость, на что мне современность? Я-то ведь тебе изменять не собиралась!
– Пришла случайно старая знакомая, за пластинкой, вставил наконец свое слово Игорь. – А ты подняла скандал, как истеричка, как базарная баба!
– А я и есть истеричка. Потому что я тебя люблю. Это тебе легко быть спокойным – тебе ведь все равно, есть я, нет меня… Ну ладно, я даже рада. Лучше вовремя оторвать, пока не приросла всей кожей, мясом…
– А уж как я рад, ты себе и представить не можешь, – сказал Игорь сдавленным голосом.
Не глядя на него, Тамара вышла из комнаты. А Игорь лег на диван и нарочно громко запустил музыку.
Ненароков сидел в гостях у своей бывшей жены. То есть Али в комнате, собственно, не было – Валентин разговаривал со своей бывшей тещей.
– Усть-Каменогорск? – удивилась Евдокия Петровна. – Это где ж такое?
– Северный Казахстан… Работа, как работа. Почти как здесь… Вот отгулы накопились, я и приехал. Так захотелось посмотреть на него – сказать не могу.
– А он ведь в садике! Только к шести вернется, – виновато сказала Евдокия Петровна. Валентин огорчился:
– Зачем же вы его в садик?
Вздохнув, теща позвала:
– Алечка! Может, выйдешь все-таки?
– У меня голова болит, – ответил злой голос из другой комнаты. Валентин встал, прошелся из угла в угол.
– Евдокия Петровна, как же вы-то не повлияли? Нельзя ему в садике… Он заикается, ему там очень плохо будет.
Тут из-за двери появилась Аля.
– Хуже, чем с тобой, ему нигде не будет, – сказала она едко. – И нет у меня возможности его дома держать. Ты нас бросил, а мама болеет.
Ненароков подумал вдруг, что время вернулось назад: вот он в своей комнате, рядом жена, он с ней ругается – все по-старому. Но комната была уже другая: не его, а какая-то женская, и Аля давно перестала быть его женой, и ругалась она с ним теперь иначе: холодно и надменно, как с чужим.
– Ладно. Раз уж приехал, то увидишь Алика. Но только на полчаса и в нашем с мамой присутствии…
У Ненарокова даже губы затряслись от обиды.
– Но почему полчаса? Почему при вас? Я ведь не в колонию приехал к преступнику малолетнему?
– А чтоб ты его против нас не настраивал!
Валентин видел через забор, как гуляют во дворе дети. Кто копал снег лопаткой, кто лепил из снежных комьев бабу. Был тут и Алик. Он стоял в сторонке от всех, тепло укутанный, замотанный еще сверху Алиным шарфом, с надвинутой на глаза шапкой и оттопыренными, как у пингвина, руками в рукавичках. Сердце в Ненарокова сжалось от любви и жалости.
…Когда дети построились парами и вышли на улицу, Алик поплелся сзади всех. Детишки смеялись, кричали, только Алик молчал и ни с кем не вступал в разговор. Валентин шел поодаль и смотрел на сына. Вдруг Алик остановился: шапка, которая была ему велика, совсем сползла на нос, так что он ничего уже не видел. А пестрая веселая вереница детсадовцев с воспитательницей во главе двигалась дальше. Никто не заметил этого маленького ЧП.
Тогда Валентин подошел, поправил Алику шапку. Тот не удивился, а только обрадовался, узнав отца. И вдруг Ненароков, сам не понимая почему, поднял сына на руки и зашагал с ним назад, потом за угол, потом в какие-то ворота. И остановился там.
Очень скоро на улице послышался шум, голоса: «Ненароков! Ты куда девался? Ненароков! А ну выходи сейчас же!» – слышался крик воспитательницы. Валентин вздрогнул и даже шагнул непроизвольно вперед, но потом сообразил, что это кричат не ему, а Алику.
Валентин прижал палец к губам, показывая, что откликаться не надо, и Алик понял, кивнул головой.
До областного города они добрались на рейсовом автобусе. Алик устал. Он хныкал, капризничал, просился к матери:
– Ма… Ма… Де ма?
А Ненароков на каждой остановке с тревогой глядел на дверь: не догнала ли их погоня, не войдет ли сейчас в автобус Аля.
В аэропорту, в зале ожидания, Алик спал на скамейке, а Валентин ел у буфетной стойки пирожок.
И вдруг он увидел Алю. Она шла к нему от дверей, раскрасневшаяся от волнения, решительная, а за ней шагал милиционер.
– Куда дел ребенка? – закричала Аля еще издали.