Город без названия. Пьеса

ЕЛЕНА. Спасибо.

СОБОЛЕВА. Вопрос решен?

ЕЛЕНА. Вопрос решен.

СОБОЛЕВА. Я рада, что мы так хорошо поняли друг друга. Вы ведь нам не доставите никаких неудобств завтра?

ЕЛЕНА. Нет. Вы можете быть спокойны. Никаких неудобств не будет. Я разумный человек.

СОБОЛЕВА. Вот и ладушки. Выспитесь сегодня хорошенько.

Слышен стук каблуков по коридору. Михаил стоит посреди палаты, сгорбившись и засунув руки в карманы. Он набирает воздух в легкие и сначала тихонько стонет, потом громче, потом кричит по весь голос. Как будто мраморная плита упала с его груди.

2

Квартира Михаила.

Михаил открывает дверь, входит в квартиру.

Напротив двери стоит Ольга и смотрит на него.

Они долго молча стоят и смотрят друг на друга.

Михаил разворачивается и протягивает руку к двери. Ольга подходит к нему, обнимает и начинает целовать. Михаил обнимает ее отвечает на ее поцелуй.

Затемнение.

Потом они лежат и разговаривают.

Ольга. Давай ребенка заведем.

Михаил. Оль, ты серьезно?

Ольга. Хочу, чтобы мы вместе что-то создали. Выпустили что-то в мир. Что-то живое. Раз семью не получилось создать.

Михаил. Оля, не надо. Я тебя прошу. И так тошно.

Ольга. Я не издеваюсь над тобой. Я не буду мучить тебя разговорами. Просто я вдруг поняла, насколько всегда хрупко… Людям кажется, что их жизнь стоит на прочном фундаменте. Убеждения, картина мира, обязательства перед обществом. Потом вдруг выясняется, что фундамент стоял на вечной мерзлоте. И все бы ничего, если идет ледниковый период. Бесконечный. Привыкаешь, обрастаешь шерстью. И тут вдруг земля меняет орбиту и все начинает таять. Идешь по земле и ноги разъезжаются в разные стороны. Что делать? Что нам делать, Снятков?

Михаил. Идти дальше.

Ольга. А некуда дальше. Мы уже пришли.

Пауза

Михаил. Завтра можно выспаться. Я в отгуле.

Ольга. У нас тоже декретированый день. Дети все по домам, школа закрыта.

Михаил. Будем пельмени лепить.

Ольга. Почему бы и нет. Пусть будут пельмени.

3

Гостиница.

Кораблев стоит у окна и смотрит на просыпающийся город.

КОРАБЛЕВ. Почти семь часов ехали (Смотрит на часы) От аэропорта до гостиницы меньше тридцати километров. Надеялся вечером приехать в гостиницу и хорошенько выспаться. В последнее время только в гостиницах и удается отдохнуть. Никто не беспокоит, не звонит. А вместо этого всю ночь в автобусе, пока спасатели на вездеходах не пробились. Все из-за этой чертовой пурги. А я еще как назло в летних ботиночках и легком пальто. Завтра я должен быть в Пекине, там сейчас плюс шестнадцать. Не хватало еще заболеть. Вот так оно и бывает – продует в машине и кранты. Мне пятьдесят четыре года. Как Ленину. А я даже повоевать не успел. Летчиком ведь хотел стать. А попал на завод. И дальше вся жизнь там – сначала в цехе, потом главным инженером, потом директором. Потом пошел по партийной линии, выдвинули в ЦК. И вот уже пять лет – председатель совета министров. Формально – высший пост в стране. Капитан тонущего корабля. Что я могу сделать? Что я могу?

(пауза)

А если бы на моем месте сейчас находился Владимир Ильич, смог бы он что-то сделать?

(Пауза)

А если бы на моем месте был…

(Пауза)

…нет, это все бесполезный разговор. Все, что мы делаем, только ухудшает ситуацию. И чем больше мы суетимся, тем хуже идут дела. Как будто сама история против нас. Чернобыль, Спитак. Скоро запылают окраины. В руководстве брожение. Доверия нет. Мы думали, что дальше гайки закручивать нельзя, нужно дать людям немножко свободы. Приоткрыть краник, спустить давление. Но давление оказалось таким сильным, что снесло всю дамбу. Еще нет, но скоро снесет. Эти танки в Новороссийске. Безумие. Мы разрешили им открывать кооперативы, а они через кооператив пытались продать двенадцать танков за границу. И мы даже тронуть никого не можем, потому что кого ни тронь – дотронешься до самого себя. Это все – мы. Это мы украли эти танки. Сами у себя. Мы теперь и есть кооператив. Кооператив СССР.