72 часа

– Эм… с уважением…

– Попробуйте, и расскажите мне Ваши впечатления! Обещаете?

– Да, так точно, обещаю!

– Ну,.. я спокойна…

Уже говоря эти слова, она отвернулась, переметнув свое внимание на что-то еще. Несколько мгновений она стояла, размышляя и вглядываясь в темень вагонной пустоты, а потом хихикнула и понеслась в середину. Я устремился за ней, уже безо всякого принуждения.

Подбежав к купе моего соседа, она хитро посмотрела на меня, затем приложила указательный палец к губам и тихонько надавила на дверную ручку. Дверь не поддалась. Тогда она густо задышала, сдерживая смех, и залезла в карман за универсальным ключом. Я чувствовал себя хулиганом, который с молчаливого согласия втягивается в безобразную авантюру. Рядом с проводницей – я был «младшим». И мне это занравилось несусветно! Она тем временем хрустнула замочным механизмом и, налегая на ручку, образовала в дверном проеме щель.

– Гы, – прыснула проводница, с видом истинного гопника, – дрыхнет, старая калоша.

Она прикрыла дверь, изогнула шею, поцеловала обалделого котенка в маковку – промеж ушей-треугольников и в одно движение достала из нагрудного кармана блокнот и карандаш, помусолила на языке и размашисто накалякала: «Сегодня Вы самый великолепный!» Причем слово великолепный не влезало в ширину листа – было загнуто своим окончанием к низу и буквы тоже поменяли размер – стали меньше. Затем она сорвала лист из блокнотной пачки и пришпандорила клейкой стороной к двери старика-соседа, хорошо притерев по липкой полосе пальцем. Затем, оценив внешний вид всей двери и подмалевав кривоватую «е» в первом слове, она твердо кивнула и, конечно, теперь понятно откуда появляются эти листки на полу и повсюду.

Раздался щелчок и, обнажив свою хитрющую улыбку, проводница перевела кадр, на котором сохранилась дверь с листком и надписью поверх.

– Давайте и Вас на фоне двери! – она навела объектив на меня.

Я распрямился и подался поближе. Раздался щелчок и за ним затараторила трещетка перевода кадров. И я улыбался и любовался всем вокруг.

– Пойдемте теперь кондуктора напугаем! – захохотала проводница.

Я осекся. Хорошее настроение было застлано поверх дурным.

– Нет, вырос я немного из этих штук.

– Ой, не говорите глупостей! Какая Вам разница, во сколько лет становиться счастливым?

– Не знаю…

– У Вас был велосипед в детстве? – не остановилась она.

– У меня?.. Не помню, откровенно говоря.

– Вы не помните, был ли у Вас в детстве велосипед?

– Был, наверное.

– Такое ощущение, что у Вас детство было 1000 лет назад, что Вы его не помните.

– У меня – такое же ощущение.

– Ну, вот подумайте: «был у Вас велосипед», «не было у Вас велосипеда» – ну какая теперь Вам разница? Будьте счастливы сейчас – в эту минуту. Ваша прежняя жизнь, Ваши прежние удачи и неудачи – не мешают Вам быть счастливым в эту минуту.

– Наверное так.

– Да что «наверное»? Вот Вам загадка: девять раз подбрасывали монетку, девять раз она упала решкой, какова вероятность того, что и в десятый раз подкинутая, она упадет решкой?

Она скомкала губы и заглянула мне в глаза. Я смотрел ей в ответ.

– Прикиньте! – надавливала она, – девять раз уже бросили – и все решки! И чтобы десятый раз тоже решка – какова вероятность?

– Ну, это считать нужно, там пятьдесят на пятьдесят в первый раз, ко второму уже ноль, точка, двадцать пять, третья – ноль, точка, двенадцать…

– Да нет же! – прервала она, – не надо там считать!

Я смотрел недоумевающе.

– Пятьдесят на пятьдесят!!! Девять раз подкинули – все решки. И перед десятым броском вероятность выпадения решки – пятьдесят на пятьдесят!!!

– Да, – кивнул я, – верно.

– Не важно, что Вы выкидывали себе в прошлых бросках. Перед новым Вы – чистый лист.

Она замолчала и я вместе с ней. Мы стояли и смотрели друг на друга. Мимо нас пролетали города с морями и пустынями, а относительно друг друга мы были недвижимы. И в этой паузе я просто смотрел на нее. Удивительно, человек кажется таким пустым, пока ты ничего о нем не знаешь и таким наполненным, как только с ним разговоришься. И каждый раз ты допускаешь одну и ту же ошибку: считаешь что незнакомец тебя ничем не может удивить.

Щелчок, улыбка, трещотка.

– Конец пленки, – посмотрела она на камеру, – могу я попросить Вас об одном одолжении, помимо супа, конечно?

– Слушаю, – я был серьезен.

– Заберите пленку, проявите ее, пожалуйста, когда появится такая возможность, и напечатайте, если получатся удачные кадры.

Она, не дожидаясь ответа, начала откручивать рычажком пленку обратно в кассету. Затем бережно раскрыла камеру и, изъяв катушку, протянула ее мне. Я молча взял и упрятал ее в карман.

– Спасибо, – безо всяких витиеватостей сказала она. И вдруг, улыбнувшись, добавила, – и, знаете что, возьмите Глашу пожалуйста!

Она подхватила котенка за шкибот и махом вытянула из-за пазухи.

– Ой, не, не, не, – разулыбался я, – кошка мне совсем ни к чему!

– Это кот!

– Кот Глаша?

– Да.

– Женское имя же?!

– Коту-то не все ли равно? – прищурилась она, – красивое имя!

– У Вас дети есть? – перешел я в контрнаступление.

– Нет.

– Нет? – я удивился.