Спецзона для бывших

– Они показали мне свои красные корочки, проводили в машину и отвезли в следственный изолятор.

Неделю его держали в одиночке, а когда решили перевести в общую камеру, приготовили «сюрприз».

– В камере находилось двадцать два человека. Среди них замечаю несколько знакомых лиц, начинаю перебирать в памяти, где же раньше встречал их… Как вдруг – гром среди ясного неба! – отчетливо сознаю, что троих заключенных в свое время я сам отправил в тюрьму, – сказав это, Ефрем морщится, словно от зубной боли. – Все трое – бывшие милиционеры, которых я самолично арестовывал. Ситуация?! Ну, думаю, двум смертям не бывать…

Первое, что он услышал, было: «Раздевайся!»

Замешкавшись, он стал блуждать взглядом по сокамерникам. Пытаясь разглядеть в их лицах серьезность намерений. Как вдруг услышал новый приказ: «Трусы тоже не забудь снять!»

Потом один из заключенных подбежал к нему и стал внимательно оглядывать с головы до ног. «Все чисто, вшей нет», – подытожил осматривавший.

Новичку разрешили одеться.

…Скомкав мысли, Ефрем смотрит в окно, за которым – гнетущий пейзаж колонии. Серые стены, подпирающие такие же серые крыши. Полоска асфальта вдоль выбеленного забора.

– Кто знает, как человек поступит в той или иной ситуации, – медленно произносит он, отворачиваясь от окна. – Вон Леха в первый день чуть драться не полез… Алексей! Расскажи журналисту про свой первый тюремный день.

Высокий скуластый парень нехотя откликается:

– Чего рассказать-то?

У бывшего спецназовца Алексея есть орден Мужества, привезенный с чеченской войны. Сообщив об этом факте, Мурашов счел нужным пояснить:

– Судья сказала ему на суде: «Ты привык убивать на войне! Ты стал убивать и потом, вернувшись домой!» Верно, Алексей, привык ты убивать-то? – последние слова Мурашов произнес с особенной интонацией, очевидно, намекавшей на какой-то прежний разговор.

– Но это же не так, – скрипя зубами, выговаривает Алексей и в подтверждение слов припечатывает тяжелый кулак к столу. – Не так все было…

– У всех не так, – миролюбиво поддакивает Ефрем.

Его напарнику сидеть в зоне двадцать лет. Отвлекая от мыслей, клином застрявших в мозгах, Ефрем переводит разговор на другую тему.

– Ты лучше вспомни, как тебя встретили в СИЗО. Вшей искали?

– Искали.

– Ну?

– Чего «ну»?

– Как искали?

– Да никак.

Мурашов уже начал выходить из терпения.

– Ты не темни, Алексей, ты же мне рассказывал. Значит, когда тебя втолкнули в камеру и закрыли за тобой дверь, ты услышал разговор двух зэков. Верно? О чем они говорили?

– Один сказал другому: «Пробей новичка!»

– Камера была большая?

– Нары в три ряда…

– Что было дальше? – не унимается Мурашов.

– От стены отошел какой-то человек. И пошел на меня.

– Ну а ты что?

– Я подумал, что сейчас будут насиловать. И принял боксерскую стойку.

– Во как! – Ефрем с неподдельным восхищением посмотрел на бывшего спецназовца, потом повернулся в мою сторону. – Ну откуда же ему было знать, что на блатном жаргоне слово «пробить» означает «проверить»?

– На меня тут же закричали: «Ты чего, мужик?» – пояснил Алексей. – Понятное дело, что драться со мной никто не собирался.

– Так это ты только сейчас понял? – с иронией переспросил Мурашов и даже присвистнул. – Плохи твои дела, Леха, плохи. Для такого тормоза, как ты, время в колонии покажется вечностью.

– Угомонись, Леонидыч…

– Я-то угомонился, а вот ты… – и Мурашов на мгновенье задумался. – Сходи-ка, Леша, на свежий воздух, мне с человеком поговорить надо.

Перед тем как пойти во двор колонии, Алексей счел нужным завершить свой немногословный рассказ:

– Тот человек, что приказал проверить меня, потом сказал: «Оставь его», то есть меня в покое приказал оставить. Вот и вся проверка.

– Но учтите, – повернувшись ко мне, пояснил Мурашов, – если в камере сомневаются, что новичок без вшей, его тут же стригут, кхе-кхе… с головы до пят.

Алексей вышел из помещения. В тот же момент на рабочем столе Ефрема зазвонил телефон.

– Нарядная. Нарядчик Мурашов.

Ефрем недолго слушает абонента, произносит «Сейчас, узнаю», перебирает бумаги на столе, опять откликается в телефонную трубку.

Закончив разговор, он поднимает голову и неожиданно спрашивает:

– Хотите, расскажу, за что меня посадили? У меня трое детей от первого брака, на них идут алименты. И я задумался: как жить? где брать средства? Как прокурорскому работнику мне запрещена подработка. И тогда я решил продавать свои мозги. Я стал обеспечивать правовую основу коммерческих фирм – составлять для них документы, имеющие юридическую силу. Этим самым я, возможно, нарушил служебную дисциплину, поскольку таким образом подрабатывал, но я не нарушал своими действиями Уголовный кодекс. В суде мне говорили: «Ваши расходы превышают доходы». Я соглашался и отвечал, что готов объяснить, почему так происходит. И объяснял, но… Суды наши работают по принципу: «Покажи человека, и я подберу ему статью».

В очередной раз глянув в окно, мой собеседник сам себя прерывает:

– На обед пошли.

За окном тянется процессия осужденных. В общей колонне их робы сливаются в одну черную массу, двигающуюся живой рекой.

Я смотрю на часы.

– Не волнуйтесь, мне торопиться некуда. Я никуда не пойду, – говорит Мурашов. – Я обедаю здесь, в нарядной, мне разрешают. Сам готовлю, вот плитка. У меня, знаете ли, желудок… И что они там, в столовой, приготовят – это еще вопрос, гм… вопрос жизни и смерти, кхе-кхе… подсыплют чего-нибудь…

– Подсыплют? В самом деле?