Чайный аромат. Проза

Вышел на палубу, вдохнул свежий ветер, оглянулся, берег уже таял в розово – золотистой дымке.

– Алоиз! Держать курс на Сен – Назер!

Спустился в камбуз, убрал со стола приборы и блюда с едой, положил бумагу и перо.

– Вы, Кери, пишете признание в убийстве своего брата, о тайной связи с морскими разбойниками. А Вы, господин Наваль, признаетесь в сговоре с Граном и Кери, а также в подделке документов на правообладание дока, принадлежавшего отцу Джеми – Дюрвалю.

Это будет моей гарантией и подтверждением вашей низменной сущности. У вас нет выбора! Либо бумаги с вашими подписями в моих руках, либо в Бискайском заливе для вас найдется небольшой участок темного прохладного дна. Каждый ответит за грехи свои. И не тяните время, возвращаться вам придется на веслах!

Я, не спуская с них глаз, набил трубку табаком, раскурил и сел за стол. Плеск веселой волны, клубы ароматного табака и скрипенье перьев по листам бумаги. Не дойдя двух миль до Сен-Назера, Алоиз проводил их в шлюпку, которую позаимствовал в доке, привязав ее за кормой, и только они ступили в нее, обрезал веревку.

– Увидимся!

Кери угрюмо вставлял весла в уключины, Наваль сидел на корме, обхватив руками голову. Мы повернули, и ветер понес нас в блистающий простор.

Шторм захватил нас, когда по левому борту тонкой полоской между небом и морем был виден Пиренейский полуостров. Сначала шла крупная тяжелая волна, через час шквалы ветра усилились, пришлось убрать парус и задраить люки. В потемневшем небе рваными клочьями неслись облака над одинокою мачтой. Волны перехлестывали через палубу, ветер крепчал.

Шлюп скрипел, содрогался, испытывая на себе удары разбушевавшегося океана, и я благодарил мастеров, сработавших судно, и Бога – за спасение наших душ. Мы с Кроном все время находились на мостике, возле руля, привязавшись веревкой к швартовым кнехтам. Приходилось следить за целостностью палубных надстроек и мачты.

Измотав нас за 16 часов до каменной усталости, порывы ветра, словно утомившись, начали сбавлять свой напор, шторм смещался в Бискайский залив, и когда затих томительный свист ветра с мелкими солеными брызгами, когда Алоиз поднялся к нам – по моей команде, мы с Кроном в изнеможении повалились на мокрую палубу и даже не было сил набить свою трубку табаком.

В тот день я записал в бортовом журнале – «судьба испытывает нас, и благодарны мы Богу, что он нас не оставляет». На пятый день после шторма мы прошли Гибралтарские ворота. Средиземное море встретило ласковым солнцем, радостным изумрудным бегом ряби. Сердце мое, горячо волнуясь, в нетерпеливом ожидании, рвалось за горизонт, туда, где ждала меня Джеми.

Стоя вечером на носу шлюпа, глядя в надвигающуюся черноту ночи – увидел вновь ее спящей в моей каюте, со слабой улыбкой на губах. Какая бездна лет минула с того дня. И было ли это?

В кафе, на набережной, в полдень
я любовался синевой морскою
с летящими тугими парусами,
– за чашкой ароматного напитка.
Но ты затмила – видимое мною,
волнующей своею красотою,
нахлынувшим нежнейшим ароматом,
и мягким перестуком каблучков.
Напиток уж остыл, и день погас,
на башне – грустный звук ночных часов,
и синий мрак ложится на залив,
и лишь видение твое – в чуть слышном
ропоте листвы и волн – со мною.
Корабль мой в путь отправится с рассветом
к далеким берегам, в пустынном мире этом…

Барселона! Бог мой! Барселона! Пришвартовав шлюп, я спрыгнул на прогретый зноем причал, сложенный из базальтовых плит, двинулся по древней улочке Рамблас, стекающей к морю, словно русло высохшей реки. Мне было нужно найти торговую биржу, знаменитую городскую биржу, там меня ожидал пакет от Хосе Наварро. Миновав ратушу на площади Пласа-де-Сант-Жуаме и повернув направо, открыл массивную дубовую дверь.

Здесь царила прохлада и неспешная работа с шелестящими бумагами. В атмосфере зала чувствовалось присутствие сотен кораблей, морских экспедиций, торговых путей, затерянных островов, новых открытий и очередных загадок, аромат кофе и табака, корабельного леса, пеньки, парусины, рома и мадеры.

Через минуту я вышел в полдневный жар, разорвал пакет по боковому шву и прочел – улица Коррер-Монткада, дом Наварро.

Вступив на обозначенную улицу, томясь и душой и сердцем, увидел над собою крыши домов, почти смыкающиеся над отвесными стенами, с тонкой синей полоской неба над головой. Каменистая мостовая чиста, и отполированная ногами тысяч и тысяч прохожих.

Высокие, остроконечные окна и тяжелые окованные двери. Сухость воздуха. Наконец постучал в одну из дверей с расположенным на ней искусно кованым гербом. Разглядев его внимательно, узнал, что Хосе Наварро – рыцарь ордена тамплиеров, уроженец Кордовы. Долго ждал. Отворили – предо мной открылось великолепное патио.

– Доложите, что прибыл Арман Дюфо!

Слуга запер дверь, жестом пригласил меня пройти через пышный благоухающий цветник в тень листвы, где я и опустился на скамью, удерживая себя от желания броситься вслед за ним, уходящим в синеющую глубь дома, и разыскать самому, взять ее за руки, почувствовать аромат, обнять, услышать голос. Раздался звук каблучков, они так спешили, так стучали, сбивая такт моего сердца – я встал со скамьи в тот момент, когда Джеми появилась из-за поворота аллеи.

Мы замерли, встретившись глазами, и когда слились в поцелуе, я уже не мог вспомнить, как мы преодолели солнечное, непостижимое пространство, разделяющее нас за минуту до этого.

Капитан ушел в море неделю назад, и я ожидал его возвращения. На шлюпе мой экипаж приводил в порядок бегучий такелаж, запасался пресной водой, Крон по своему обыкновению осмотрел подводную часть руля и киль. В воде он чувствовал себя как рыба. Вечером я отпускал их на берег, мы с Джеми оставались на палубе, не спеша рассказывая друг другу о своей жизни до нашей случайной встрече в Сет. Я любовался ее глазами, целовал пальцы, и в тот миг – когда она поправляла свой локон, растревоженный теплым ветром – предложил выйти за меня, и что венчание наше состоится в Марселе. А затем долго целовал ее счастливые глаза.

На третий день, в два часа пополудни на рейде встал «Жан Баптиста». Дождавшись, когда шлюпка с капитаном направится в порт, я поспешил навстречу. Если бы я мог предположить тогда, какое известие принесли мне ветра из моря! Наварро выглядел уставшим, лицо его было обветрено, шаг не твердым – после долгого морского похода. Мы пожали руки, я поблагодарил его за заботу о Джеми. И он пригласил пройтись с ним немного.

– Мы все – таки настигли их, Дюфо! За этим фрегатом я охотился полгода. Но капитан был слишком умен, чтобы позволить ухватить себя за хвост. В этот раз удача улыбнулась нам! Мы блокировали этих разбойников недалеко от Гибралтара, безветрие лишило их маневра, и я разбил судно в щепы из своих пушек! Фрегат затонул, нам удалось выловить из воды трех негодяев – и знаешь ли, как выяснилось – тот погибший капитан назывался твоей фамилией.

– Это мой брат, Наварро! Так случается в жизни!

– Прости! Не знал! Он был очень храбр! Искренне сожалею. Предпочитаю иметь таких друзей, чем врагов! Куда сейчас?

– В Марсель! Хочу завершить начатое дело, еще тогда, в Сет.

– Ну что же, удачи!

– Благодарю!

Мы расстались, я возвращался на шлюп, увидел стаи голубей, лениво склевывающих шелуху на площади, вспомнил слова Матиса, и не смог сдержать слез.

Алис

Ночью мы замерли. Наступил полный штиль. Я поднялся на капитанский мостик, взглянул на море, на его блиставшее гладкое зеркало, на темнеющее небо с четким ломтиком луны, где рядом с нею вспыхивала звезда – словно символ на зеленых знаменах воинов ислама – на Юпитер, ярко и печально светивший на юго-востоке, на обвисшие паруса и внезапно оглох от тишины.

Она была абсолютной, до временной, где нет ни плеска воды, ни криков чаек, ни скрипа корабельных снастей. Тишина была словно при обрушении мира, когда останавливается время и в бездну бесшумно сыплются звездные россыпи.

Слева, в дымке, на самом горизонте лежала спящая Африка, небо над нею пронизали зарницы, вспыхивали и гасли долгие волнистые световые потоки и ни одного звука на безбрежном просторе моря и неба. Жуткое и ослепительное зрелище заставило вспомнить о пройденном пути, о захваченной добыче, о сражениях, о тяжелых переходах по каменистой ближневосточной земле, оглушающем зное, когда от палящего солнца темнеет сознание, а солнечный диск становится черным. И о своей главной награде – спящей сейчас в моей каюте – хрупкой молодой женщине, выхваченной из самого пламени в последней нашей стычке с янычарами.

Я заметил ее за решетчатым высоким окном, когда мы, ворвавшись в город, стремительно растекались по его улицам, не давая врагу опомниться. Увидел ее распахнутые глаза, легкий взмах ладони, рассыпавшиеся локоны на плечах и груди – и рванул поводья так, что лошадь вздыбилась, жарко блеснув зрачками, всхрапнула от неудовольствия, но я уже взлетал по лестнице, вышиб ногою слабую дверь, подхватил ее на руки, краем глаза заметил быстрое движение из-за шторы, оскаленное лицо, развевающиеся серо-голубые ткани одежды врага, и – не медля ни секунды – ударил его палашом. Раздались крики в соседней комнате, за мягкими струистыми шафрановыми занавесями перепутанными стеклярусом, а я уже спускался с добычей вниз, перепрыгивая через ступеньки.

Солнечный свет ударил мне в глаза, когда я взглянул на свою пленницу, выбегая в узость улицы с отвесными высокими стенами. В палящем зное, в его убийственном блеске, среди звона мечей, яростных криков, цокота копыт, в этом безумном кипении битвы – невесомым бриллиантом лежал на моих руках сон, видимый мною задолго до этого дня.

Спустившись в каюту, осторожно прикрыв дверь, я присел на диван в углу и вновь начал рассматривать спящую. В отсвете фонаря, висевшего под потолком на кованой цепи, искрились ее волосы, раскиданные по атласной бело-голубой подушке, у лежавшей навзничь – одна рука под щекой, другая свободно расслаблена, согнута в локте, светится теплым бархатом – под покровом угадываются волнующие женственные очертания ее изящного тела. Ресницы, губы, все лицо – словно у ребенка, уставшего от ожидания и одиночества и обретшего наконец то защиту и кров.

Я приблизился, в этой тишине услышал ее дыхание, наклонился, чтобы поцеловать дремлющую ладонь, она вздрогнула, улыбнулась во сне, и я – застыл от яркого воспоминания.

Века назад… Одурелый воздух, напоенный неизвестными нам растениями, бесконечные горы, уходящие за снежный горизонт, падающие в глубокие ущелья потоки воды от тающих ледников, кручи осыпающихся камней под каждым шагом башмака, повозки, запряженные боевыми слонами, везущие провиант, оружие, кузнечные меха, вино, зерно и мед. Мы уже четвертую неделю в пути, измотанные, уставшие от дневного жара и ночного холода, небритые, с обветренными лицами, грохочем бесчисленными шагами воинов Александра.

Покорив Египет, мы двинулись на юг, растоптав Сузы и Вавилон, после чего повернули на восток, в сторону встающего по утрам солнца. Где то там далеко впереди лежал Персеполь – исконное и древнее сердце Персии – и где, по предположениям, скрывался дважды покинувший поле боя Дарий.

Покрытые желтой пылью и славой великолепных сражений мы идем и идем к своей цели, тяжелой, но верной походкой, бряцая вооружением, глотая горный воздух и ожидая привала, с горячим ужином, вином, крепким сном, прерываемым криками дозорных. И вот уже пламя костров мешается с ветром, бросая отсветы на необозримое пространство заполненное нами, искры сыплются высоко в небо, перемешиваясь с мигающими синими звездами. И неприветливые горы смыкаются над нами все теснее, мрачно усмехаясь лунным сиянием.

Утром, проснувшись ранее всех, я спустился от лагеря вниз, к горной реке. Пристегнув короткий меч на пояс, в правой руке праща, в левой белое полотно для обтирания, ловко перепрыгивая с камня на камень вдоль берега, следя за бурунами ревущей воды, я заметил верблюдов, купола разноцветных шатров, уплывающий вверх дымок от костра.