Четыре буквы на стекле

Посмотрев в сторону гуляющих по городку туристов, хозяин шара снова призывно помахал, но больше никто не откликнулся.

– Что ж, – развел он руками, – полетим втроем. Меньше народа – больше удовольствия…

Хозяин шара также забрался в корзину, подозвал мальчика-помощника, который по сигналу отвязал веревку, связывающую летательный аппарат с землей. Нас легонько тряхнуло, и мы начали медленно подниматься.

Рина прижалась ко мне:

– Никогда не летала на воздушном шаре. Жуть!

– Так, может, и не нужно, – повернулся я было к хозяину шара.

Но Рина затрясла головой:

– Нет, нет, не слушай меня. Давай полетим. Обязательно полетим.

Хозяин шара нажал на рычаг горелки, газ горящей струей с ревом вырвался из сопла. Шар стал быстрее набирать высоту. Рина уже просто вцепилась в меня, покалывая острыми ногтями. Я обнял ее одной рукой, другой держался за край корзины, чтобы устоять на ногах – шар временами изрядно покачивало.

Это было очень необычное чувство. В командировках мне приходилось немало летать и на самолетах, и на вертолетах. Я привык к реву двигателей, к разбегу и отрыву воздушного судна от земли. А тут все происходило совершенно по-другому. После того как в шар закачана порция теплого воздуха, наступает тишина, и никакого разбега: корзина просто летит вверх. При отрыве от земли возникает желание выпрыгнуть, вернуться туда, где ты только что твердо стоял на ногах. Но пуповина перерезана. Поздно: под тобой уже десять, пятнадцать, пятьдесят метров. С такой высоты не прыгнешь – разобьешься, и ты начинаешь медленно привыкать к своему новому состоянию, к тому, что можешь парить.

Пока мы набирали высоту, хозяин шара еще несколько раз добавлял теплый воздух. Паузы между ревом горелки, однако, становились все длиннее и длиннее, а звуки с земли все глуше и глуше, так что теперь мы летели уже почти в полной тишине.