
За Пределом
– Я лишь курировал проект метемпсихоза, а все технические вопросы зададите Гекате, когда встретитесь с ней, – ответил Аид.
– Хорошо, – сказал я, – тогда мы продолжим опросы других. Надеюсь, Геката сможет принять участие в беседе, когда мы вернёмся.
– Да поможет ей Хаос! – ответил Аид. – Увидимся позже.
Когда мы направились к выходу, я увидел женский силуэт за занавесью справа, но не стал интересоваться, кто это был. Нашей ближайшей целью был город Дита, у которого находился Минос – судья пороков и вершитель грешных душ. Продвинувшись немного на восток и миновав оливковую рощу, мы остановились, чтобы привести мысли в порядок.
– Как ты считаешь, – задал я вопрос, – мог ли эксперимент с оживлением повлиять на исчезновение Кроноса?
– Наверно, мог, хотя для такого вывода ещё рановато. У тебя есть другие соображения? – ответила Эмми.
– Мне интересен сам механизм реинкарнации и назначение дольмена внутри пирамиды. Похоже, дольмен использовался для закладки души, а энергия пирамиды наделяла душу телесностью. Думаю, Геката разъяснит нам эти тонкости. Мне показалось, что ты с энтузиазмом восприняла мысль о реинкарнации. Хотела бы принять участие в такой авантюре?
– Послушай, Илья, неужели ты не воспользовался бы шансом вернуться на землю? Даже один шанс из тысячи лучше, чем вечно скитаться в Эфире или в мрачном царстве. Я никогда не полюблю загробный мир, зная, что есть свободная жизнь на земле, среди людей, друзей и родных. Мы часто не ценим и не осознаём счастья жить, любить, страдать и верить в то, что однажды, когда придёт наш час, мы обретём покой. Именно покой, а не суррогатную версию жизни.
– Согласен. Но теперь-то ты знаешь, что после смерти нам покоя не видать. Значит, всё по новой?
– Наверно я наивна, но кажется мне, что могут быть и другие варианты исхода в небытие. А вдруг можно что-то исправить?
– У нас есть выражение «Надеяться на русский авось», оно очень подходит для данного случая.
– Если представится возможность воскреснуть из мёртвых, то я наверняка ей воспользуюсь, – резюмировала наш разговор Эмми.
Грешный судья
Будучи ещё совсем маленьким, я, как и все дети, совершал поступки, лежащие за гранью этических норм в понимании взрослых. Однажды, прося прощения у отца за какую-то проказу, я услышал фразу, которая глубоко осела у меня в душе:
«– Сынок», – говорил он наставительным тоном», – говоря «прости», ты принимаешь на себя обязательство больше так не поступать. Я прощаю тебя, но, если ты нарушишь своё обязательство, мне придётся тебя наказать. О прощении в таком случае речи быть не может.
Мать отца и моя бабушка поступала по-другому. Она, умудрённая годами, понимала, что требовать от ребёнка выполнения данных им обещаний наивно, и перекладывала ответственность на бога. Когда я говорил: «Прости» – она отвечала: «Бог простит». Только когда у меня появились собственные дети, я понял, что договор с отцом был более действенной мерой воспитания. А божье всепрощение развращает своей безнаказанностью. Наверно, по этой причине наши отношения с богом не сложились. В молодости мне попалась интересная книжка, написанная каким-то летописцем о папе римском Иоанне XXIII, которого звали Балтазар Косса. В его жизнеописании было много преступных деяний: разврата, убийств, предательств и разных непотребств. Но больше всего меня шокировало то, что он придумал индульгенции – отпущение грехов за деньги для пополнения папской казны. Грешный народ пачками скупал индульгенции по установленному тарифу, ничуть не страдая от мысли, что аморальность данного акта вопиет об отсутствии всякого возмездия. Правда, этого папу впоследствии предали анафеме и вычеркнули из реестра пап, но мерзкий душок остался. Когда мы с Эмми преодолели реку Флегетон и увидели крутые стены города, врезанного в скалы, как древняя Петра в Иордании, мысли о грехах стали ещё актуальней. Нам предстояла встреча с персонажем, обстоятельно описанным древнегреческой мифологией. Лабиринт Минотавра известен не менее чем подвиги Геракла или приключения Одиссея. А царь острова Крит – Минос являлся непосредственным участником этой мифологемы. Сын Зевса и Европы, скормивший Минотавру сотню юношей и девушек, сваренный заживо дочерями Сицилийского царя, был назначен на должность грешного судьи, который определял греховность прибывающих в царство мертвых. Вот такой «беспристрастный судья» ожидал нас на подступах к самому зловещему месту в царстве. Виден он был издалека. Здоровенный пузатый дядька с небритой мордой и волосатыми руками был похож на мясника из лавки. Ему не хватало только топора в руках и замызганного кровью кожаного фартука.
– Нас прислал Аид, – с ходу объявил я.
– Чем могу быть полезен? – по-канцелярски спросил Минос.
Женское чутьё подсказало Эмми стратегию ведения переговоров с такого рода напыщенным чиновником, вершащим судьбы людские, и она ласковым голосом просительницы изрекла:
– Ваша честь обладает бесценной информацией, которая представляет огромный интерес для сильных мира сего, и нас в частности. Надеюсь, мы не затрудним вас расспросами?
Лицо Миноса моментально расплылось в угодливой улыбке:
– С удовольствием окажу услугу, но всему есть цена. Моё положение обязывает взымать плату, так называемый судебный сбор, с любого, кто пользуется юридической поддержкой и судебным архивом. Вы можете заплатить тридцать монет или покаяться в тридцати грехах, отчёт о которых пополнит мою картотеку.
– Денег у нас нет, грехи мы будем искупать в другом месте, а вот Аиду будет интересно узнать о мздоимце, использующем служебное положение в корыстных целях тогда, когда под угрозой находится существование всего царства вместе с его обитателями, – с издёвкой произнёс я.
Мой упрёк произвел должное впечатление. Опять появилась подобострастная улыбка на роже судьи, и он начал быстро причитать:
– Что вы, что вы, я же шучу, ну вы же поняли меня. Розыгрыш. Стою здесь, а грешников нет. Делопроизводство встало. Скучно, понимаете ли, скучно!
Мне стало стыдно за Миноса – бывшего отчима Минотавра и грозного царя острова Крит, и поэтому я решил прервать его словоблудие.
– Речь идёт о пропаже Кроноса, которого нас уполномочили разыскать в этих краях. Нам нужно серьёзно поговорить.
«– Понял вас», – сказал Минос, отирая выступивший пот со лба.
– В первую очередь нас интересуют места, где можно спрятаться ото всех. Во-вторых, слухи. В-третьих, информация о необычных для здешних мест событиях или посетителях. И, наконец, странное поведение обитателей, коих здесь не так уж и много. Нам сказали, что у тебя работает сеть информаторов, которые могут что-то знать об этом. Хотелось бы услышать подробный ответ, – сурово продолжил я.
– Вам нужно посетить Тартар. Мне кажется, это идеальное место для поиска Кроноса.
– Нас послал Эреб, и, как тебе известно, он прекрасно осведомлён обо всём в преисподней. Тем более что Тартар – его вотчина. По словам Эреба, Крон пропал из заточения, и искать его нужно в других царствах. Говорят, ты лучше других осведомлён о жизни мёртвого королевства, – сказал я.
– Раньше, когда были свежие поступления грешных душ, я пополнял свою картотеку разными занятными историями, слухами и свежими анекдотами. Теперь всё закончилось. Информаторами были узники чистилища, которые пытались таким образом скостить грешки, но их откровения проливали свет на земные тайны, а не на секреты нашего царства, – пояснил Минос.
– Если ты вспомнишь что-то или узнаешь, сообщи об этом Аиду. Мы будем держать с ним связь, – закончил я.
«– Я сделаю всё, как вы просили», – сказал Минос.
– А мы с тобой прогуляемся, – обратился я к Эмми, – и осмотрим местные достопримечательности.
– Куда идём?
– Туда, где нас не ждут.
Незваные гости
Пока мы с Эмми искали местные ориентиры, куда следовало направить «стопы», я размышлял о парадоксах нашего существования. Почему, если время, как сказал Эреб, остановилось, никто не замер в бездействии? Как протекают события, если их невозможно синхронизировать с течением времени? Я вспомнил изречение моего бизнес-партнёра, который, опоздав на два часа, заявил: «Куда ты всё время торопишься? Впереди вечность!» Может, он знал что-то такое, что я начинаю постигать только сейчас? Вечность – это среда обитания, где опоздать или успеть невозможно по причине безразличия к результату. Бесконечность однообразных событий не оставляет меток на физике тел. Нет видимых изменений, которые подчёркивают течение времени. Тут нет понятий «детство», «зрелость», «старость», «болезнь», «смерть», а ведь именно они фиксируют этапы временных изменений в сознании человека. Измерение времени – это прерогатива живых, но не мёртвых. Умерев, мы перемещаемся за предел, где время теряет значение и смысл. Получается, что в мире богов время становится энергией, которой питаются тела его обитателей. Только для них, обладающих телами, время стало эквивалентом энергии жизни. Этот вывод вывел меня из когнитивного диссонанса, в котором я пребывал с момента встречи с Эребом. Я поделился этими мыслями со своей подругой и нашёл понимание с её стороны. Осмыслив всё, что я высказал, Эмми спросила:
– А почему перестали прибывать новые души? Тут требуется другое объяснение. У тебя есть предположения?
– У меня есть предположение, но я его озвучу, когда получу дополнительную информацию. Надеюсь, что скоро.
– Видишь, там, справа, изгиб реки с нависшим отвесным берегом? Пойдём к нему.
Мы двинулись к месту, указанному Эмми. На берегу у воды стоял чёлн, прикрытый парусиной. Возле лодки навалом лежали доски, у которых суетился невысокого роста человек. Рядом с ним стоял верстак, на котором были разложены столярные инструменты и большая кувалда. Не было сомнений, что этот старик с залысинами в заляпанной краской тунике – Архимед.
– Мы рады приветствовать великого математика, физика, механика и астронома, чьими трудами пользуется всё человечество более двух тысячелетий, – громко продекламировал я.
Старик встрепенулся и уставился на нас, как на подопытных животных.
– Вы Архимед, не так ли? – спросил я, заранее зная ответ.
– Эпитеты, которыми ты наградил скромного учёного старика, вряд ли соответствуют моим заслугам, – ответил Архимед.
– Вы очень ошибаетесь! Ваши труды легли в основу многих открытий в разных областях науки, не говоря уже о том, что закон гидростатики носит ваше имя. Любой школьник наизусть расскажет суть закона Архимеда: «Всякое тело, погружённое в воду, вытесняет…»
Старик автоматически продолжил слова Эмми: «…объём воды, равный объёму, погружённого тела», – и весело рассмеялся.
Воодушевлённая реакцией, Эмми продолжила:
– Ещё рычаг Архимеда, винт Архимеда, работы по математическому анализу, аксиома Архимеда, предположения о гелиоцентрической орбите и много других трудов, которые использовали в дальнейшем учёные всей земли. Ваши портреты висят во всех школах и университетах мира.
– Мои портреты… м-м… Не припоминаю, что бы я позировал художникам, – несколько смущённо произнёс старик. – Ваши слова, милая, пролили бальзам на мою душу. Значит, мои теории нашли подтверждение в дальнейшем продвижении исследований? Это радует. Уделите мне некоторое внимание для предметного разговора на интересующие меня темы, ибо нет ничего интересней, чем знания. Хотелось бы подробно узнать у вас, сведущих людей, каким стал мир за время моего отсутствия.
На протяжении длительного рассказа о развитии наук и технологий Архимед восторженно вскрикивал, тряс бородой и чесал лысину, изумлённый прогрессом человеческой цивилизации и достижениями учёных. Его интересовало всё, но уложить эту информацию на полки своего гениального ума он был не в состоянии.
– Уф-ф… давайте прервём нашу беседу, потому что мой ум разрывается от невероятного объёма информации, похожей на вымысел. Я буду счастлив, если вы будете иногда навещать меня и постепенно рассказывать о мире, в котором мы жили когда-то, – сказал Архимед, и глаза его увлажнились слезами.
«– Понимаю, что мы утомили вас, но хочу спросить», – сказал я старику.
– Да… – задумчиво сказал Архимед, погружённый в свои мысли.
– Нам очень хочется знать о процессе реинкарнации душ, воплощённом Гекатой, ну и о самом реинкарнаторе максимально подробно. Если вы не в состоянии поведать об этом сейчас, можно встретиться позже.
– Что вы, что вы! Я так благодарен за внимание, которое вы уделили моей скромной персоне, что просто обязан поделиться крохами своих знаний. Начну с того, что людские души находятся здесь в разных местах. Одни в Дите, другие – в хранилище мёртвого города, а третьи скитаются в лугах. Дита – это наподобие ада для грешников. Безгрешные души блуждают в лугах, поросших асфоделусом. В хранилище души, искупившие грехи в Дите. Я жил в лугах и считал, что мне сказочно повезло. Однажды моё сосредоточение было прервано посланницей Таната – Керой. Она проводила меня к нему, и Танат вдохнул или, правильнее сказать, испил мою душу. Не могу сказать, что происходило со мной внутри Таната, потому что я потерялся в нём. Вновь я ощутил себя уже возле пирамиды из тёмно-коричневого камня, где ожидала Геката. Больше мне рассказать нечего, кроме того, что я очнулся уже во плоти. От пирамиды исходили слабый оранжевый свет и тихое жужжание. Я был так потрясён обретением тела, что другие детали совершенно стёрлись в моей памяти.
– Геката пояснила, для чего вы были реинкарнированы?
– Нет. Она просто сказала: «Теперь ты равен богам».
– И вы не поинтересовались, в чём равенство? – спросил я изумлённо.
– Ответ я знаю и сам. Боги всего лишь бессмертны, – без энтузиазма сказал Архимед.
– Что было дальше?
– Кера проводила меня к небольшому домику у реки и, показав на него, сказала: «Ты будешь здесь жить» – а затем ушла. Я познакомился с Хароном и Радамантом, дома которых находятся неподалёку. Занялся ремонтом своего жилища и написанием трактата о теории изменения малых величин. Вот, пожалуй, и всё.
– Спасибо за рассказ. Надеюсь, мы не раз ещё встретимся, чтобы поболтать о разном, а сейчас нам пора идти, – сказал я Архимеду.
– А вас тоже реинкарнировали? – спросил старик на прощание.
– К сожалению, нет. Мы пока ещё души, но не призрачные, как все, а материализованные в образе, – ответила за меня Эмми.
– Как интересно! – отозвался Архимед. – Дело в том, что души здесь безмолвствуют. То есть не общаются с себе подобными.
– Выходит, мы болтливые души, – рассмеялась Эмми.
Откланявшись и выразив надежду на скорую встречу, мы оставили Архимеда переваривать наши байки о земной жизни.
– Хорошо, что ты не сказала Архимеду, что его реинкарнация удалась не полностью. Представь, как бы он страдал от этого.
– Безумно жаль старика. Зато он теперь равен богам, хотя, кажется, не очень этим воодушевлён. Представляю нас в его шкуре. Нам выделят домик с садиком, засаженным бело-жёлтыми цветами, небольшую лодочку для прогулок по реке. Мы будем жить, рассказывая Архимеду о двадцатом веке, а он нам о конце первого тысячелетия до начала новой эры. Я буду иногда изменять тебе с Хароном, а ты – гнать самогон из асфоделуса и напиваться как свинья. И так будет бесконечно, – иронизировала Эмми.
– Ты очень ёмко сформулировала мечту половины человечества, – пошутил я, но Эмми не развеселилась.
– Илья, я опять возвращаюсь к мысли о небытие. Давай найдём выход из вечности или сойдём с ума и превратимся в иван-чай, хотя мне больше нравятся пионы.
– Я обещал, что сделаю всё возможное, и пока ещё от своих слов не отказался, – твёрдо произнёс я, вложив во фразу максимум убеждённости.
– Тогда поделись со мной своими планами.
– План такой. Видишь дом на холме? Мы нанесём визит его обитателям. А тебе нужно набраться терпения и довериться мне.
Мы приблизились к дому. Внешне он выглядел как уменьшенная копия храма Артемиды в Эфесе, построенного Лидийским царём Крёзом, сожжённый Геростратом и восстановленный на деньги Александра Македонского. Это было прямоугольное здание, по периметру окруженное мраморными колоннами с антаблементом, выполненным в дорическом ордере, поддерживающим крышу. Фриз украшали барельефы эпизодов эпических битв с участием олимпийских богов.
– Как ты считаешь, Эмми, кому может принадлежать этот дворец?
– Судя по довольно скромному жилью Аида, тут живёт Зевс. Наверно, у него во всех царствах по резиденции.
– Стоит обозначить наше присутствие, а то прослывём нежданными гостями.
– Эй! Есть здесь кто-нибудь? – закричала Эмми.
– Отзовись, хозяин прекрасного творения древнего зодчества! – вторил ей я.
– У нас не принято орать. Говорите тише, – сказал внезапно появившийся молодой человек и добавил: – Вас прислал Аид?
– Да. Мы – Эмми и Илья – выполняем одно деликатное поручение. Как можно обращаться к вам?
– Гермес, – ответил юноша, очень похожий на одноимённого персонажа скульптуры Праксителя.
– Вау! У меня культурный шок, – вырвалось у Эмми, – здесь такие красивые молодые люди!
– Приятно иметь дело с ценителями прекрасного, – прищурился Гермес, внимательно разглядывая Эмми. – Но мне кажется, что вы бестелесны, как призраки в лугах. Жаль, я ведь тоже большой ценитель женской красоты. Ну так что привело вас ко мне?
– В нашем расследовании много белых пятен, которые мы пытаемся прояснить расспросами обитателей подземного мира. Аид разрешил нам побродить в его царстве и удовлетворить наше любопытство. Надеюсь, вы сможете уделить толику драгоценного времени двум скитальцам, – сказал я.
– Развеять скуку можно весёлой беседой или залить хорошим вином. В нашем случае остаётся только беседа, так что начнём. Думаю, там, в доме, разговор будет более непринуждённым, – ответил Гермес и жестом пригласил нас идти за ним.
Сначала мне показалось, что мы попали в музей, сплошь заполненный предметами искусства. Но потом я стал различать предметы домашнего обихода, столь же прекрасно выполненные руками мастеров. Преобладание мрамора в интерьере делало помещение торжественным, а золотые элементы декора, украшений и посуды подчёркивали белизну и богатство убранства жилья. Великолепные статуи располагались в проёмах между изящными колоннами, делая возможным круговой обзор прекрасных женских форм и мужских атлетических тел. Небольшие статуэтки располагались на подставках из ярко-зелёного нефрита и пёстрого змеевика. На овальном столе с резными скульптурными ножками, изображающими фавнов, стояли опаловые кубки и перламутровые вазы с тончайшей росписью кобальтом и позолотой. Созерцание роскошного собрания уникальных творений прервал голос Гермеса:
– Позволю заметить, что, вопреки слухам о моём пристрастии к воровству, ни один предмет этой коллекции не был украден. Я всегда оплачивал заказы сполна и даже разрешал делать копии. Некоторые из них на земле до сих пор считают подлинными. Например, вон та статуя Афродиты Книдской, как её называют люди, была изваяна Праксителем второй раз с моего разрешения. Кстати, она сама позировала скульптору при набросках эскиза. Афродита – любовь всей моей жизни. Я не знал ни одной столь совершенной женщины, как она. У нас есть общий ребёнок – Гермафродит. Он попал в нехорошую историю, но о его красоте слагали легенды.
– Что за история? – поинтересовалась Эмми.
Гермес задумался, затем произнёс:
– Ладно, всё равно об этом известно даже в глубинах Тартара. Когда мой сынуля отдыхал на Крите, он познакомился с нимфой Салмакидой, и они полюбили друг друга. Проблема была в том, что выросла Салмакида на острове Лесбос и прониклась там местным культом, став его адептом. Она настаивала на том, чтобы Гермафродит стал девушкой. Якобы радости любви от этого расцветут буйными красками и многократно усилятся. Мой юный отпрыск, вместо того чтобы попросить Геру сделать его ненадолго миленькой субреткой, пошёл к Асклепию (Эскулапу) и попросил его сделать операцию по смене пола. Асклепий – искусный врач, но таких операций тогда ещё не делали. Сделав Гермафродиту женское лоно, Эскулап оставил ему мужские причиндалы, боясь навечно оскопить юнца. Таким образом, Гермафродит стал двуполым. Весь Олимп рыдал и смеялся шесть дней, но Салмакиде очень понравилось. Мало того, к Эскулапу выстроилась большая очередь из богов обоих полов с просьбой проделать такую же операцию, но Зевс издал указ о запрете трансплантации органов и перемене пола. Можно представить, в какой вертеп превратился бы Олимп, населённый гермафродитами.
– Занятная история пылкой любви двух юных сердец, – почти процитировав Шекспира, сказала Эмми.
– Чуть не забыл. Если встретите Афродиту, не говорите ей о моей безответной любви к ней, – попросил Гермес.
– Почему? – полюбопытствовала Эмми.
– Потому что боги не должны страдать от любви, – ответил Гермес.
– А от чего страдают боги? – не унималась Эмми.
– От измены и предательства.
– Но ведь любовь не менее сильное чувство, чем ревность, – продолжала Эмми.
– Боги знают вкус любви, знают цену предательства, и если тебя не любят, то можно просто украсть объект вожделения. А вот простить измену – значит проявить слабость. Слабый бог не вызывает уважения. Ему не будут поклоняться, а уж любить тем более, – ответил Гермес.
– Тогда я задам вопрос по существу, – сказал я, сделав многозначительную паузу. – Крона оскопили и низвергли в Тартар. Он проявил слабость и был подвергнут унижению. Кому выгодно, чтобы опальный бог пропал окончательно в никуда?
– Есть непроверенные слухи, что Крон решил вернуть себе престол верховного владыки Олимпа. Будто он нашёл в преисподней какой-то древний артефакт, имеющий исключительную силу, и хочет использовать его в битве с Зевсом. Но мне это кажется смешным, и вот почему. К элитам, которые изначально были за Зевса, присоединились почти все боги, бывшие на стороне Крона. Сейчас все расслаблены и довольны своим существованием. У каждого есть кормушка, и рисковать стабильностью – значит создать себе проблемы, которые при Кроне могут только усугубиться. Как говорила Афродита: «Все мы рано или поздно окажемся в одной постели» – и я с ней абсолютно согласен. Поэтому ни один из артефактов не поможет Крону одержать верх над единством могущественных богов.
– Значит ли из ваших слов, что дворцовый переворот невозможен? – продолжил я.
– Скорее нет, чем да.
– Вы должны хорошо знать царство мёртвых. Нет ли здесь глухих заброшенных мест или пещер?
– Есть одна пещера к северо-западу отсюда, и кажется, она запечатана печатью Аида. Чтобы попасть туда, нужно снять печать, иначе земля разверзнется и попадёшь в подземелье Тартара, из которого нет выхода. Пещера называется «Вечный приют».
– Что вы знаете о реинкарнации? – сменил я тему разговора.
– Был такой гуманитарный проект у Гекаты, но кроме неудачной попытки с воскрешением Архимеда ничего не вышло. Тебе проще спросить у неё.
– Зачем Геката это затеяла, как вы думаете? – продолжил я
– Всё дело в том, что боги Олимпа потеряли власть на земле. Геката решила таким способом популяризировать веру в старых богов. Реинкарнаты, несущие олимпийский огонь людям, были бы уникальными проводниками нашего влияния на умы и сердца смертных. Новое, как вы знаете, это давно забытое старое, и повернуть всё вспять было задачей Гекаты. Ныне существующие религии развились на вере в божественную сущность моих предков, начиная от Хаоса. Религиозные нувориши присвоили наши праздники, наши легенды и наши подвиги, перенося их на вновь созданных кумиров. Они копировали многие обряды и создавали филиалы наших царств, пытаясь отвратить человечество от олимпийских богов. Мы, пребывая в эйфории, нежась в обжорстве и разврате, перестали обращать внимание на дела людские и поплатились потерей влияния и авторитета. Сейчас главная задача – постепенно отвоевать потерянные души и вернуться в те времена, которые называли «Золотым веком». Вот вкратце смысл создания этого проекта.
– «Золотым веком» называли времена правления Крона? – вступила в разговор Эмми.
– Это так. Но что это меняет? При Зевсе мы потеряли влияние на умы людей, при Зевсе вернём, какая разница, как будет называться новая эра?
– Теперь на земле меняют не веру, а правителей, – ответила Эмми.
– Ваши правители ограничены длиной человеческой жизни и всё равно станут подопечными Ада, Джаханнама или Шеола. Я же говорю о вечном, – наставительно сказал Гермес.
– Вы хотите сказать, что души после смерти разбредаются по разным пристанищам? – спросил я.
– Сейчас Аид не принимает умерших. Есть мнение, что в связи с утратой веры людей в олимпийцев канал отправки душ в Аид иссяк. Мы с Хароном остались без работы, но это меня не волнует. Жаль терять смыслы, ради которых ты появился на свет и которыми наполнял свою божественную суть.
– Гермес, ещё один вопрос, который мучит меня со дня моей смерти. Объясните, что такое Эфир, – попросил я.
– Эфир – это адаптивный распределитель потенциальных зарядов, подготавливаемых к переносу в зону идентификации. Говоря проще, Эфир (Свет) сканирует объект, определяя его характеристики с дальнейшим переносом в нужную локацию.