Неуёмность перевоплощений

– Ни черта он не меняется, – возразил бизнесмен. – Мы, российские магнаты, в тайне обожаем американцев. Но только не можем самим себе в этом признаться. Они же нас санкциями давят! Скоро и моя очередь. Они фактически ведут против нас войну, а мы им подражаем, как бабуины. Разве это не дико?

При этом Осиновский заверил, что не за себя сейчас говорит, а за людей. Он-то преуспел. Старался, да и помогали… братаны. У него лично всё есть, и не только на Рублёвке, и не только автомобиль «Линкольн». А вот народные массы ждут у моря погоды. При новейших традициях, позаимствованных из-за Океана, вряд ли, в нынешнем веке люди Земли дождутся добрых перемен.

Одним словом, чем дальше в лес, тем больше дров. Их там – море, уже наломанных. Постарались предыдущие рулевые от имени народа довести народ до совершенно неадекватного состояния.

– Очнись, Родион, – урезонил предпринимателя Григорий. – Вспомни, кто ты, и думай только о хорошем. Каждому ведь судьбой предназначено своё. Кому выпало быть последним бомжём, а кому-то – первым министром.

– В общем-то, верно, Гриша. Что-то у меня от удачи шарики за ролики зашли, – сказал Осиновский. – Я очень успешный предприниматель. Меня сам… который этот… уважает. Вы знаете, о ком я говорю? Поэтому, молчите громче! Кстати, он классный пацан и, относительно, справедливый. Правда, фрагментами. Главное, что он себя уважает.

– А пацану-то этому уже за семьдесят годков, – заметил шофёр, – а он всё обнуляется и обнуляется… Ему какой-то влиятельный балбес внушил, что без него в стране ни одна машина не заведётся. А получается совсем наоборот. Всё глохнет, разрушается и тормозиться. Или я не прав?

– Ещё один критик выискался! – вспылил Григорий. – Ты что, Петя, мелешь? Тебе лично плохо живётся на белом свете?

– Мне? – сказал водитель автомобиля. – Мне-то нормально… Но я не о себе речь веду.

– У меня лично свой, особый приоритет, мужики,– принялся расхваливать себя Родион Емельянович, – всегда будет за мной, Осиновским. Ты вот, к примеру, Петя, шофёр мой личный, у меня будешь зарабатывать ещё круче! Здесь не дешевый базар. Я всегда держал своё слово. Или я его не держал, Пётр Иванович, а-а?

– Держали, Родион Емельянович, – откровенно согласился с предпринимателем водитель, – всегда поддерживали и морально, и даже… материально. Вон, ребята не дадут соврать.

Шофёр, именно, таким образом, сосредоточенно, следя за дорогой, обратился к сидящим на заднем сидении к телохранителям, в общем-то, крепким мужикам. Они ведь ещё являлись и поверенными во многих мутных делах Осиновского, секретарями процветающего бизнесмена.

Само собой, представителей службы личной безопасности Родион Емельянович в чёрном теле не держал, оплачивал их старания нормально.

– С данным утверждением никак не поспоришь,– отозвался на голос шофёра Вася. – Мы все не бедствуем.

Наверное, Василий внутренне порадовался за себя. Ведь вовремя сказал нужные и добрые слова о своём благодетеле-хозяине.

Григорий, человек, что постарше и, конечно же, поавторитетнее, вместо того, чтобы выражать восторг по поводу коммерческих удач и щедрости своего хозяина и работодателя, несколько даже наставительно сказал:

– Я думаю, зря, Родион, мы заехали к твоей тётке в Чудово. Ты переутомился, а завтра у нас целый вагон дел. Да и сейчас ты зря почти три литра молока выпил. Погорячился. Тебя разорвёт, как бомбу.

– Ты, Гриша, меня, большого российского предпринимателя, самого Осиновского, учишь жить? – конечно же, Родион Емельянович шутил. Но в этой шутке была огромная доля правды. – А я вот всем, почти всем, доволен. Я вчера родной тётушке Фросе не только морально, но и материально помог. И выпили мы с мужем её, Федосеем, настоящего русского самогона… на клюкве.

– Да у них там всё на клюкве! Хо-хи-ха! – рассмеялся шофёр,– они даже в вареники ягоду пихают. Старая ленинградская школа.

– Они вправе так пуступать,– сказал Осиновский.– Не так важно, что, как и куда они пихают. Главное – я увидел хороших людей, и дал тётке немного денег. Успех наш зарыт в том, что мы здорово провернули дело… между нами. Мы через питерскую конкурирующую фирму обули по полной программе финнов, новоявленных натовцев.

– Интересно знать, Родион, – ухмыльнулся Григорий, – чем же ты так круто наказал ушлых иностранцев, причём, через нашу российскую фирму.

– Сейчас пусть полулегально, – пояснил Осиновский, – но горячие финские ребята будут строить под матушкой Москвой завод по производству продуктов детского питания, который через пять лет станет моей собственностью. А ты меня, Гриша, учишь жить! Ты думаешь, меня такое не обижает? Нет, конечно! Не обижает, но иногда настораживает.

– Во-первых, финны никогда и нигде не прогадывают, – убеждённо заметил Григорий. – Изменились давние чухонцы, окрепли на российской доброте. Вероятно, они в чём-то вас крепко обули. Но вот в чём, вы пока не в курсе. Во-вторых, напрасно ты так, Родион Емельянович, – убеждённо заметил Григорий, – меня в чём-то упрекаешь. Я отвечаю за твою безопасность. Для меня наибольшую ценность представляют, прости, даже не твои личные коммерческие дела, а твоя, не очень путёвая и мутная, жизнь.

Старший телохранитель Григорий не без основания заметил, что кругом таится опасность, тем более, для представителей успешного бизнеса. Всё перерождается, и нет у текущих чудес никаких тормозов.

Вокруг таких, как Осиновский, завистников и недоброжелателей столько…

– Если я в чём-то тебя, то есть вас, или тебя, какая разница, Родион, и поучаю, – заметил Григорий, – то для пользы дела. Здесь, к примеру, считай, в глухомани, даже, так сказать, по цивильной дороге любая тварь на пути может встретиться. Нам, конечно, до фонаря… но, как говорится, бережённого бог бережёт.

– Какие прекрасные слова изрёк ты, мой друган Гриша! – Осиновский был по-прежнему ироничен.– Принцу датскому, Гамлету до такой мудрости пятнадцать вёрст ползти на коленях, и, всё равно, ничего у него получится. Он никак не вкатится в тему. Запомни одно, Гришан, нам некого и нечего бояться.

– На любую силу, – возразил Родион, – всегда найдётся другая.

– Пока живу, слава богу, – просто констатировал Осиновский. – А дороги у нас к будущему самые путёвые и надёжные. И мне до фонаря, блин, даже если они ведут в неизвестность! Всё будет пучком – и морковка торчком!

– Что, правда, то, правда, Родион Емельянович, – Вася глотнул из небольшой бутылки немного пепси-колы. – Всё так и будет! Вас вся Россия знает, и в конце любой дороги вас ждут блондинистые тёлки с жирными караваями. Всё идёт, как по маслу!

– Васёк, ну, ты, умный, конкретно, как художник Моцарт. Но много про наши удачные дороги и дела не говори. А то, факт, сглазишь, – предупредил молодого телохранителя Осиновский. – Ты вот лучше скажи, что тебе лично больше понравилось в городке Чудово? Какие достопримечательности тебя заинтересовали?

– Голые бабы, Родион Емельянович, которых за умеренную цену привели к нам вчера в деревенскую баню,– откровенно признался молодой телохранитель. – А чего? Всё нормально. Мне понравилось… Очень даже хорошо, и во время их для нас привели.

– Это для вас привели, но не для меня,– уточнил, напомнил Осиновский окружающим, магнат российского уровня.– А я душой отдыхал, с мужиками в речке окуней ловил, и мы ещё… коньячок пили. Представь себе, что в этих местах сам поэт Некрасов когда-то бродил с ружьецом. Стихи у него есть, типа, «опять я в деревне, хожу на охоту». Он всё строчил и строчил о тяжёлой крестьянской доле. Может, заклинило мужика, а может – так оно и было. Простому народу сочувствовал.

– Душевный человек, видно, – заметил Василий. – За народ всегда переживать надо. У нас тоже на заседаниях депутаты сидят на лицах с печалью. Долгие годы переживают… Работа у них такая. Лошади… пережевальские.

– Все верно, Вася. Но сейчас бы за такие стихи Некрасова надёжно упаковали, причём, так, что – мама, не горюй. Права, его трудновато было бы объявить иностранным агентом, но, при желании, всё можно сотворить.

– Но если бы он рекламные тексты писал для центрального телевидения или переписывал чужие вирши и за свои выдавал, – сказал Пётр, следя за дорогой, – может быть, таким вот поэтом стал великим, как, допустим, какой-нибудь Тыков или Мыков. Строчил бы безграмотную дребедень, и за это бы славился и богатыми господами… оплачивался с потрохами. Всё зависит от ситуации.

– А если бы ещё и Россию дерьмом обливал, то цены ему бы не было, – продолжил свою мысль Осиновский. – Сейчас так, чем хуже – тем лучше. Впрочем, Некрасов бы, вряд ли, туда пристроился. Честный человек. Бутылки по городским помойкам собирал бы. Наши заинтересованные товарищи и господа сделали бы вид, что такого поэта Некрасова не существует в природе. У нас ведь многое есть, а, присмотришься – ничего нет.

– Что есть, а чего нет? – поинтересовался Вася. – Не понимаю.

– А тебе, Вася, ничего и не надо понимать, – съязвил Осиновский. – Ты и так красивый, без всяких пониманий.

– Я знаю, – согласился с шефом молодой телохранитель. – Я ведь когда в зеркало смотрю, то всё вижу.

– Вот, именно, господин красавец, – продолжал свои рассуждения предприниматель. –Когда по-настоящему не в зеркало, а в телеящик глянешь, то въедешь, сообразишь, даже ты, Вася, что культура у нас, где-то, на провинциальных выселках. Или её вообще не наблюдается. Нет, в принципе, культуры. Разве только ещё в Питере осталась, но в пунктирном состоянии, причём на заокеанский лад. Я за базар отвечаю.

– Но у нас же имеется в стране Министерство культуры,– заметил Ковалёв. – Значит, и культура тоже присутствует.

– А вот и не угадал, лейтенант, – Осиновский находился в приподнятом настроении. – Не культура это, а суррогат. Можно, к примеру, организовать Министерство здрававого смысла. Но появится ли этот самый смысл?

– Да бог с ней, с вашей культурой! Мне другое интересно знать. Вы, что, на полном серьезё, Родион Емельянович, – поинтересовался Вася, – лично знали этого самого чудилу Некрасова?

– Познакомлюсь с ним, непременно, Василий Васильевич, заверил молодого телохранители Осиновский. – Но не сейчас, а когда-нибудь, не очень скоро… когда окажусь в другом мире. А теперь… стоп, машина!

– Что случилось, Родион, – Григорий инстинктивно полез пальцами в скрытую кобуру с «Вальтером», на портупее, под пиджаком, – чувствуешь опасность?

– Большую опасность, – Осиновский схватился руками за живот. – Называется конкретно – расстройство желудка от… всякого и разного выпитого и съеденного. И ты был прав, Гриша. Свою лепту молочко внесло в такой расклад. Всем оставаться на местах!

– Почему? – подал голос Василий.– Мы же должны…

– Я что, невнятно пробормотал? – довольно свирепо произнёс Осиновский. – У дороги буду находиться, вон в той рощице! И нечего меня тут за руки держать, а то прямо здесь моё… днище выбьет. Пяти минут мне достаточно.

– Тебе, Родион, одному за обочину дороги заходить опасно, – предупредил друга и хозяина Григорий. – Я буду тебя сопровождать.

– Никто меня сопровождать не будет, – Осиновский вышел из салона остановившейся машины. – Пока хожу, откройте для меня бутылочку «Камю» и закусь приготовьте… любую! Уверяю вас, что звуки, которые мне предстоит издавать, будут мало похожи на соловьиные трели. Туалетную бумагу не надо, подотрусь по-крестьянски, листом подорожника. Как вы, блин, все мне… оппозиционели!