Редзублов и кладбищенская неотложка

Большей частью они сидели с главным сторожем Лопатушкиным на большом бугре и слушали мощное и навязчивое пение покойников. Не сразу, но Редзублов начинал верить в то, что это, на самом деле, поют зарытые в землю граждане. Наверное, поэтому периодически по спине Игната пробегала ледяная дрожь, и у него от ужаса временами перехватывало дыхание. Очень даже странное кладбище. Чертовщина явная.

Какие-то люди проходили мимо них, но знакомиться с новым начальником не спешили. Всему своё время. Они, в основном, только загадочно улыбались, если фактически звериный оскал можно условно считать улыбкой. Редзублова, конечно же, от этого даже знобило. Ведь он никогда в своей жизни близко не соприкасался с покойниками, тем с самыми настоящими вампирами и вурдалаками. Весьма и весьма странная компания. Покойники, но вот с такой, активной жизненной позицией.

Абсолютно серьёзно Лопатушкин заверил, что здешние покойники долгое время будут принимать нового исполнительного директора за своего товарища, потому что Игнат Парамонович лицом и прыгающей походкой почти ничем от них не отличается. Не очень красивый, культурно выразиться, и с этим ничего не поделаешь. Еще главный сторож объяснил Редзублову, что тела вампиров, вурдалаков, ликантропов и даже рядовых, ничем невыдающийся кровососов, тлению не подвержены. Такими вот и остаются навечно или на долгое время. Тут уж, как получится.

С щемящей болью в сердце Редзублов, сообщил Кирьяну Самойловичу, что слышал об этом. Он знает, что некоторые покойники, зачастую очень уважаемые в определённых кругах, очень изобретательные и неугомонные натуры.

Старик из морга

На следующий день, не ранним, но утром, к домику, где жил и, можно сказать, работал исполнительный директор кладбища «Уютное поле» Игнат Редзублов подъехала специализированная неотложка. Это и на самом деле была далеко не новая, но большая американская машина «Форд», на правой дверце которой красовался очень заметный чёрный крест. Сообразительный Игнат Парамонович сразу же понял, что медицинские процедуры с пациентами проводились прямо в её просторном, специально оборудованном салоне.

Из машины вышел тучный, можно выразиться словами литературного классика советских времён, кривоногий и хромой, врач неотложки Григорий Авдеевич Клешня, сорокалетний, моложавый, с пышными серыми усами и большим и широким носом и огромными чёрными глазами. Надо было срочно познакомиться с новым исполнительным директором и взять его в обязательную поездку, к очередному пациенту.

Широко и решительно распахнув дверь домика-офиса большого кладбищенского начальника, Клешня, в широком чёрном брезентовом плаще-халате, с таким же колпаком на голове и в резиновых сапогах, вошёл вовнутрь здания. При этом он едва ни столкнулся носом к носу с Редзубловым, ещё со вчерашнего дня готовым к поездке с бригадой срочного медицинского обслуживания. Предусмотрительно он положил в кожаную «командирскую» сумку, надетую способом «через плечо», диктофон, несколько блокнотов и набор шариковых ручек.

– Ну, зачем же так, уважаемый господин? – довольно широко улыбнулся врач Клешня. – Какой смысл являться прямо сюда? Мы бы подъехали прямо к вашей могиле и провели в салоне специально оборудованной машины все самые необходимые процедуры.

– Я пока ещё живой, – с некоторой обидой сообщил Редзублов, – и второй день энергично и неустанно тружусь здесь на серьёзном и ответственном посту исполнительного директора.

– Что ж, тогда давайте знакомиться, – предложил Клешня. – Я врач, Григорий Авдеевич. Тоже работаю с большим напряжением и, между прочим, с активным удовольствием.

– А вот у меня совсем другие имя и отчество. Я – Игнат Парамонович. Но вот вопрос. Если я буду по делам общаться со сторожами и охранниками или покойников навещать, как и где вы меня отыщите?

– Не волнуйтесь, Игнат Парамонович, мы вас найдём. Без вас пациентов нам посещать запрещено. А сейчас пойдёмте! Я сразу же представлю вас своим коллегам, чтобы они не вздумали посчитать вас кем-нибудь другим.

Они вышли из дома офиса. У машины их ожидали медсестра и шофёр, оба в чёрной брезентовой одежде и с колпаками на голове, сшитыми из подобного материала, как и положено. Худощавая медицинская сестра, дама лет тридцати с щекастым лицом и пухлыми губами, с крашеными оранжевыми на голове, подчёркнуто элегантно, но громко назвала себя Анной Семёновной Гминькиной.

Что касается шофёра, примерно такого же возраста, как и она, с худым удлинённым лицом Потапом Потаповичем Немукаевым, то исполнительный директор при посадке в салон машины даже перекинулся с ним несколькими фразами.

– Не люблю ни с кем временно знакомиться, – поделился с Редзубловым некоторым откровениями водитель «Форда». – Предыдущий исполнительный директор «Уютного поля» здоровый был. Руку мне долго жал, чуть не вывихнул.

– Так он уволился? – поинтересовался Редзублов. – Другую работу нашёл?

– Нет, его, как и предыдущих начальников, сожрали вампиры, – пояснил Немукаев. – Я же говорю, что знакомлюсь тут с исполнительными директорами временно. За погода здесь их двадцать семь здешние покойники изволили скушать.

– А вот и нет, Потап, – вставила и своё слово медсестра Гминькина. – Их всего-то двадцать шесть было.

– Тогда извиняюсь, – дал некоторые разъяснения Немукаев, собираясь занять своё, законное место водителя. – Я, наверное, уже к ним приплюсовал Игната Парамоновича. Такие вот они, временные знакомства.

Забираясь в салон автомобиля, Редзублов поймал себя на тревожной мысли, что ему не очень-то приятны воспоминания длиннолицего шофёра Потапа.

На место они прибыли довольно быстро. Остановились у памятника, большой бронзовой статуи – старик в шортах, в майке, с сигаретой в зубах. На основании скульптуры отчётливо выбито или напаяно серебряными буквами: «Свиридкин Павел Егорович, он же – Свиридун». Ну, и так далее: даты рождения и смерти и несколько добрых пожеланий «в дорогу», и прочее таком же духе.