Взрослеть – так взрослеть

Безумно смущаясь, Абран встал на ноги. Стыдливо отводя взгляд в сторону, он вывалил своего «поросёночка» на руку. От восторга у Снежаны заблестели глаза, и она томно и очень нежно прошептала: «Ого-го!».

Но вдруг её лицо перекосилось, и она в гневе и в ужасе закричала:

– Не подходи ко мне! Я узнала тебя, чудовище!

Снежана резко повернулась к Филимону и сказала:

– Ты предал меня! А ещё друг называешься! Я не позволю себя сожрать!

Она ловко и сноровисто ударила Дубоглазова сумочкой по носу. От неожиданности Филимон приземлился на заднюю точку.

Окончательно смутившийся Абран не успел присечь ни чем не обоснованное подозрение девицы потому, что она, без трусов, но в элегантной курточке и с дамской сумочкой на шее, не раздумывая, бросилась в бурные волны речки Зелёная.

– Дура! Ломать мой хребет через колено, – дал чёткое определение опрометчивым поступкам девушки Филимон. – Дура!

– Какая дура? – пробормотал Абран.

– Такая же, как и ты! Надо было девушку подготовить к тому, что она сейчас увидит нечто… экзотическое. Панику следовало предотвратить заранее. Теперь пойдём вытаскивать из реки труп несчастной и основательно перепуганной девушки Снежаны!

Они приступили к спасательным работам незамедлительно. Сначала ныряли, потом прощупывали дно длинными палками. В конце концов, их остановила усталость и острое желание выпить и закусить. Господин Дубоглазов заверил друга, что хоть Снежана абсолютно без трусов, но… живее всех живых.

Филимон вспомнил, что девушка здорово плавает и ныряет. Наверняка, она сейчас едет в город на ночной электричке. Какая разница, в трусах или без трусов. Главное, что она едет.

Но он в корне ошибался. Снежана пока никуда не ехала. Она, по счастливой случайности, перелезла через невысокий забор одного из крестьянских подворий и попала в надёжные руки старого пенсионера, но теперь давно овдовевшего пастуха Фёдора Геннадьевича Инисимова. Конечно же, он вошёл в положение девушки, которую пожелало изнасиловать, а потом и сожрать аномальное потустороннее существо.

За чаем он рассказал ей одну из поучительных и печальных историй из далёкого прошлого, о тех временах, когда Инисимов был ещё малым ребёнком.

В те не очень-то и давние времена, в шестидесятые, да и семидесятые годы минувшего века, происходило довольно много интересного и познавательного.

Как сейчас помнил Инисимов, шестидесятые годы, время своего детства. В то время на окраинах всех советских городов на самых видных и почётных местах гордо возвышались деревянные сортиры, по современному – туалеты. Проще простого. Можно было спокойно через перегородку, к примеру, мужского… отделения разглядеть до мельчайших подробностей даже приезжую дамочку и, между делом, назначить ей свидание, где-нибудь, у городского фонтана. Романтика, любовь и всякое такое.

А эта история произошла в небольшом сибирском городишке, где в то время с мамой и папой проживал и малыш Федя Инисимов, и она непосредственно связана с такими вот деревянными туалетами.

Когда к такому сортиру общего пользования, по-народному выражаясь, сральне, подъезжала специальная, активно пахнущая сероводородом автомашина, с вместительной ёмкостью, вместо кузова, вокруг деревянного туалета собирались не только дети разных возрастов, но и взрослые. Это был настоящий праздник. Через гофрированные шланги в ёмкость перекачивалось дерьмо, и шофёр, гордый, как павлин, внимательно следил за ответственным технологическим погрузочным процессом.

У деревянного нужника организовывалась в это время почти народная сходка. Именно, здесь можно было узнать самые последние новости.

А когда специальная машина, основательно загруженная фекалиями добрых людей самых разных национальностей, полов и возрастов, выезжала к главной дороге, то за ней бежала ребятня… с восторженными криками. Никто не спорит. Существовали и в то время унитазы, но не везде и не для всех. Впрочем, даже в процветающих странах земного мира всё происходило примерно так же.

Однажды маленький мальчик Федя Инисимов в городском магазине «Детский мир» увидел такую же машину-игрушку, но с надписью «молоко», он впал в раж и почти в истерику. Малыш, требовательно топая ногами и обращаясь к родителям, возопил:

– Купите мне гавновозку! Хочу гавновозку!

Но его относительно интеллигентные родители смутились, отводя в сторону глаза от кассира и продавцов. Всё же, одна из тех дам, которые несли полную ответственность за работу популярного магазина, сурово заметила:

– Надо сказать, что ваш мальчик уже с самого раннего возраста политически не подкован. А на детской игрушке-автомобиле, уважаемые, написано – «молоко». Среди других автомобильчиков так же не наблюдается никаких гавновозок. Они к нам в продажу не поступали и никогда не поступят.

Вот и получилось, что плачущему Феде родители так и не купили то, о чём он безмятежно и наивно мечтал.

Когда он достиг шестнадцатилетнего возраста, то, затаив обиду на родителей, сбежал из родного города и перебрался на товарном поезде из азиатской части России, в европейскую. Преодолел все трудности: в армии отслужил, получил несколько рабочих специальностей, женился… Одним словом, выжил и без… гавновозки и без активного общения с родственниками.

Дослушивая печальный рассказ Инисимова, Снежана горько плакала. Она решительно отодвинула в сторону кружку с горячим чаем и потребовала водки. Старик уважил девушку, а потом… Они очень активно занимались сексом. Ветхая избушка ходила ходуном, тряслась даже крыша. Но ничего страшного не произошло, только завалилась на бок кирпичная труба.

Рано утром счастливая и радостная Снежана бодрым шагом шла к перрону, где уже вовсю перевозили с места на место трудовой и праздный народ пригородные электропоезда. Разумеется, девушка прикрыла свою наготу, включая и тщательно выбритую, розовую «машинку». По этому случаю, Фёдор Геннадьевич подарил своей юной и внезапной подруге почти новые ватные штаны.

А верные друзья Абран и Филимон провели выходные дни в самом активном отдыхе. Без особых приключений. Примерно так же летели дни и даже месяцы… Но, разумеется, хватало в них разного рода тупиков, текущих неприятностей, странных встреч и открытий.

И вкривь, и вкось

Частенько, накачиваясь палёной водкой с яркими этикетками на бутылках, Кадабракин младший, уже дипломированный специалист с высшим образованием, по производству мебели, впадал в полную откровенность перед своим другом и постоянным собутыльником Филимоном. Как обычно, в свободное время, они «квасили» по вечерам в собственной квартире Абрана. Всё чаще и чаще, уже парень двадцати чётырёх лет, Кадабракин исповедовался перед другом, жаловался ему на своё непутёвое существование. Не жизнь получалась, а насмешка какая-то.

Он в расстроенных чувствах за бутылкой спиртного говорил Филику обо всём том, что на душе наболело. Правда, Если визуально наблюдать, со стороны, то всё, вроде бы, и не так плохо. По устойчивому мнению многочисленных наблюдателей со стороны, у Абрана, примерно, до двадцати трёх лет жизнь складывалась почти превосходно, то есть, если выражаться по-простонародному, довольно таки даже очень неплохо. Родители поддерживали его и морально. И материально.

Но последние год-полтора жизнь у Абрана потянулась беспросветная, серая и почти никудышная. Такого количества тупиков в студенческие годы у него, всё-таки, не наблюдалось.

Он пропадал в них везде и всюду были. Чтобы упереться в один из них и получить очередную неприятность, даже из дома можно было не выходить.

Пошёл в туалет, например, зацепился за дверь левой ногой, на которой сломал большой палец. На кухне обварился кипятком, менял в люстре перегоревшую лампочку – на голову упала люстра, поливал на лоджии цветы – уронил с пятого этажа керамический горшок с кактусом…

Не очень плавно опустившись на голову соседа, артиста кино и театра Худобрейкина, горшок разлетелся на мелкие части. К радости, Абрана тот самый, очень звёздный Худобрейкин не заметил никаких перемен.

Каким был, таким и остался. Довольно гордо и даже, в какой-то мере, звёздно продолжал шествовать по проспекту, явственно представляя, что следом за ним гонится тысячи полторы почитателей его таланта. Понятно, что они страстно и неудержимо желают получить от великого лицедея автограф, но никак не могут его догнать.

Спасибо Анфисе Олеговне, маме Абрана. Она старалась сделать всё, чтобы её сынок не скучал и ни в чём себе не отказывал. Ведь не напрасно же эта славная симпатичная и даже обаятельная дама совокуплялась с кем надо и сколько надо. Лишние связи никогда не бывают… лишними. Возможно, когда-нибудь они пригодятся и её сыну. Правда, пока не пригождались. С мебельщиками Анфиса Олеговна пока тесно не сближалась, потому Абран пока был безработным и… в личном плане, неудачливым.

Она в тайне надеялась и верила, что Абран пусть не так часто, но дружит организмами с девочками, не боится их и прочее такого, что они всегда имеют при себе… «Пока не женись сынок, лоханок много, осмотрись, обживись в квартирке, – наставляла она сына, – а любовь к тебе придёт… нечаянно нагрянет».

Это она ему так говорила, а внутри себя думала: «Трахай их всех в три дыры, но презервативы не забывай менять, как протухшие носки».

Но перемен в сексуальной жизни Абрана не наблюдалось. Взросление его шло медленно и тяжело. Как был он скромником и девственником, так им и оставался. Пожалуй, это и был самый главный и страшный тупик, из которого выбраться он уже даже и не мечтал.

Личная жизнь молодого человека казалось Абрану не очень-то удачной, нелепой, одним словом. То есть фортуна всегда поворачивалась к нему задницей, а могла бы ведь и обнять, и приголубить. Вроде бы, внешне окружающим казалось, что жизнь у Абранчика нормальная, а вот внутренне…

Одним словом, всё шло вкривь и вкось. Конечно же, его мужское естество кипело и бурлило, но не радовало ни юных дев, ни умудрённых опытом седовласых дам. Понимал Абран, что его существование складывается так, что, получается, не живёт он, по сути, у бога за пазухой, а так… прозябает. Но, к слову сказать, всем бы вот так… прозябать.

Он довольно часто с любовью и нежностью вспоминал ту самую красивую и молодую женщину Машу, которое имела счастье или неосторожность среди милых полевых ромашек насрать на его симпатичное, мужественное и одухотворённое лицо. Чего только ни случается в нашей суетливой жизни. А был бы он посмелей и порешительней в сексуальном плане, то непременно отыскал бы её, вручил бы Маше букет ромашек и проникновенно бы и задорно произнёс: «Вот и я! Здравствуй, любимая, и снимай трусы!».

Но такая вот своеобразная закомплексованность Абрана продолжала оставаться главным тупиком в его непутёвой и неудачной жизни. Оставалось только мечтать и не больше, возбуждать и радовать самого себя, что у него прекрасно получалось.

Абран даже не замечал того, что женщины, порой очень настойчиво, тянулись к нему. Как-то, до него это не доходило. Однажды к нему явилась молодая рыжая и фигуристая соседка Хельга, живущая под пятым, на нижнем четвёртом этаже. Женщина замужняя, но супруг в постоянных экспедициях, усиленно ищет на территории России следы Снежного человека, причём, с такой силой, как будто этот самый гуманоид разбойным и неприличным способом снял с его кредитной карточки последние полторы тысячи рублей.

В общем, её Сева был одержимым и увлечённым человеком и до такой степени, что и виагра здесь была бессильна, да и, пожалуй, совершенно не уместна. А Хельге очень хотелось… романтики, пусть не регулярно, но, хотя бы, периодически. Впрочем, у Севы, почему-то, даже на самых страшных баб… вставало. А вот на Хельгу – нет. Приелась, наверное, поднадоела.

Войдя в квартиру молодого Кадабракина, она почти с порога и с волнением заявила:

– Вы знаете, дорогой сосед, Абран Плюсович, я так спешила к вам, что даже не успела надеть трусики, в одном халатике и в тапочках.

Для убедительности она распахнула полы халата и на короткое мгновение продемонстрировала Абрану рыжую и густую шевелюру, находящуюся немного ниже пояса. Конечно «штырь» Кадабракина мгновенно стал большим и твёрдым, как кусок арматурины диаметральным сечением в девять с половиной сантиметров.