Дикие пчелы на солнечном берегу

Ромка понимал, о чем говорят взрослые, и ощутил во рту солевое привкусье.

– Утрись, Ромашка, – сказал дед и направился к мешку с едой.

Александр Федорович и Карданов одинаково медлительны. Беженец перед тем, как откусить хлеб, долго перекладывал его из одной руки в другую – не иначе как взвешивал, прикидывал, насколько оный может, да и может ли, заглушить в нем нестихающий голод.

Хоть поели они и не вдоволь, а все же расслабились. Карданова потянуло к прерванному в дороге разговору. Он лежал на спине и бурой хвоинкой щекотал себя по усам. Над макушками деревьев парили легкие облака.

– Так ты, Федорович, говоришь, что советская власть тебя обидела?

Керен и бровью не повел. Он сидел на земле, прислонившись к толстому пню, и внимательно разглядывал свою ладонь. В складках загрубевшей кожи ныла заноза. Он хотел было позвать на помощь Гришку, да раздумал и ногтем указательного пальца стал выковыривать осколыш. И будто не было на земле большей для него заботы, чем выскребать из ладони микроскопическую помеху. В глазах, однако, уже растанцовывалось раздражение – слова беженца задели деда за живое.

– Меня, Лексеич, обидеть может моя старуха или вот, к примеру, ты… Допустим, скажешь, что я у тебя штаны или рубаху спер… Вот в чем была бы обида. А тут другое. Советская власть высосала из меня всю кровь, и теперь я, как лягуха на льду…

Дед наклонился к лаптям и поправил онучи. И Карданов словно впервые увидел его руки – изуродованные, раскатанные вечной работой. Костяшки больших пальцев корявыми загогулинами выпирали на сторону.

– Да надоело об одном и том же лясы точить, – продолжал Александр Федорович. – Ты мне все равно не поможешь, а подбивать к согласию не надо…

Лука помолчал, обдумывая слова Керена, а обдумав, сказал:

– Значит, по-твоему выходит так: все – в колхоз, а тебе одному – воля вольная? Исключение сделать из правила? А зачем же тогда мы делали революцию? Кто я, например, до нее был? Находился в услужении у своей тетки. Мать рано померла, отца…

– Небось, к стенке поставили?

– Нет, отец в империалистическую погиб. – Карданов вертухнулся со спины на бок и подперся локтем. – Тетка, стерва, понукала мной, как могла…

Александр Федорович, справившись наконец с занозой, рассеянно поглядывал на своего подельника. У деда брови лохматые, изгибистые, и где-то под ними поблескивают искорки несогласия. Он вроде бы и слушает Карданова, и в то же время, что опять же было заметно по его глазам, думал какую-то далекую свою думу.

– Сколько ж тебе тада было годов? – вяло поинтересовался Александр Федорович. К его плечу плотно прильнул Ромка и настороженным взглядом следил за Кардановым.

– Не то десять, не то одиннадцать… Я этим чего хочу сказать? Лично мне советская власть дала многое: свободу от тёткиной тирании, хорошую работу, твердый заработок и главное – людской почет и уважение.