Доброе имя

Лев не справился с собой.

– Подождите, миссис Рубис, я подумал, что это важно: мне хотелось бы поговорить с Вами о Ваших представлениях, о том, куда нас выводят наши исследования.

– Вы кажетесь усталым, мистер Соловейчик. Если я правильно поняла, Вы хотите узнать, как можно практически применить полученные на сегодня результаты.

– Вы правы. Именно это. А еще Вы правы в том, что я устал. Вернее, выдохся. Требуется подзарядка, человеческое общение.

– Я Вас поняла. Когда Вас ждать?

– К 17 часам.

– Отлично!

Льву захотелось что-нибудь подарить Рубис, он открыл каталог сувенирного магазина и наткнулся на маски пекинской оперы. «Вот то, что подойдет. Сойду за утонченного и глубокомысленного» – с усталой усмешкой подумал он. Секретарь организовала доставку.

Лев явился к Рубис, держа маску перед грудью.

– Вот, миссис Рубис, принес Вам в подарок. Она может Вам пригодиться скрывать свои эмоции. В Поднебесной это ценится гораздо больше, чем у нас, – он положил маску перед ней на стол.

– Вы знаете, кто это? – Рубис привычно держалась с чувством собственного достоинства.

– Нет. Думаю, это знаменитый полководец, разгромивший заморских дьяволов, – Лев не ориентировался в китайской мифологии.

– Это Ша Сэн. Он был маршалом Неба, но был наказан за то, что разбил ценную вазу. Его сослали на землю и лишили имени. Тогда ему пришлось стать песчаным демоном-людоедом.

– Я никогда не любил Гофмана, – Лев привычно не хотел уступать первенство в диалоге. Но ответ Рубис удивил его: он прозвучал зловещим заклинанием. «Откуда она все это знает?» – подумал он.

– Действительно, что-то общее есть. Наверно, воздух того времени. Китайщина была в моде в Европе, – Рубис не унижая собеседника, продолжала демонстрировать эрудицию.

– Так я угадал с подарком? Вы его возьмете?

– Нет, я повешу его здесь на стену. Он будет напоминать о Вас.

– Но Вы уедете.

– Мыслями я буду здесь.

Рубис встала и направилась от своего стола к стене. Когда она проходила мимо Льва, на него обрушился запах ее духов – очень слабый и отдаленный. Но это были Верины духи. Лев пытался впитать этот запах, как мягкая губка впитывает влагу, и даже вытянул шею. Его неповторимая, его любимая Вера! Запах кружил ему голову так, что он ухватился за край стола. Тем временем Рубис приладила маску на стену и обернулась, чтобы пройти на свое место. Но Лев, державшийся за стол, преграждал ей дорогу. Она осталась стоять на месте, а Лев ватными ногами сделал к ней три шага и обхватил ее, прижал ее голову к своей груди и не мог надышаться благоуханием ее волос.

«Пусть это будет Вера. Я умолю ее простить меня, я буду всю жизнь ходить за ней на коленях. Мне не нужен никто, кроме нее. Пусть это даже не Вера. Мне будет даже легче, она не знает о моем скотстве. Но я не отпущу ее больше, я не отпущу ее, как сделал это тогда».

– Я не отпущу тебя, – прошептал он, как будто боясь разрыва каната, удерживающего его от падения в бездонную пропасть.

– Мистер Соловейчик! – попыталась отозваться Рубис на его слова, вероятно напоминая о рамках, за которые он зашел. Но сказала она это почти шепотом, из последних сил.

Лев был в ошеломлении от происходящего, и когда он смог осознать, что значил этот ответ слабеющим голосом, он стал целовать Веру, от чего она окончательно обмякла и повисла на нем. Лев целовал ее, разгораясь все сильнее, и скоро они оба отдались друг другу прямо на офисном столе для переговоров, измяв и испачкав множество важных документов.

Лев узнавал свою Веру, но и чувствовал в ней что-то новое, и чувствовал, что и сам стал гораздо дальше от нее, чем был тогда.

– Почему ты не признавалась раньше? – спросил Лев, уткнувшись в ее живот.

Вера не отвечала. Они молча лежали, и каждый остро переживал свое счастье. Наконец, Вера поднялась.

– Отвернись, я не хочу, чтобы ты видел, как я одеваюсь, – сказала Вера, перейдя с этого момента на русский язык. Голос ее звучал холодно.

Такая интонация покоробила Льва, но он не хотел прекращать смотреть на нее.

– Нет. Я теперь сольюсь с тобой. Я всегда буду смотреть на тебя.

Вера немного помедлила и стала одеваться.

– Ты так и будешь лежать голый?

Лев поднялся, снимая прилипшие к его телу листы бумаги, и тоже стал молча одеваться.

Они сели друг напротив друга.

– Почему ты не признавалась?

– Зачем?

– Я страдал.

Вера сделала такое удивленно-насмешливое лицо, что Лев был готов сгореть от стыда за свою бестактность.

– Прости меня, Вера, я сам не понимаю, что говорю. Я буду вымаливать твое прощение, я готов умереть, лишь бы ты меня простила.

– Зачем? Я тебя уже давно простила. В моей жизни с тобой было много хорошего. Ты заставил меня жить, ты подарил мне любовь. Вправе ли я требовать что-нибудь? – Верины слова обнадеживали, но звучали так спокойно, что Льву было не по себе.

– Вера, ты говоришь об этом так спокойно, что я боюсь, что стал безразличен тебе.

– Ты боишься? – она ехидно улыбнулась, – нет, не стал безразличен. Я сама хотела побыть рядом с тобой хоть миг.

– И мы опять будем вместе? – Лев упал на колени.

– Нет.

– Прошу тебя!

– Нет!

– Вера, я умоляю!

Вера наконец проявила себя прежней и заплакала.

– Ты злой мальчик. Ты сломал игрушку, а теперь заставляешь ее страдать от того, что она уже не может стать прежней.

– Вера, я раскаиваюсь. Я никогда так не страдал, как после того, как потерял тебя.