Доброе имя

– Лев Сергеевич, мы с Вашим отцом согласны в том, что начать знакомство с хозяйством следует с самого трудного участка. Мы посетим гематологическое отделение детской больницы. Вы должны понимать, что многие из тех, кого Вы сегодня увидите, скоро умрут. Это тяжело принять, но это неизбежность. И ни Вы, ни я, ни врачи не виноваты. От нас, конечно, не так мало зависит, но следует опасаться излишне эмоционально реагировать, а тем более зацепиться мыслями или чувствами. Если Вы справитесь, Вы будете хорошо управлять. Надо справиться!

Окна палаты выходили на север, на просторы Финского залива. Далекий горизонт приковывал взгляд, можно было часами смотреть в окно. Но находящуюся в палате пациентку эта бескрайняя даль пугала. Наступившие вслед за золотой осенью дождливые дни придавали миру, открывающемуся из окна, совсем унылый вид. Оголяющиеся ветки деревьев напоминали Вере ее усыхающее тело, а низкое небо – крышку гроба.

– Сегодня Соловейчик придет, младший, – сообщила мать, войдя в палату после беседы, на которую ее вместе с другими родственниками пациентов вызвала заведующая отделением.

Вера сидела и вязала шерстяные носочки.

– Кто это? – отозвалась Вера, не поднимая глаз от работы.

– Ну, Соловейчик, один из богатейших людей.

– Он сюда придет? Ему скучно? На нас поглазеть захотелось?

– Мне Лариса Тимофеевна сказала, что он оплачивает часть затрат пациентов, помогает больнице. Может, и нам поможет. Дай, я тебя немного накрашу.

Вера даже вздрогнула. Ей было пятнадцать лет, болезнь не могла заглушить в ней желание красоваться, но в попытке каким-либо образом произвести впечатление на здорового и счастливого молодого человека ей виделось скорее выпячивание своего несчастья, вроде того, как это делают калеки, побирающиеся у церквей.

– Мама! Что, я кукла? – заплакав, сказала Вера.

– Вера, пожалуйста! Я понимаю, что ты чувствуешь! Ради меня!

– Как ты можешь понимать? Я умру, а ты останешься.

– Верочка, тебе должно быть стыдно, ты понимаешь, что и я умру с тобой. Ты скажи, для чего мне жить? Подскажешь, может быть? Но с нами этого не случиться!

– Мама, они приходят на меня смотреть как на подопытного зверька.

– Вера! Не глупи! Любая женщина как товар на выставке, учись, в жизни пригодится, – поняв бессмысленность уговоров, мать взяла властный тон в речи и движениях и, не смотря на вялое сопротивление дочери, стала красить ей лицо своей косметикой.

– Вспомни потом мое материнское предчувствие: тебя еще большая жизнь ждет, и любовь будет, обязательно, – говорила она за этим занятием, растягивая слова, время от времени отклоняясь и рассматривая лицо дочери.

Вера безвольно покорилась, но нисколько не поменяла своего нежелания понравиться гостям. Она даже не стала смотреть в подставленное матерью зеркало. С недовольным лицом она снова взялась вязать шерстяные носочки своему другу из соседней палаты. Ее другом был шестилетний мальчик Саша, детдомовец, которого взяли в семью, но после того, как у него выявили лейкоз, приемные родители от него отказались. К нему некому было приходить, и он ластился ко всем взрослым и пациентам-подросткам, делая это от сердечного голода очень навязчиво. Только Вера могла выносить его приставания, и смогла так поладить с ним, что он вел себя с ней совсем не так как с другими – он старался позаботиться о ней, как умел: приносил ей вкусное из столовой, рисовал и дарил ей разные картинки, приходил играть в ее палату, считая, что своими тыр-тыр-тыр и вж-ж-ж-ж, которыми он обозначал работающие двигатели машинок и самолетов, он очень веселит Веру. Все это он делал очень тактично, стараясь не утомлять.

Последние дни Сашка капризничал и не хотел есть таблетки. Тогда Вера пообещала связать ему носочки, если он станет хорошо лечиться и слушаться врачей. Обещание такого небывалого подарка смирило Сашины капризы, он стал послушным пациентом. Теперь он несколько раз в день приходил в палату к Вере, чтобы наблюдать, как увеличиваются его носочки.

За вязкой носочков Веру и застали гости. В палату вошли заведующая отделением, она же Верин лечащий врач Лариса Тимофеевна и молодой человек. Вошедшие поздоровались, и Лариса Тимофеевна представила пациентку гостю:

– Это Верочка.

Вера поздоровалась с вошедшими, сидя на кровати:

– Здравствуйте!

– Здравствуйте! Как Вы себя чувствуете? – спросил Лев.

В ответ Вера долго смотрела на него и молчала. Лариса Тимофеевна немного напряглась, не понимая причины странного молчания, но постаралась предупредить возможные неприятности:

– Лев Сергеевич, этот вопрос обычно лечащий доктор задает. Вера просто не знает, насколько подробно Вам ответить. Она у нас молодец, держится. И нам помогает, за Сашенькой следит. Вот, Саша.

В это время Саша протиснулся между стоящими взрослыми, подошел к Вере и сел рядом с ней.

Лев сделал шаг к нему, а Саша, вдруг испугавшись, обхватил Веру руками и заплакал:

– Не надо! Не забирайте меня!

Лариса Тимофеевна наклонилась ко Льву и тихо проговорила:

– Не в настроении. Пойдемте.

Вера обняла Сашу и стала утешать его:

– Не бойся! Никто тебя у меня не заберет. Дядя хотел твои катера посмотреть. Ну, не показывай. Сейчас они уйдут, мы поиграем.

Лев, уже наполовину развернувшись к двери, задержался и, снова посмотрев на Сашу и Веру, встретился с ней глазами.

– А, может быть, покажешь катера? Дяде хочется поиграть, – продолжала она утешать Сашку.

Саша не сразу, но полез под матрас, где у него был тайник и достал фигурки из Лего.

– Вот какие катера! У одного огромный двигатель, это наша гордость, – стала рассказывать Вера о фигурках, которые Саша крепко держал в ладонях.

– У меня тоже есть катер. Только двигатель у него небольшой, – Лев попытался разговорить малыша.

В ответ Сашка сразу расцвел и протянул ему один из своих катеров.

– А твой катер в пруду только плавал? Или в реке ты его тоже пробовал пускать? – спросил мальчик.

– Мой даже в море плавал. Он большой. Но, все равно, твой лучше.

– И ты плавал в море? – Сашкины глаза расширились от восторга.

– И я.

– Здорово, – восхитился Саша.

Он перестал играть и унесся мыслями далеко.

– Я когда поправлюсь, тоже на катер попрошусь в море, – сказал он немного помечтав.

– А давай, я тебя возьму, – предложил ему Лев.

– Хорошо!

– Договорились! Нам, Сашенька, пора, – Лариса Тимофеевна посчитала, что настал удачный момент, чтобы уйти, и увела гостя в коридор. Когда они отошли достаточно далеко от палаты, она тихо сказала:

– Извините, Лев Сергеевич, но зря Вы Саше это обещали.

– Да нет, это мне нетрудно! Я возьму его, родителей могу взять, если захотят.

Лариса Тимофеевна хотела объяснить ему, что дело в Саше, что ему запрещены любые стрессы, каким обязательно будет подобная прогулка. И будут запрещены еще долго, даже если он поправится, но передумала и не стала продолжать.

Младший Соловейчик вместе с заведующей отделением обошли еще несколько палат, где их также встречали дети, понимающие, что смертельно больны. Лев привык быть в центре внимания с детства, привык, что его слова для людей, не принадлежащих к обществу отца или его ближайшим помощникам, очень весомы. Сейчас же он очень волновался, чувствуя ответственность за поступки и слова, и пытался как можно больше соответствовать серьезности задачи. Кроме того, соприкосновение с бедой, к тому же совсем не кричащей и, оттого более тягостно сопереживаемой, растревожило его так, что вся эта экскурсия надежно впечатывалась в его память мгновенье за мгновеньем. И самый первый разговор с больными сильнее всего запомнился. Саша и Вера всплывали в его памяти так часто, что он привык к ним, будто давно был знаком. Вера понравилась ему и внешне: огромные глаза на узком лице напоминали идеал красоты начала ХХ века – натуральная красота, которую не встретишь теперь в высшем свете.

Вере тоже запомнился Лев. Болезнь заставляла ее беречь мгновения жизни и не допускать в свои мысли и чувства малозначащих событий и людей. Если бы Лев показался ей просто человеком, счастливым молодостью и богатством, она быстро забыла бы о нем. Но Лев оказался первым из посторонних ей людей, кто не испытывал священного ужаса при виде умирающей девушки, не рассматривал ее как объект медицинских манипуляций. Он совсем бесхитростно принялся утешать Сашу, помогая Вере так легко, точно они были давно знакомы. Именно его простота и запомнилась Вере. А еще постоянно напоминал Саша, который ждал приглашения покататься на катере. Иногда он наводил разговор на эту тему, иногда спрашивал прямо, когда его возьмут на катер, и еще чаще он мечтательно забывался во время игры. Вера одна понимала, о чем он думал, и ей хотелось плакать о Сашиной и о своей судьбе. Среди этих слез ей представлялось, что ее будущий муж мог бы выглядеть вот так же: уверенный в себе (а значит – смелый) молодой человек с добрым сердцем, простым и участливым взглядом.

Первы      й месяц в должности супервайзера фонда Соловейчика были очень богатыми на новые контакты и события: Лев познакомился с основными информационными партнерами фонда, методикой отбора организаций и частных лиц для предоставления помощи, был коротко ознакомлен с условиями получения фондом взносов от жертвователей, не связанных с бизнес-структурами Соловейчика. Уже были сделаны попытки оценить исполнение годового плана и составить прогноз потребностей на оставшийся год. Лев дважды был на отборе партнеров для осуществления проектов помощи психоневрологическим интернатам в Якутии, трижды давал интервью дружественным новостным ресурсам (причем в третий раз он уже довольно содержательно излагал общие цели благотворительных проектов отца). По окончании этого первого месяца, когда Лев уже немного ориентировался в работе фонда, отец нанял ему секретаря: перевел из одного из своих подразделений. Отец навестил сына сам в его кабинете и представил помощницу:

– Любовь Кирилловна. Для меня Любочка. Тебе фамильярничать не рекомендую, но и официоз не разводи. Тебе с ней работать, я надеюсь, долго. Важно помнить о границах.

Все секретари у отца отбирались по принципу хорошая память-лицо-ноги. Лев смотрел на свою сотрудницу и волновался, насколько ему легко будет в ее присутствии думать о делах.

Отец, заметив это, улыбнулся:

– Ничего, привыкнешь. Хорошо, когда человека окружает красота. К этому тоже можно приобрести привычку.

Люба была старше Льва лет на десять. Она имела типаж восточной красавицы: черноволосая с высокими острыми скулами – настоящая шамаханская царица. Фигура ее также была великолепна, но деловой костюм скрадывал эти достоинства. Семейный статус ее был неопределенный: то ли так называемый гражданский брак, то ли нет. Во всяком случае претенденты не спешили связать себя узами брака с секретарем, обладающей такими выдающимися внешними данными.

Сергей Аркадьевич кроме необходимости научить сына ремеслу, был обеспокоен, как обезопасить его от неприятностей в отношениях с женщинами, неизбежных для большинства. Найти девушку, чтобы она была по сердцу – Льву самому решать эту задачу. Но потом. Когда он станет мудрее. А молодые торопятся. Поэтому требовалась родительская забота, и Любочка была проинформирована, какие последствия для нее возникнут, если она:

Станет провоцировать Льва на близость.

Отвергнет его притязания, если таковые окажутся достаточно серьезны.

Попытается извлечь для себя дополнительную пользу из возможных близких отношений.

Близость между ними была вполне ожидаема, поэтому Любе было настоятельно рекомендовано в таком случае держать себя в рамках тесного сотрудничества и дружбы, но никак не романтических отношений, на что также настраивать Льва.

Лев был человеком, содержащим в себе противоречия. Он был застенчив, но никто не мог в нем этого заподозрить, настолько свободно он вел себя в обществе. И только он знал, что публичная открытость и находчивость – маска, стоящая ему труда. Лев стремился к одиночеству, хотя тяготился им. Он не завел себе друзей, с которыми ему хотелось бы общаться по душам. Сверстники из различных заведений для золотой молодежи либо были наполнены самомнением гораздо более чем это было возможно переносить, либо заискивали перед младшим Соловейчиком в поисках карьеры или удобств, либо не привыкли к общению с посторонними людьми настолько, что не могли поддержать даже примитивный разговор. Льва очень привлекали красивые девушки, но серьезных отношений он ни с кем не построил. Девушки, нравившиеся ему, либо бесповоротно отвергали его, либо были так доступны, что он мгновенно терял к ним интерес. А он мечтал встретить и ждал единственную и неповторимую, кому он посвятит всю свою жизнь, как отец посвятил своей жене.

Люба вовсе не подходила на роль такой единственной. И все-таки, когда после ухода Сергея Аркадьевича она стала обсуждать с ним расписание на текущий месяц, Лев в большей степени был занят ее рассматриванием, чем предстоящими переговорами и встречами. Наконец, устав от волнительного напряжения в каком находился, он с трудом переключился, решил проветрить голову и нанести внезапный визит куда-нибудь. Память тут же подсказала ему, куда направиться – в детское гематологическое отделение.

В больнице его встретила Лариса Тимофеевна, причем не в своем отделении, а в холле первого этажа – то ли хотела выразить этим особое уважение гостю, то ли хотела попытаться, не поднимаясь наверх, обсудить с ним вопросы, приведшие к его столь внезапному визиту.

– Лев Сергеевич! Мы совсем не готовились к Вашему приезду!

– Да и не стоило. Я надолго не задержусь. Загляну только к своим знакомым.

Соловейчик направлялся к Саше, но палата, в которой лежала Вера, была ближе, и он решил проведать ее раньше. В палате никого не было, кроме Веры, лежащей лицом к стене. Лев тихонько вышел и пошел в Сашину палату, но и там Сашу не нашел. Тогда он снова вернулся к Вере. Она к этому времени сидела на кровати и смотрела в пол. На голове у нее была повязана зеленая шелковая косынка – узлом на шее сзади. Лев не был уверен, что перед ним Вера.

– Здравствуйте! А где Сашенька?

Вера подняла голову и слабо кивнула в ответ.

– Это Вы? Вас не предупредили? Сашенька ушел.

– Куда?

Вера, кажется, похудела. Платок облегал ее маленькую головку, делал Веру похожей на десятилетнего мальчика, изображающего пирата. Если бы она могла сейчас рассмеяться, все бы увидели маленькую разбойницу из Снежной королевы. Но она не могла рассмеяться. В ее глазах была какая-то отстраненная усталость. Правда, в тот момент она заметно оживилась, но веселей от этого не стала.

– Как это странно! Вы совсем не понимаете ничего! Мы вот на одном языке говорим, а ни Вы меня не понимаете, ни я Вас. Какой Вы наивный! Я, если бы здесь не полежала, еще глупее была бы, – выходило так, что Вера жалела Льва.

– Саша умер. А Вы, наверно, его покатать на катере хотели?

Лев опустил голову еще до того, как услышал ответ. Он успел понять чуть раньше.

– Хотел, – не зная, что сказать, продолжил он.

Вера снова оживилась.

– Значит, он Вам нужен был. И мне он был нужен, у меня никогда братика не было, а я так мечтала. Если бы он поправился, я бы его себе взяла, маму уговорила бы. Если я еще бы сама поправилась. Он никому кроме меня и не был нужен. А теперь я одна осталась.

– А родители?

– У меня только мама.

– А мама?

– Она жить останется.

– Почему, Вера, Вы так говорите? Все будет хорошо.

– Простите, не помню, как Вас зовут. Лев…

– Лев.

– Лев, я Вас прошу, мне плохо. Спасибо, Вы добрый человек. Но между нами уже стена, и это стена моей боли… Моей… Оставьте меня, пожалуйста. Приходите потом, если захотите.

В коридоре Лев встретил поджидавшую его Ларису Тимофеевну. Она была явно озабочена впечатлением, которое новость произвела на Соловейчика.

– Пойдемте ко мне, – предложила она, – в коридоре неудобно разговаривать.

В кабинете Лариса Тимофеевна взяла лежавший у нее на столе лист, на котором были обозначены потребности отделения, и отдала его Льву.

– А здесь есть то, что поможет Вере?

– Конечно, лекарства полагаются всем пациентам по мере их потребности. Вера получает лечение даже в большем объеме, чем другие.

– В большем?

Среди прочих обязанностей Ларисе Тимофеевне приходилось сообщать родителям о бесполезности усилий врачей. Она наносила этот удар, будучи орудием судьбы. Но сколько ни пыталась она напоминать себе, что эмоции только вредят работе, оставаться безучастной не могла. Тяжело смотреть в глаза детям, отказываясь бороться за них. Но еще тяжелее разговаривать с родителями. Сама Лариса Тимофеевна объясняла это тем, что дети просто просят помощи, но не спрашивают ответа, а значит, не теребят совесть извне, не устраивают скандалов, разбирательств с начальством. Лариса Тимофеевна в беседе со взрослыми выработала привычку, казавшуюся ей и удобной, и вредной одновременно: она не смотрела в глаза собеседнику, и так умела это делать, что поймать ее взгляд было невозможно. Такая привычка позволяла облегчить для нее тяжесть разговора, но представляла ее неискренним, лживым человеком. Были периоды, когда она брала себя в руки и разговаривала совсем как другие люди. Но время от времени привычка выскакивала как чертик из табакерки. Это произошло сейчас.

– Ее болезнь тяжелее, чем у других, – ответила Лариса Тимофеевна, блуждая взглядом по всем точкам над головой собеседника.

Лев насторожился.

– Я хотел бы помочь ей в первую очередь.

– Дорогой Лев Сергеевич, – врач вздохнула и, взяв себя в руки, стала смотреть собеседнику в глаза, – мы обязаны делать прогнозы, но я этого не люблю. И мы всегда боремся до конца даже при самых плохих прогнозах. Но у Веры все-таки слишком мало шансов. Ей назначили дополнительную дозу химиопреператов. Пока ничего другого сделать невозможно.

Лев не мог понять, как ему поступить: продолжать просить за Веру, уйти, обсуждать список, предложенный заведующей отделением. Лариса Тимофеевна, видя его замешательство, продолжала:

– Лев Сергеевич, раз уж Вы с нами, мы делаем общее дело вместе. Не тревожьтесь, если делаете добро для других. Оно Вам вернется. Может быть, и Вере будет лучше.

С предложенным перечнем Лев отправился к директору фонда, чтобы обсудить возможность оказания помощи вне утвержденного бюджета. Сумма была не слишком велика – всего полтора миллиона рублей, но директор отказывался своей властью разрешать расходовать средства.

– Но ведь есть резервная статья, почти не израсходованная. А уже конец года, – горячился Лев.

– Она резервная, на крайний случай.

– Я вынужден обратиться к отцу из-за такой мелочи!

– Конечно, ведь это Ваша обязанность как супервайзера.

Вечером Сергей Аркадьевич был занят, но поговорил с сыном по телефону.

– Нет, нет! Это даже дело принципа. Если мы будем так легко соглашаться на их просьбы, они нам на голову сядут.

– Какой принцип, папа? Это дети, живые.

– Понятно!

– Тогда, в чем причина?

– В мире есть зло. Не ты его сюда пустил, не ты прогонишь. А если ты будешь брать неподъемную ношу, просто надорвешься. Понимаешь, что это значит?

– Понимаю.

– Не понимаешь! Ты добра не сделаешь никому, а себе повредишь. Ты причинишь зло, понимаешь? Ты не для этого работать туда пошел. Надо думать, как сделать хорошо и себе, и людям, – Сергей Аркадьевич давил чрезмерно. Он почувствовал это, и ему стало жалко Льва

– Какова цена вопроса? – продолжил он после паузы совершенно спокойно, но и сухо.

– Почти полтора миллиона рублей.

– Я советую тебе поговорить с заведующей о том, какую самую нужную и полезную помощь ты можешь оказать им на пятьсот тысяч. Только не воображай, что это подачка! Ты эту сумму у меня выгрыз. Между прочим, ломать партнера по цене в твоем случае гораздо сложнее обычного. Вот и потренируйся, у нас все-таки бизнес, а не приют милосердия.

Сергей Аркадьевич понимал, как воспитывать сына.

На следующий день Лев позвонил Ларисе Тимофеевне с предложением обдумать, какие первоочередные потребности можно было бы оплатить из расчета пятисот тысяч рублей.

– Лев Сергеевич, мы рады любой помощи, а это очень большая сумма. Правда, рассчитывали на большую. Вы у нас один из немногих постоянных и крупных жертвователей. Кроме Вас особенно не на кого положиться.

Лариса Тимофеевна хвалила и одновременно пробуждала у Льва чувство вины, но делала это очень осторожно.

– Фармакологическая компания предлагала только позавчера лекарство со скидкой: пятьсот тридцать тысяч. Обычно они нам его за пятьсот восемьдесят предлагают, – она помолчала, – если, конечно, еще не продали. Цена очень хорошая. Лекарство это быстро расходится, – она опять замолчала, – Но ведь это уже больше пятисот тысяч. А еще хотелось бы новогодний праздник детям устроить. Как ни крути еще тысяч сорок, – Лариса Тимофеевна печально понизила голос.

Лев пытался придумать, как решить задачку с покупкой лекарства и подарков к новому году. Он вспомнил своего отца, и подтвердил себе, что не получит больше денег, чем сказал отец. Но тут в нем будто что-то включилось.

– Лариса Тимофеевна, а Вы можете дать мне телефон этой компании?

– Думаю, да. Это не секрет.

Лев набрал присланный заведующей телефонный номер, еще не зная, что он будет говорить, но уже предвкушая борьбу и победу. Он представил себя и фонд, сообщил, что у них один и тот же клиент, а именно гематологическое отделение. В связи с этим он хотел бы предложить совместную акцию: фонд оплачивает поставку лекарства в сумме пятьсот тысяч, другой равный взнос в виде лекарства делает фармкомпания, а еще они совместно устраивают новогодний праздник детям отделения. В ответ на это Лев готов к услугам со своей стороны. Голос на другом конце линии отвечал, что рад предложению, но просит время для его обдумывания. Через десять минут Льву перезвонил уже директор фармкомпании и с восторгом согласился с предложением Льва, причем отказываясь воспользоваться услугами с его стороны.

– Для нас большая честь участвовать в совместных проектах с Вами. Я даже думаю, что мы смогли бы поставить и другие лекарства, о которых с Ларисой Тимофеевной говорили. Просто поработать с фондом Соловейчика уже удача, а если нам в дальнейшем доведется работать вместе, то проще будет доверять друг другу.

Льва так и подмывало тут же позвонить Ларисе Тимофеевне и похвастаться. Но он удержался, а затем перевел решение и согласование деталей на своего секретаря и директора фонда.

Еще через два дня он позвонил заведующей и поинтересовался, как идет работа по закупке необходимого.

Лариса Тимофеевна была очень довольна и удивлялась, как быстро Лев Сергеевич сумел решить вопрос, который камнем висел на ее шее.

– А как дела у Веры? – спросил Лев.

Голос заведующей отделением сразу остыл.

– Ей хуже, ее перевели в реанимацию.

Лев, поднялся со своего кресла, толком не понимая, что предпринять.

– Я могу ее увидеть?

– Да, я проведу Вас.

– Я еду сейчас же.

Выпал первый снег, которому люди должны быть рады. Но дороги встали в мертвые пробки, и горожане в большинстве этот снег проклинали. Лев уже полтора часа не мог доехать до больницы. В одном месте он не выдержал:

– Леша, поезжай по тротуару!

– Лев Сергеевич, нам запрещают хамское вождение.

– Давай, говорю, я уже не могу!

– Это Ваше решение.

Леша вывел машину на тротуар и поехал. Большинство пешеходов расступились, но один пенсионер, то ли не слышал, то ли принципиально не желал уступать и шел посередине тротуара. Водитель осторожно посигналил, но пешеход не отреагировал.

– Придурок! Слушай, Алексей, бортани ты его!

– Лев Сергеевич, может быть, не надо, Ваш отец меня уволит. Вам тоже, наверно, достанется.

– Алексей! Меня слушай! – потеряв последнее терпение, закричал Лев.

Ширина тротуара не позволяла объехать пешехода ни с одной из сторон. Водитель вышел из машины и сильно оттолкнул пенсионера в сторону стены дома. Тот споткнулся и упал в свежевыпавший снег, освободив проезд.

В больницу Лев приехал уже когда смеркалось. Лариса Тимофеевна ждала его. Она проводила его в реанимацию и оставила с Верой наедине. Несколько минут они смотрели друг на друга молча. Это было очень долгое молчание, но ни Вере, ни Льву оно не было в тягость. Глядя друг другу в глаза, не отводя взгляда, они оба чувствовали, как голова кружится от чувства, названия которому они даже не могли подобрать. Лев опустился перед койкой на колени, а Вера стала гладить его по волосам – единственное, на что ей хватало сил.

– Я знала, что так будет. Зачем это тебе?

– Не говори! Ты поправишься! Папа говорит, что Бог любит меня, что он одарил меня без всяких моих заслуг. Значит, и тебя он мне оставит, иначе, все другое не имеет цены.