Возвращение блудного сына

Весь вечер Платон был под впечатлением от приезда семьи сына, и особенно, конечно, своего младшего внучка.

Тёплое и даже жаркое, сухое лето продолжалось. От энергии Солнца все садовые и огородные культуры, даже цветы, созревали раньше срока.

В то же время, за исключением первого урожая, садовая земляника пересохла на корню, давая теперь хоть и много, но лишь мелкие и не сочные ягодки. Двенадцатого июля уже распустились первые флоксы.

Платон даже собрал большую часть чёрной смородины и немного вишни, получив тайм-аут перед сбором красной смородины.

– «Ксюх! Клубнику мы съели, да и мало её было! Чёрную смородину в основном собрали! Теперь можно и тётю Настю… запускать… в огород!».

– «Ну, ладно, звони ей! Пусть к выходным приезжает!» – по окончании двухнедельного пребывания на даче согласилась жена.

Четырнадцатого июля Платон с работы по телефону поздравил Данилу с днём рождения, напомнив об этом и Насте, заодно официально и конкретно пригласив сестру на дачу. Но та так и не соизволила позвонить и поздравить своего самого известного ей племянника, однако при этом, как ни в чём не бывало, засобиралась на дачу к его отцу. И Платон воспринял это, как вызов, со всеми вытекающими в будущем для Насти последствиями.

Вызов неожиданно был ему брошен и на футбольном поле.

Четырнадцатилетний Аркадий Бродский, с которым у Платона всегда ранее были хорошие отношения, вдруг стал во время игры надсмехаться над своим противником – дедом, а то и просто издеваться над ним, пытаясь этим заработать себе перед товарищами псевдо авторитет. Платон даже не сразу понял, что происходит. И, главное, он не понял, почему?

Он не стал реагировать на глупость молокососа, сделав вид, что не слышал, или не понял. Но вскоре его возмущение поведением молодого наглеца невольно вылилось в большое стихотворение о нём:

Намедни юный губошлёп,
Щенок по имени Аркаша,
Прилюдно навёл на меня поклёп.
В мозгу у паренька ведь каша.

С подачи Гренделя пацан
Поведал его миру,
Что я давно сам написал.
Досталось же кумиру!

Он на футболе дал намёк
Но то, что текст мой знает.
То Грендель дал свой секс-урок.
Такое с ним бывает.

Я сделал вид, что и не понял,
По-прежнему играв в футбол.
Паршивец сей меня не донял.
Слабак по этой части он.

Зашёл тогда издалека.
И лучше не придумал:
Дразнить он начал старика.
А дальше, что удумал?!

Птенец пархатый обнаглел,
И начал строить рожи.
Он пародировать хотел,
И в этом лез из кожи.

Других детей всех рассмешив,
Он принялся кривляться.
Себя лишь этим ублажив,
Он стал вдруг отвлекаться.

Ведь желторотому ему
Такое делать рано.
Сужу я только по нему,
Хоть он старался рьяно.

Давно «приятелем» с ним был.
Считал его способным.
Но тем, наверно, навредил?
Тот к славе стал голодным.

Он ждал посылов от меня,
И, видимо, заждался.
Поскольку он любил себя,
То вот, теперь сорвался:

«Маэстро не заметил, зря!
Пускай теперь страдает!
Во всём пеняет на себя,
Раз суть не понимает!».

Но до страданий далеко.
Меня смех разбирает.
Понять Аркашу нелегко.
Зачем на мэтра лает?

Как моська лает на слона.
Ну, что же с ней поделать?
Видать озлоблена она
В бессилье что-то сделать?

«Щенок» скорее от Табаки.
Не льва, конечно, не собаки,
Шакала только может быть.
Хотел влиятельным он слыть.

Мне лицемерно руку жмёт.
Верней, ладошку тянет.
И думает: вот отвернёт,
Иль в сторону отпрянет?!

По-барски, как для поцелуя,
Ладонь протягивать мне стал.
Но в этом жесте хамство чуя,
Я пальцы слишком сильно сжал…