Воспитанница

Леонид. Хорошо, сейчас.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Те же и Василиса Перегриновна.

Василиса Перегриновна. Видела, мой друг, видела.

Лиза. Нечего видеть-то было. (Уходит).

Леонид. Ну что ж что видели? Жаловаться, что ли, станете? Так я скажу, что вы лжете. Кому больше поверят: вам или мне? (Делает гримасу и уходит).

Василиса Перегриновна. Вот все-то так со мной. Моченьки моей нету! Все сердце изболело. Мученица я на этом свете. (Срывает с сердцем цветок и обрывает с него лепестки). Кажется, кабы моя власть, вот так бы вас всех! Так бы вас всех! Так бы вас всех! Погоди ж ты, мальчишка! Уж я тебя поймаю! Кипит мое сердце, кипит, ключом кипит. А вот теперь иди, улыбайся перед барыней, точно дура какая! Эка жизнь! эка жизнь! Грешники так в аду не мучаются, как я в этом доме мучаюсь. (Уходит).

II

Гостиная. Прямо отворенная дверь в сад, по сторонам двери, посередине круглый стол.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Из боковой двери выходят: лакей с самоваром и девка с чайным прибором; ставят то и другое на стол и уходят. Гавриловна и Потапыч входят за ними. Гавриловна приготовляет чай. Василиса Перегриновна выходит из саду.

Василиса Перегриновна. Вы мне, моя милая, всегда только одной воды наливаете.

Гавриловна. Крепкий-то чай вам нездорово пить, сударыня.

Василиса Перегриновна. Не ваше дело обо мне заботиться!

Гавриловна. Он грудь сушит, а вы уж и так совсем высохли.

Василиса Перегриновна. Эка жизнь! Эка жизнь! Не от чаю я, милая, высохла, от обиды людской я высохла.

Гавриловна. Обидишь вас! Вы сами всех обижаете, точно вас что поджигает.

Василиса Перегриновна. Не смеешь ты так со мной разговаривать! Ты помни, кто я. Я сама была помещица; у меня такие-то, как ты, пикнуть не смели, по ниточке ходили. Не давала я вашей сестре зазнаваться.

Гавриловна. Были, да сплыли. То-то вот бодливой корове бог рог не дает.

Василиса Перегриновна. Изверги вы мои, злодеи! Смерти вы моей желаете. Скоро я умру, скоро; чувствует душа моя скорую мою кончину! (Поднимает глаза к небу). Закрой меня от людей, гробовая доска! Прими меня к себе, сырая земля! То-то вам радость будет, то-то веселье!

Потапыч. Нам что ж! Нам какая оказия!.. Живите себе!

Гавриловна. Пока бог грехам терпит.

Василиса Перегриновна. За свои грехи уж я здесь намучилась; чужие грехи теперь оплакиваю,

Гавриловна. Лучше бы вы чужих-то грехов не трогали. А то помирать сбираетесь, а чужие грехи пересуживаете. Нешто вы не боитесь?

Василиса Перегриновна. Чего бояться? Чего мне бояться?

Гавриловна. А того, что с крючком-то сидит. Уж он, чай, поджидает.

Василиса Перегриновна. Где я! Где я! Боже мой! Точно я в омуте каком, изверги…

Входят с левой стороны: Уланбекова, Надя, Лиза и Гриша.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Те же и Уланбекова, Гриша, Надя и Лиза.

Василиса Перегриновна. Помолиться, благодетельница наша, изволили?

Уланбекова. Да, к вечерне ездила в город, праздник нынче там.

Василиса Перегриновна. Много благодеяний рассыпали нестоющим людям?

Уланбекова. Нет, только в Пустую улицу заезжала, к старику Неглигентову. Просил меня устроить его племянника: крестник ведь он мне. Жаль этих людей!

Василиса Перегриновна. Уж вы, матушка, всем благодетельница. Всем таки, всем! Которые и взгляду-то вашего не стоят, вы и тем благодетельствуете.

Уланбекова (садится). Нельзя же, душа моя! Нужно делать ближним добро.

Василиса Перегриновна. Да чувствуют ли они это добро-то? Могут ли они понять, бесчувственные животные, сколько вашего для них снисхождения?

Уланбекова. А мне все равно, милая! Для себя надо добро делать, для своей души. Заезжала потом к исправнику, просила, чтоб Неглигентова столоначальником сделал.

Василиса Перегриновна. Да, благодетельница, стоит ли…

Уланбекова. Не перебивай! Странный человек у нас исправник; я его прошу, а он говорит: места нет. Я ему говорю: вы, кажется, не понимаете, кто вас просит? Что ж, говорит, не выгнать же мне хорошего человека для вашего крестника. Грубый человек! Однако обещал!

Василиса Перегриновна. Еще бы он смел! Я и понять не могу, как это у него язык-то повернулся против вас. Вот уж сейчас необразование-то и видно. Положим, что Неглигентов, по жизни своей, не стоит, чтобы об нем и разговаривать много, да но вас-то он должен сделать для него все на свете, какой бы он там ни был негодяй.

Уланбекова. Ты не забывай, что он мой крестник.

Василиса Перегриновна. Я про то вам и докладываю, благодетельница: крестник он вам, ну и кончено дело, он никаких и разговоров не должен слушать. А то мало ли что говорят! Вот говорят, что он беспутный совсем, что дядя его в суд определил, а он оттуда скрывается; целую неделю пропадал, говорят, где-то версты за четыре на большой дороге, подле кабака, рыбу ловил. Да что пьянствует не по летам. Да кому ж какое дело; значит, он стоит того, когда вы за него просите!

Уланбекова. Я этого не слыхала и пьяным его не видала никогда; а просила я за него исправника, потому что он мой крестник. Я ему вместо матери.

Василиса Перегриновна. Знаю, благодетельница, знаю; все это знают, что вы, если захотите, так можете из грязи человеком сделать; а не захотите, так будь хоть семи пядей во лбу, так в ничтожестве и пропадет. Сам виноват, отчего не умел заслужить!

Уланбекова. Я, кажется, никому зла не сделала.

Василиса Перегриновна. Какое же зло? Да вы, по своему ангельскому сердцу, и мухи не обидите! Оно, конечно, все мы люди не без греха, дел же у вас много; на всех нельзя угодить! Коли правду говорить, так, благодетельница вы моя, довольно-таки народу и на вас плачутся.

Уланбекова. Кто же на меня плачется? Что ты врешь!

Василиса Перегриновна. Вам, благодетельница наша, всего знать нельзя. Да и не стоит вам, по вашей барственности, о всякой дряни беспокоиться. А хоть и плачутся, что на них смотреть, стоят ли они того? Вы уж другим-то много благодеяний делаете, так вам, нашей благодетельнице, бог простит.

Уланбекова. Я все-таки желаю знать, кого я обидела?