Ледовые войны

Рассказ Макфарлейна о задачах парламентской комиссии по изучению реакции канадцев на поведение их хоккеистов в международных турнирах я положил в основу статьи для «Комсомольской правды», которую в сентябре 1977 года перепечатала немецкая газета «Handel und Verkehr».

Тремя годами раньше для той же «Комсомолки» и «Советского спорта» я освещал канадскую часть Суперсерии-74, в которой сошлись сборные СССР и ВХА. К тому времени популярность нашего хоккея на родине этой игры так возросла, что руководство Всемирной хоккейной ассоциации даже подумывало выпустить грампластинку с песней Сергея Гребенникова и Николая Добронравова на музыку Александры Пахмутовой «Трус не играет в хоккей» в исполнении кумира подростков пятидесятых – шестидесятых годов, уроженца Оттавы Пола Анки. Важным событием предстоявшее соревнование назвал и министр иностранных дел Канады Аллан Макекен, с которым я встретился в канун суперсерии на международной конференции славистов в провинции Альберта.

Первый матч должен был состояться в Квебек-Сити 17 сентября 1974 года, куда мы добрались из Монреаля тремя днями раньше. Мы: наша команда, тренеры Кулагин, Локтев и Юрзинов, врач Белаковский, руководящие работники Спорткомитета Рогульский и Сыч, прилетевшие вместе с ними из Москвы спецкоры Гостелерадио (Николай Озеров), «Известий» (Борис Федосов) и ТАСС (Владимир Дворцов), а также трое собкоров в Канаде – поселились в отеле «Хилтон».

Работавший в «Известиях» редактором отдела спорта Федосов уже знал меня по моим корреспонденциям и предложил жить в одном номере. Мы вошли в лифт вместе с несколькими парами канадцев. Дело было субботним вечером, стояла теплынь, но дамы были в горжетках. По-парадному были одеты и их спутники, многие в смокингах. Они поднимались на самую верхотуру, в ресторан, откуда открывается панорамный вид на город. А мы вышли на своем этаже, расположились, и Борис, несмотря на поздний час, предложил отметить наше очное знакомство. Я возражать не стал.

– Тогда,– сказал Федосов,– позову Колю Озерова. Мы с ним старые приятели. Два года назад ему исполнился полтинник, и я напечатал в «Известиях» здравицу в его честь. Текст сочинил так, что из букв, которыми начинался каждый абзац, сложилось слово «поздравляю»… Ну что, звоню?

Николай Николаевич не заставил себя долго ждать. Стук в дверь, открываем и видим тучного, немолодого мужчину с давно знакомой всей нашей стране внешностью. Стоит на пороге нашего номера, улыбается, а я обомлел: на Озерове были майка и мятые семейные, как тогда их называли, трусы до колен, на ногах – шлепанцы. Николая Николаевича поселили несколькими этажами ниже, и я представил себе, как он поднимался к нам в одном лифте с канадцами в вечерних туалетах… Лет двадцать спустя нечто подобное во время государственного визита в США отчебучил первый президент РФ Ельцин. По своему обыкновению он как следует принял на грудь, а закуски не хватило, и Борис Николаевич ночью в одном исподнем выскочил из отведенной ему в самом центре Вашингтона резиденции на Пенсильвания-авеню в поисках пиццы.

– Коля и меня порой шокирует своим поведением,– сказал мне после Федосов.– Из семьи оперного певца, сам работал актером, да не где-нибудь, а во МХАТе. Брат известного режиссера Юрия Озерова, снявшего киноэпопею «Освобождение», объездил полсвета, ведя репортажи со множества Олимпийских игр, чемпионатов мира и Европы. А вот, поди ж ты, может такое учудить… Но я все равно его люблю, даже жалею. Ему ведь, несмотря на заслуги и всесоюзную славу, порой приходится унижаться. Вот и сейчас глава нашей делегации Рогульский наверняка заставит его выступать спарринг-партнером по теннису.

Так и случилось. Зампред Комитета по физкультуре и спорту при Совете Министров СССР Георгий Михайлович Рогульский пользовался в этой поездке особыми привилегиями. Его всюду возили на машине с мигалкой и водителем-арсиэмпишником[10 - Сотрудник Королевской канадской конной полиции (Royal Canadian Mounted Police, сокращенно – RCMP), которая совмещает функции жандармерии и контрразведки.]. Кроме того, Рогульскому дали возможность в каждом городе, где проходила суперсерия, по утрам играть в теннис.

Озеров же перед самой Великой Отечественной впервые стал чемпионом СССР в этом виде спорта и к тому времени, как семнадцать лет спустя повесил ракетку на гвоздь, завоевал это звание еще двадцать три раза. Теперь ему было почти 52 года, он набрал вес, жаловался на больные ноги и тем не менее вынужден был, чертыхаясь и кляня судьбу, каждый день ублажать спортивного чинодрала, бегая, словно мальчишка, по корту и изображая восторг от возможности тряхнуть стариной.

Николаю Николаевичу и в Москве приходилось обхаживать тех, от кого зависела его карьера спортивного комментатора. В Виннипеге, где состоялся третий матч Суперсерии-74, мы втроем – Федосов, Озеров и я – попали на презентацию международного хоккейного турнира для юниоров (фактически – неофициального первенства мира), который прошел в этом городе тремя месяцами позже, второй раз подряд принеся победу юным хоккеистам СССР.

При входе в зал, где организовали презентацию, стояли столы с шайбами, украшенными логотипом предстоящих соревнований. Набив этими сувенирами оба кармана своего пиджака, Озеров стал похож на навьюченное животное. Поймав выражение моего лица, Федосов, когда мы отошли в сторону, пояснил:

– Вернется Коля в Москву, будет ходить по начальству, вот сувениры и пригодятся.

Удивляло меня и отношение Озерова к делу. На стыке 1975–1976 годов руководство НХЛ предложило организовать еще одну суперсерию, причем в новом формате, и за океан отправились наши лучшие по тем временам команды – ЦСКА и «Крылья Советов», чтобы сыграть по четыре матча каждая с восьмеркой сильнейших профессиональных клубов. «Крылышкам», в частности, предстояла встреча с командой «Буффало Сейбрз».

Репортаж для советских телезрителей, как обычно, должен был вести Озеров. Дальше рассказываю словами Владимира Курникова, собкора Всесоюзного радио в Канаде, помогавшего Николаю Николаевичу в той поездке:

– Сели в кабину, готовимся к выходу в эфир. Я говорю Озерову: «Рассказать тебе про “Буффало Сейбрз?”», а он: «Да я и так все знаю». Надевает наушники и, пока идет разминка, говорит в микрофон: «Сегодня “Крылышкам” достался не самый сильный соперник…», приводя соответствующие аргументы. Откуда уж он их взял, ума не приложу. Только к пятнадцатой минуте матча счет был 4:1 в пользу профессионалов, к концу второго периода – 9:4, а к финальному свистку стал и вовсе неприличным – 12:6[11 - За всю историю советского хоккея такому разгрому в матчах с зарубежными соперниками не подвергалась ни одна наша команда.]. Пришлось Николаю Николаичу призвать на помощь все свое красноречие, чтобы объяснить нашим зрителям, как чемпион СССР умудрился так оплошать в матче с «не самым сильным соперником».

…Вернемся, однако, в Квебек-Сити середины сентября 1974 года. Наутро после прибытия в этот город хоккеисты сборной СССР отправились на тренировку в «Колизей», где должна была состояться первая игра в рамках Суперсерии-74. Хозяева арены закрыли доступ в зал для посторонних.

– Желающих хоть одним глазком взглянуть на тренировку советской сборной столько, что, открой мы двери настежь, помещение разнесли бы в щепки,– сказал мне один из организаторов предстоящего матча.

Тем не менее несколько десятков кресел на трибунах были заняты видными канадскими хоккейными специалистами, местными журналистами и двумя игроками сборной ВХА: Горди Хоу и Бобби Халлом. Им единственным старший тренер Билл Харрис разрешил посетить тренировку нашей команды: «У них нервы крепче – они всякого навидались на своем спортивном веку».

Подходим к живым легендам канадского хоккея, здороваемся. Те приветливо улыбаются.

– Мое впечатление об игре ваших хоккеистов? Самое превосходное! – сказал Хоу.

– Ваши игроки – суператлеты,– восторженно добавил Халл.

Он без труда выговаривал непривычные для североамериканцев имена, называя тех советских хоккеистов, кто ему нравился больше всего: Харламова («катается как бог»), Якушева, Третьяка («чудесный вратарь, буквально гипнотизирует нападающих, заставляя их ошибаться»).

Вечером того же дня в лучшем отеле квебекской столицы «Шато Фронтенак» состоялся пышный прием, собравший весь цвет канадского общества, включая премьер-министра, отца нынешнего главы правительства Канады Пьера Трюдо. Он тепло приветствовал нашего посла Александра Николаевича Яковлева.

Улучив момент, я попросил П. Трюдо сказать пару слов по поводу суперсерии.

– Искренне рад, что канадские и советские игроки участвуют в дружественных хоккейных матчах,– сказал Трюдо-старший (его бы устами мед пить!).– Это в полной мере соответствует духу отношений между нашими народами. Мы – друзья, но это не мешает нам соперничать в таких областях, как спорт, культура, наука.

Упомянутый отель назван в честь графа Фронтенака, генерал-губернатора Канады тех времен, когда она именовалась Новой Францией. Имя Фронтенака носит и форт в окрестностях Кингстона, где, как весной 1942 года установила специально созданная комиссия Канадской ассоциации любительского хоккея[12 - Наглядное свидетельство необыкновенно счастливой судьбы Страны кленового листа. На планете вовсю бушевала Вторая мировая война, советский народ, неся колоссальные жертвы, вел смертельную схватку с гитлеровскими захватчиками, а канадцы тем временем решали вопрос, какой город считать колыбелью хоккея с шайбой.], зимой 1885–1986 годов состоялись первые официальные соревнования по хоккею. Копию соответствующего декрета мне подарил куратор Международного зала-музея хоккейной славы Лео Лафлер (о нем речь впереди).

В «Шато Фронтенак» из «Хилтона» нашу делегацию доставили специально поданным автобусом. Завезли во внутренний дворик, где нас поджидала сборная ВХА.

Выходим из автобуса, здороваемся с канадцами. Те молча жмут соперникам руки, и только Фрэнк Маховлич, нахохлившись, отошел в сторону, демонстративно заложив руки за спину.

Двумя годами раньше он играл в НХЛ и участвовал в Суперсерии-72, где, по выражению «Глоб энд мейл», не столько играл в хоккей, сколько гонялся за призраком коммунизма. Тогда перед вылетом на ответные матчи в Москву Маховлич предложил захватить… палатки, чтобы разбить лагерь в предместьях нашей столицы:

– Идет холодная война, и Советы могут по ночам устраивать под окнами нашего отеля бедлам, чтобы лишать нас сна.

«Профи» все-таки поселились в гостинице «Интурист» (теперь на этом месте стоит «Ритц-Карлтон») и первым делом принялись искать подслушивающую аппаратуру. Из мемуаров Фила Эспозито: «В одном из номеров парни обнаружили под напольным паласом металлическую пластину с шурупами. “Есть!” – решили ребята и открутили болты. Внизу раздался грохот».

Оказалось, что канадские гости нашей столицы, которым «комми» мерещились под каждой кроватью, открутили огромную люстру, прикрепленную к потолку банкетного зала, и та вдребезги разбилась, по счастью, никого не покалечив (дело было поздно вечером). Тогда же другой игрок сборной НХЛ – Уэйн Кэшман, заподозрив наличие шпионских устройств в зеркале своей комнаты, сорвал его со стены и вышвырнул во внутренний двор «Интуриста». В результате до отлета домой его жене пришлось наводить марафет перед зеркалом в номере супругов Эспозито.

Бей своих…

Есть такое понятие – спортивная злость. Мне оно знакомо не понаслышке: с двенадцати до сорока двух лет я играл в баскетбол, еще студентом получив звание кандидата в мастера спорта.

Спортивная злость присуща многим из тех, кто всерьез занимается спортом, особенно его контактными разновидностями. В принципе, это нормально. Спортивная злость – нечто большее, чем спортивный азарт, и сродни одержимости, без которой, по моему убеждению, невозможны большие свершения в любой сфере человеческой деятельности.

Канадским хоккеистам спортивную злость прививали из поколения в поколение, причем дозами лошадиными, из-за чего своими повадками они напоминали свирепых воинов древности – берсерков.

Доходило и до смертоубийства. Впервые это случилось в 1905 году, когда Аллан Лоуни ударом клюшки отправил на тот свет Альсида Лорена. Двумя годами позже та же судьба постигла Оуэна Маккорта, павшего на поле ледовой брани от клюшки Шарля Массона. Обоих убийц суд оправдал: в первом случае потому, что Лоуни, мол, использовал клюшку как оружие самообороны, а во втором – за отсутствием прямых доказательств того, что Маккорта убил Массон, а не кто-то другой.

Полвека спустя, в 1955 году, брать реванш за поражение от сборной СССР на предыдущем первенстве мира отправилась команда «Пентиктон Виз». На первой же тренировке по прибытии в ФРГ, где должен был пройти чемпионат, канадцы устроили междусобойчик: разбившись на пары, принялись дубасить друг друга. С особой яростью это делали Билл Уорвик (о нем речь впереди) и Джордж МакАвой.

– Как это понять? – пораженный увиденным, спросил сидевшего на скамье запасных Джима Фэйрберна один из немецких журналистов.

Одноклубник дерущихся пожал плечами:

– Да у нас всегда так. Мне вот уже двадцать три зуба выбили, и все – на тренировках…

В Северной Америке хоккейная статистика знает все: кто, когда и сколько забросил шайб, кому из голкиперов реже всего забивали, какой клуб чаще других побеждал, а какой прослыл неудачником. Издавна в заокеанском хоккее ведут и учет грубиянов. В показателях каждого игрока рядом с графами «количество сыгранных матчей», «число заброшенных шайб и голевых пасов» фигурируют «штрафные минуты». Особо отличившихся по этой части выделяют наравне с лучшими снайперами, самыми надежными защитниками и непробиваемыми вратарями.

Кстати, о вратарях. Голкипер команды «Ванкувер Кэнакс» Гэри Смит мечтал вписать свое имя в историю НХЛ в качестве первого стража ворот, сумевшего забросить шайбу соперникам. Его коллега по хоккейной профессии Эдди Джиакомин даже специально отрабатывал броски со сверхдальних дистанций. Но самое большее, что удавалось форвардам во вратарских доспехах,– это заработать баллы за голевые передачи.

Зато куда чаще заокеанские хоккейные вратари попадали в итоговые протоколы как злостные нарушители правил. Тот же Гэри Смит своей клюшкой однажды сломал ногу нападающему «Филадельфии» Гари Дорнхоферу. Аналогичным образом Дорнхофер потом пострадал от однофамильца своего первого обидчика – голкипера «Нью-Йорк Айлендерс» Билла Смита. «Для игроков чужих команд появляться во вратарской площадке, где хозяйничает Билл, равносильно тому, чтобы подставить голову под пропеллер»,– утверждала торонтская газета «Санди стар».

По неписаным законам хоккея, на выручку подвергшемуся нападению вратарю должны спешить одноклубники. Билл Смит избавил их от этой обязанности. «Не мешайте, управлюсь сам!» – кричал он своим одноклубникам, беря на изготовку клюшку-секиру. И находил на соперников управу, которая, впрочем, больше смахивала на расправу.

– Врежешь одному-другому – остальные и не сунутся,– ухмылялся Билл Смит.

Насилие и жестокость в описываемые времена процветали и в других видах заокеанского спорта. В бейсболе битой лупили не только по мячу, но и по головам и ребрам соперников, а в баскетболе удары локтями и кулаками стали столь же привычными, как национальный гимн перед началом игры. «Умышленное нанесение травм соперникам никогда еще не было так распространено, как нынче»,– говорилось в вышедшей в 1980 году в США книге «Сезоны позора: рост насилия в спорте». Ее автор бил тревогу: североамериканская молодежь получает уродливое представление о сути и целях спорта, а реальность происходящего на стадионах действует на юную психику сильнее телевизионных зрелищ и кинофильмов с кровавыми сценами. Тем временем Джек Тейтум, на совести которого не один искалеченный игрок в американский футбол, выпустил разошедшуюся большим тиражом автобиографию под названием «Мое имя – Убийца».

И все же по числу сломанных ребер, конечностей и носов, выбитых глаз и зубов, рваных ран и прочих травм с хоккеем не мог сравниться ни один другой вид заокеанского спорта.

Зрителям на потеху

Каких только объяснений за океаном не предлагали феномену по имени violence (насилие) на ледовых аренах! Сколько книг и статей об этом в Северной Америке напечатали! Штатный статистик профессионального хоккея Фрэнк Полначек даже связал вспышки драк с… лунными фазами. Он вычислил, что чаще всего стычки возникали в периоды полнолуния, и предложил в такие дни матчи не проводить.