Большая страна Китай

–Да. – Лена, зябко поёживаясь, прижалась к его плечу.

Митя допил вино из бокала, погладил живот и сказал:

– Зэр гут!

…Утром решено было прогуляться. Первыми вышли Лена и Толя, а Воробьёв с Митей замешкались в прихожей.

–Как тебе понравился Толя? – спросил Митя, зашнуровывая ботинки глядя снизу, отчего лицо у него было напряжённым.

–Неплохой парнишка. Неглупый, живой такой. Но мне показалось, что ты охотнее общаешься с Леной – Воробьев неуверенно улыбнулся.

–Толя – мой друг,– сказал Митя серьезно, с укором.

–Ты читал Камю? Один из его героев говорит: жена друга священна. Но незадолго до рокового события я лишал бывшего друга своей дружбы.

На лице у Мити появилось странное, непонимающее выражение.

–Что ты говоришь? – с глупой улыбкой переспросил он.

–Нет, ничего, – сказал Воробьёв. Ему стало стыдно, он отвернулся.

Запомнилось и первое утро нового года: чистое голубое небо и яркий снег, необычная картина для здешних южных мест. Морозный воздух лился в грудь, и тяжесть в голове рассеивалась.

Потихоньку они направились к дому Толи и Лены. Ивановы жили совсем рядом. Вот уже навстречу, оторвавшись от бабушки, побежал мальчик, облепленный снегом, и по радостной суматохе можно понять, что это Олег, сын Лены и Толи.

–Мама! Папа! Дядя Митя!

Митя подхватил его на руки и пошел впереди всех широкой пружинящей походкой. Олег, обнимая его, смеялся и что-то говорил ему на ухо. Чуть позади шли счастливые родители. Следом, не зная, куда деть руки, Воробьев.

Митя двигался во главе процессии, как флагманский корабль. Была у него, пожалуй, некоторая склонность к рисовке. А может, это было что-то другое.

В детстве, вспомнилось Воробьеву, Митя выделялся своим пением. Мальчишки из их дворов почему-то стеснялись этого – пения, танцев и тому подобных вещей. А Митя пел, и пел охотно, в любом месте – в школьном дворе, на улице. Он громко, уверенно исполнял понравившиеся песни. И, что характерно, никто не смеялся над ним. Наоборот, мальчишки примолкали, внезапно осознав, что есть своя ценность в таком вот смелом исполнительстве.

В этом было что-то неожиданно взрослое. И мальчишки при этом сами немного взрослели.

Раньше всех Митя заговорил и о любви. Они стеснялись самого этого слова. А Митя стал говорить об этом лет уже в тринадцать. Он говорил, что любовь – величайшее счастье, которое может выпасть человеку. Все те стыдные вещи, о которых рассказывались анекдоты, над которыми принято было презрительно смеяться, выходили у Мити прекрасными, благородными.

Митя высказал эти неожиданные мысли совершенно спокойно. И снова он не был осмеян. В его словах угадывалась истина, которой все почему-то стыдились; она была влекущей, волнующей. Потом, когда они почти совсем уже выросли, как-то раз произошел спор о газетной статье, в которой был описан пример верной любви. Это была история тяжелой болезни женщины и самоотверженности мужчины. Кто-то высказал сомнение в правдивости статьи: трудно поверить, что человек способен годами выносить утку, стирать грязные простыни.

Митя сжал скулы. Потом, сверкнув глазами, сказал:

–Я согласился бы есть кал любимой девушки.

И говоривший посмотрел на Митю со страхом.

Да, была в Мите какая-то решительность.

2

И вот теперь, приехав к Воробьеву июльским жарким воскресеньем, Митя сказал, отводя глаза в сторону, делая остановки, но решительно:

–Я хочу, чтобы ты знал. Мы с Леной любим друг друга.

И – "любим" он сказал так, что ни в чем не оставалось сомнений. Вот и названо это слово. Бедный Митя, почему-то подумал Воробьев. Ему стало тоскливо – оттого, что он угадал тогда.

Оказывается, можно предвидеть поступки людей. Это может помогать в жизни, в работе. И все таки жаль. Получается, что люди устроены просто. Несмотря на наслоения сложностей, так называемую неоднозначность, в основе своей человек довольно прост и, как правило, оказывается в плену извечных, банальных ситуаций.

В ту новогоднюю ночь ситуация сразу насторожила Воробьева. Супружеская пара и неженатый друг семьи. В этом было что-то, пробудившее в Воробьеве неуверенность, ощущение опасности. Ситуация была чревата определенным ходом дальнейшего развития.

Надо отдать должное: Митя, Толя и Лена как будто старались преодолеть эту заданность, они словно искали новое решение. Они бросили вызов банальности. Но победить на сей раз (можно сказать – и на сей раз) не удалось.

Солнце палило прямо в распахнутое окно. Воробьев, голый до пояса, сидел за столом над книгами. Отец, мать и младший брат ушли на реку.

Митя, оседлав табуретку, застыл перед ним, прямой и настороженный; на переносице его была складка. Однако же он был аккуратен: в белой безрукавке, светлых новых брюках. Воробьев застеснялся своей наготы, надел рубашку.

–А ведь я угадал тогда, – сказал он, вздохнув.

–О чем ты? – спросил Митя.

–Помнишь, мы говорили о Камю…

Митя с недоумением смотрел на него.

–Нет, – сказал он и досадливо поморщился. – Я пришел к тебе не за этим. Я хочу знать, как ты относишься… к этому… К моему… поступку… Он нервничал, кусал губы. Воробьев стал собирать книги со стола.

–Что тебе сказать? Жизнь есть жизнь. Все не просто. От Лены я не в восторге. А впрочем, я не о том… Все не просто. Помнишь, у Чехова? Рассказ, где двое прощаются в вагоне… Понимают, что любят друг друга… Что нужно было плюнуть на все обстоятельства, условности… Но поздно. Короче, я не собираюсь судить тебя.

Почему, говоря все это, Воробьев прятал глаза? И отчего Митя старался не замечать этого?

Митя облегченно вздохнул.

–Спасибо тебе. Я рад, что мои друзья не осуждают меня. Это здорово, когда друзья тебя понимают!

У Мити было еще два-три приятеля там, в центре. Сокурсник Бенедикт жил с ним в одном подъезде. Другой, которого все звали по фамилии – Рогов – недавно вернулся из армии и пока что нигде не работал, г у л я л. Он, впрочем, собирался устроиться грузчиком в драматический театр.

–Я прошу тебя поехать со мной, – сказал Митя.

Оказалось, что сегодня у Лены день рождения, а Мите трудно бывать у Ивановых теперь, когда Лена каждый день тайком приходит к нему. Митя признался, что ему вообще нелегко сейчас. Ведь она, как ни говори, замужем.

–А я ревнив! – сказал он с нервным смешком.

Они поехали через весь город на трамвае. Жара стояла адская, хоть день уже клонился к вечеру. Хорошо, что было воскресенье. Раскаленный трамвай был полупуст. По дороге Митя рассказал, как э т о случилось.

Митя с Ивановыми давно уже подумывали о выходе на природу, и довольно конкретно. Лесное хозяйство, где работал отец Мити, имело в горах сторожку. Постоянно там никто не жил, а при случае можно было остановиться. Хозяйство использовало сторожку в основном для выездов с приезжим крупным начальством. Туда-то и предлагал отправиться Митя, и Ивановы охотно поддержали эту идею. Весной идея была осуществлена. Сергей Иванович подбросил их до ближайшего селения, откуда до сторожки был день неспешного пути. Поднимаясь вдоль берега быстрой горной речки, они на исходе дня достигли этого места, которое оказалось чудесным. Вокруг горы, расцветающая весенняя природа. Удивительный воздух, который можно пить с наслаждением, как родниковую воду. Цветы, которых они никогда не видели, и названий не знали.

Вечером провожали садящееся солнце. В этот миг и сдвинулось что-то в душах Мити и Лены. Митя сказал только, что они посмотрели в глаза друг другу. Они проснулись одновременно, рано утром. Сторожка стояла на склоне горы, на сваях, а между сваями было пространство, наполовину заваленное всяким хламом, что-то вроде подвала или чулана.

Туда и пошли Митя с Леной.