С тобой шампанское вкуснее

– Над чем сейчас работаешь?

– Перевожу каталог для дончан «Шахтные угольные комбайны».

– Не перестаю поражаться тебе, Серега! Устроился бы на завод или махнул бы за границу. С твоим знанием немецкого и английского хоть в Штаты, хоть в Германию, хоть на туманный Альбион ? везде дороги открыты. А ты сидишь тут в подвешенном состоянии: то есть заказы переводов, то нет заказов, то густо, то пусто.

– За границу в первую очередь нужны узкопрофильные специалисты, уже во вторую ? знающие язык, а я, кроме как переводить, ничего не умею. Да и ехать мне никуда не хочется, там чужие люди, чужие отношения. А сидеть на заводе от звонка до звонка, с восьми до семнадцати ? принципиально не хочу. Здесь я свободен в своих делах на сто процентов, а при начальниках «шаг вправо, шаг влево…» ? сам понимаешь.

– Это точно. – Дима поставил опустевшую бутылку на пол, устроился поудобнее и о чем-то задумался.

В это время многие офисы были уже закрыты, и здание наполнилось совершенной тишиной, слышалось тиканье настенных часов, висевших справа от нас над дверьми. Тишину прервал Дима:

– Может, в баньку махнем? Парилочка, венички… Красота!

– Можно будет. Надо подумать.

– Да что там думать? Времени у тебя вагон! Таня уехала, чем теперь тебе заниматься по вечерам, как не прожигать его в веселой компании?!

– Это точно, но ты сам знаешь: когда нет свободной минуты, нам что-нибудь хочется такого, а как появляется уйма свободного времени, все желания исчезают куда-то.

– Переживаешь? Понимаю. Ничего, друг, все будет хорошо, Таня у тебя боевая девчонка, а с мамой точно не пропадет.

– Мне не нравится, когда такие поступки делаются для простого самоутверждения. Мой отец по знакомству договорился, что бы ей в крупной фирме хорошее место подобрали, только подождать немного.

– Ну, и какое ее решение?

– Она согласна. Но, по ее словам, не хочет это время проводить, ничего не делая, а на самом деле у нее амбиции взыграли, что не сама нашла себе тепленькое место под солнцем. Хочет этой поездкой всем доказать, что сама способна зарабатывать деньги. По факту никому доказывать ничего не надо, сама себе доказывает.

– Пусть доказывает, самоутвердится, но будет так, как ты и отец спланировали. Правильно?

– Правильно-то правильно, но если у нее не выйдет с этой поездкой, будет еще хуже: она не остановится, еще чего-нибудь придумает…

Я дома. Со щелчком выключателя в прихожей занялась ярким светом лампочка, временно подвешенная на длинном проводе. Отложив после ремонта покупку дорогой люстры до так называемых лучших времен, мы с Таней достаточно долго пользуемся обыкновенной, в патроне, свыкшись с положением вещей и уже не обращая на такой пустяк внимания.

После улицы воздух в квартире казался спертым. Пройдя на кухню, я открыл форточку, из холодильника достал припасенную бутылку светлого пива. В зале небрежно разделся и улегся на диван у телевизора.

«Вот она, свобода желаний и поступков», – подумал я.

Вспомнились перрон, проводница, пухлые чемоданы, Танины голубые глаза и прощальный поцелуй, суета людей, сбившихся у вагона, мятая табличка за мутным стеклом «вагон № 5». И почему-то казалось, что все это было не со мной.

Мы познакомились с Таней больше двух лет назад, где-то в середине августа. Точную дату всегда помнит Таня, потому я не забиваю себе голову лишней информацией. В невыносимую жару, в конце рабочего дня она, щупленькая, маленькая, ниже меня на полголовы, в коротенькой темной юбке клеш и белоснежной рубашке, принесла мне какой-то заказ на перевод. Задержавшись в офисе на полчаса, в свои двадцать два похожая на школьницу, она мяла пальцами подкрученные плойкой, выкрашенные в рыжий цвет локоны и с интересом шпиона расспрашивала меня: почему я занимаюсь тем, чем занимаюсь. Через три месяца нашего знакомства она перебралась ко мне в квартирку, через год – свадьба, медовый месяц на Азовском море, на Бердянской косе. Невольно я посмотрел на свой безымянный палец правой руки: с кольцом кисть стала выглядеть по-другому, но мне даже нравилось ощущать себя несвободным и вроде серьезным человеком.

Телевизор погас, все вокруг окрасилось в серые оттенки. Тяжелая, сковывающая руки и ноги усталость от наполненного событиями дня неожиданно обрушилась на меня. Через минут пять я провалился в сон.

II

Неуклонно сдавая свои позиции, даря драгоценные минуты за минутами звездным и уже по настоящему холодным ночам, прошли десять дней. Сосредоточившись на работе, я почти все время проводил у себя в конторке. Пару раз оставался ночевать тут же на диване, в кромешной темноте засыпал под аккомпанемент дождя, глухо барабанившего по металлическому подоконнику. На прошлых выходных я пропадал у Димы. В субботу его супруга приготовила нам отличный борщ на обед, потом мы втроем пили чай с чудесными блинчиками, макая их в варенье из черной смородины, и играли до поздней ночи в дурака. Добрался я домой к трем часам утра, а днем, хорошенько выспавшись, мы снова ели блинчики, играли в карты – и снова до ночи.

Сегодня, в трудах и тишине, мне удалось закончить каталог угольного машиностроения, который от меня уже неделю ждали в Донецке. Часы отметили восемь вечера. Я встал из-за письменного стола, вышел в коридор и с удовольствием потянулся руками вверх. Дождя не было, только с козырьков крыш крупные капли воды с лязгом падали на асфальт. Заглушая болтовню цветочников, шумели ясени, раскачиваясь своими огромными темными силуэтами; урчали легковушки, осторожно перекатываясь через «лежачих полицейских» напротив школы № 22; уличные фонари почему-то не горели – было темно, суетливо и сыро. Пора домой! Я накинул кожаную куртку, закрыл конторку на ключ и вышел на улицу.

Припоминая, что дома пустой холодильник, зашел за продуктами в «Кристалл». Внутри было приятно тепло, пахло свежеиспеченным хлебом, чесноком и готовящейся курицей гриль. Пройдясь по рядам, я собрал в корзину свой стандартный «холостяцкий набор»: два килограмма вареников с картошкой, пачку черного чая и нарезной батон с десятком яиц для гренок. У второй кассы занял очередь за полной дамой средних лет и стал ждать.

В очереди к соседней кассе я увидел знакомое лицо. Катя не замечала меня, задумчиво вчитываясь в клочок бумажки, вероятно, сверяя список необходимых покупок. Когда она подняла взгляд в мою сторону, я не удержался, чтобы ни махнуть ей рукой. Мое движение, наверняка, казалось чудным, и ее лицо оживилось широкой улыбкой. Мы оба расплатились на кассах и сошлись на выходе.

– Сто лет не виделись?! – Для меня эта встреча оказалась больше, чем приятный сюрприз.

Скрывая безудержную радость, вместо желаемых объятий я скромно сжал ее руку в своей ладони.

– Восемь, ? поправила она. – А ты совсем не изменился, такой же худенький.

В секундной паузе мы осмотрели друг друга.

– Чем занимаешься, чем живешь?

– Стригу в парикмахерской, здесь рядом, в гостинице «Краматорск», живу также с родителями в том же доме на Даманском, помнишь?

– Конечно, помню.

– А ты?

– Занимаюсь переводами, документы и прочие бумажки.

– На себя работаешь, здорово! Вижу, женился…

– Да, не так давно. ? Неожиданно для себя я смутился.

Мы не спеша прошлись вдоль улицы, вывески магазинов и мигающая реклама разноцветными пятнами расплывались по мокрому асфальту. У остановки в ожидании транспорта толпился народ, мне хотелось поговорить больше, но троллейбус предательски скоро поспевал к ближайшему перекрестку и уже через минуту зашипел открывающимися дверьми напротив нас.

– Мне пора. – Катя снова одарила меня улыбкой, в этот раз уже первой пожала мне руку. – Где я работаю ? ты знаешь, будет желание ? заходи.

Насытившись вдоволь варениками, я заварил крепкий черный чай и вышел на балкон. Мои соседи этажом ниже принимали гостей, громко играла музыка, стреляло шампанское. Облокотившись на перила, я смотрел на раскинувшуюся передо мной центральную площадь и думал: «Какой прекрасный вид из моих окон и как редко я стал это замечать». В центре, с белоснежными колоннами и мраморными ступенями, величественно возвышался дворец культуры, обсаженный высокими пирамидами голубых елей. Перед центральным входом разбиты клумбы роз, а левее установлен мощный памятник неспокойного минувшего – вождю пролетариата, перед которым, несмотря на поздний час, несколько подростков катались на роликах.

Сделав последний глоток чая, я отправился в спальню. Белый свет уличного фонаря, пробираясь сквозь причудливый рисунок гардины, облепил темными цветами пол, кровать и меня, улегшегося в этом узоре, будто в пижаме. Снизу все еще слышались музыка, звон столовых предметов, громкие голоса и смех. Грубые звуки врезались в мое сознание, отталкивая сон, они не давали ему овладеть мною.

«Все же я ее повстречал», – думал я о Кате.

Наша встреча в запахе хлеба и пряностей взволновала меня. Воспоминания прошлого яркими вспышками побежали из далеких уголков моей памяти, складываясь в темном пространстве комнаты цветными картинками, и я с удовольствием позволил охватить себя этим воспоминаниям из детства.

В июне девяносто шестого года, успешно сдав школьные экзамены, мы с Димкой перешли в выпускной одиннадцатый класс. Однажды во второй половине дня, когда горячие солнечные лучи теряли свою силу, мы собрались нашими дворовыми пацанами играть в футбол за домами на пустыре. Во время игры на поле, заведенный нашей беготней, выскочил годовалый доберман. Рыча, лая и прыгая в разные стороны на своих длинных ногах, собака моментально разогнала игроков.

«Ко мне! Герда! – слышался отчаянный тонкий детский голос хозяйки. – Герда! Ко мне!»

Не успел я, спасаясь, залезть на ворота, как почувствовал укус за зад, с характерным треском моих штанов.

– Прости, не смогла удержать, – оттягивая собаку за поводок, оправдывалась совсем юная Катя. Я обернулся. Посмотрев в ее выразительно-грустные карие глаза, на Герду, терзавшую в пыли мой оторванный задний карман, ругаться не смог и молча ушел домой.

– Кавалеры приглашают дам! – срываясь из неоткуда, объявил мужской голос, своевольно возвратив меня в две тысячи четвертый год. Шарканье ножек стульев о паркет, топот ног и звон бокалов проходили сквозь пол, путая мои воспоминания с реальностью. Через какое-то время внизу все затихли, потом снова стали передвигать стулья, звякнула посуда (это кто-то неосторожно усаживался за стол), и тот же мужской голос после пары настроечных аккордов на гитаре рьяно запел: «Тишина-а-а, тишина-а-а…»

Я встал, прошел на кухню и поставил чайник на огонь.