Наедине с нежностью. Часть первая. Оля

– По такому снегу, среди ночи, в такую даль?..

Она очень продрогла: я, в прихожей, снимая с неё заснеженную курточку, заметил, что её знобило. Серо-зелёные глаза были так близко и так глубоки, что у меня на миг перехватило дыхание. Мелькнула мысль – не утонуть бы…

Присев возле её ног, расстегнул замки сапожек, легко потянул за каблук, освобождая одну ногу за другой, невзначай касаясь холодных коленей в колготах. Встал. Взяв под руку, повёл в зал. Я чувствовал её лёгкое сопротивление, но отнеся его к смущению, усадил её на диван.

– Пойду, сделаю поесть. Если озябли – вот плед.

Я собирался общаться долго и потому остановил выбор напитков на кофе.

– Вы какой кофе предпочитаете? «Кению» или «бейлиз»?

Она недоумённо глянула на меня и неопределённо пожала плечами:

– Растворимый, если можно, с молоком.

Уже в дверном проёме из зала в коридор, невольно оглянулся на свою гостью. Она, в голубом крупно-вязанном свитере, сидя на краешке дивана, плотно сжав колени под чёрной юбкой, с напряжением и любопытством разглядывала комнату.

Решив, что кофе вкусом ликёра со сливками может ей не понравиться, остановился на классическом – «кении». Прожужжала кофемолка, вспыхнул под туркой газ. Через некоторое время, поставив на поднос тарелочку с бутербродами, две чашки кофе, прошёл в зал. Там я увидел то, чего никак не ожидал увидеть.

Моя Золушка лежала на диване, подложив под голову плюшевого медведя, укрывшись пледом, и кажется, спала.

Поставив поднос на журнальный столик, подсел к дивану прямо на пол, стал её разглядывать. Прямой с лёгкой горбинкой носик, маленькие припухлые губки с небольшой родинкой чуть ниже правого крылышка носа, чёрные брови, чёрный завиток чёлки на лбу и длинный по плечи волнистый волос.

Она выглядела настоль молодо и беззащитно, что я растерялся. Наверно нужно было вместо медведя подложить ей подушку и что-то сделать с одеждой? Но я подумал, что она может испугаться и, решив ничего не делать, в некой задумчивости пошёл в спальню стелить себе постель. Через некоторое время, выйдя обратно в зал, чтобы направиться в ванную, вдруг почувствовал на себе взгляд. Моя гостья лежала и смотрела на меня с лёгким недоумением. Я понял, что она забыла, где находится и сейчас произойдёт нечто. Прижав палец к своим губам, медленно и тихо произнёс:

? Т-с-с-с,? и замер там, где стоял.

Через пару минут её лоб разгладился: вспомнила. Она села, не опуская ног на пол, не убирая пледа, укрывавшего колени, положив руки на них. Щёчки порозовели, согрелась, видимо усталость и тепло сделали своё дело, и она задремала или уснула, не знаю. Я перевёл дух. Среди ночи женский крик из моей квартиры был бы очень некстати.

– Как вас зовут, дитя моё?

– Оля.

– А сколько же вам лет?

– Семнадцать.

Вот это влип!

– Надеюсь, не завтра будет?..

– Нет, было летом, в мае.

– И что ж вы делали на улице одна в такое время, вас же родители наверно потеряли?

Она снова насупилась и замолчала.

Я понял, что спрашивать бесполезно. Ладно, подождём, пока появится настроение говорить.

– Давайте я вам постелю, и вы разденетесь

– Н-е-е-ет!

В её голосе был ужас. Я понял, ещё слово, и она метнётся к дверям, как есть, и забьётся пойманной птицей. Час от часу не легче! Но я тогда ещё не знал, что все мои приключения впереди и выльются они в целую детективную историю с похищением и выкупом. Сегодняшнее состояние это просто лёгкая разминка перед тем, чего не пожелаешь и врагу!

– У меня нет родителей, – снова раздался её голос.

– Как нет? – мне стало плохо.

– Дома нет, они уехали в гости.

Ну, слава Богу, хоть так!

Я не знал о чём ещё с ней разговаривать. То, на что я надеялся на улице, растаяло быстрее, чем я это понял. Наверно нужно поговорить о школе, как она учится, кто у неё классный руководитель, когда каникулы?… Я уже открыл рот, чтобы задать эти идиотские вопросы, но каким-то шестым чувством понял их нелепость.

«Профориентация» – тоже школьное слово, вдруг всплыло в памяти. Она наверно не знает, кем хочет стать, врачом наверно, а мальчики космонавтами хотят.

Всё – это уже паранойя!

– Если вам будет мешать свет, выключатель у двери, – и показал глазами, где он находится.

Я уже забыл, куда собирался идти, вернулся в спальню, лёг в постель и, с грустью думая о своей невезучей доле, неожиданно уснул.

Спал и видел во сне, что пошёл с Олей сдавать документы в первый класс, а у нас требуют справку из детского садика об успеваемости. Я стал ругаться, кричать и проснулся. Солнце било прямо в глаза, часы над софой показывали начало десятого, воскресенье – лежи не хочу! Тут я вспомнил ночное приключение и подскочил – где Оля? Встав в дверном проёме спальни, увидел, что диван пуст. Неожиданно мне стало легко, просто замечательно. Ночное приключение окончилось, не так как хотелось бы, но благополучно. Я не стар, чуть-чуть потрёпан (всего на тридцать два года), здоров, силён, а главное свободен от попечительских дел.

Размышляя о превратностях судьбы, я вдруг услышал нежный голосок, о которого меня бросило в жар.

– А где у вас сахар?

Я машинально, тупо ответил, не веря себе от ужаса.

– Кончился.

Лучше бы я кончился вместе с ним! О, Господи, за что ты меня наказываешь вторые сутки? Стал перебирать в памяти все неблаговидные поступки и пришёл к выводу – не за что!

Нужно было одеваться и идти на кухню. Оля там уже вовсю хозяйничала, нашла в столе и заварила чай, нарезала хлеб и сейчас намазывала на него масло. Я несколько встревожился и сразу не мог определиться в своих чувствах: нравится это мне или нет. Ещё ни разу, ни одна из моих внезапных гостей женского пола не позволяла себе такого. Обычно это был кофе в постель, но готовил его я. А тут непонятно, то ли по-хозяйски, то ли по неразумению. Предположив, что последнее более вероятно, вследствие её возраста, решил успокоиться. Я сел на табурет и стал наблюдать за ней. Оля готовила бутерброды со знанием дела, ни одного лишнего жеста, ни одного неточного движения, будто не первый раз хозяйничала на моей кухне, на той самой кухне, куда посторонним женщинам вход был, как правило, воспрещён. Меня всегда коробило желание приходящих гостий, навести свой порядок на моей кухне, я это всегда рассматривал, как некий рывок для прыжка в направлении моего сердца, без моего согласия, что и приводило к немедленному расставанию с ними. А тут было что-то другое, не совсем понятное мне. Я не узнавал себя. Давно я так не волновался, и где? На собственной кухне!

Оля уже положила нарезанный сыр на хлеб с маслом и наливала в чашки зелёный чай. Иногда она вскидывала на меня задумчивый взгляд, и тогда меня обдавало жаром. Её глаза – это было то, ради чего можно было потерять голову и надолго. У неё были изящные пальчики и взгляд много пережившей женщины, мудрый, спокойный и бездонный. Мужчина, не ищущий в женщине души, никогда не обратит внимания на глубину её глаз. Я по жизни желал познать, прежде всего, душу женщины. Это очень трудный, полный ошибок и заблуждений путь. Но он так заманчив интригой, красотой отношений, сложностью ситуаций. Так приятно в Макбет найти черты Дездемоны, а в Джульетте, к сожалению, наклонности Шапокляк.

Бутерброды ели с чаем без сахара, но с конфетами, найденными Олей в недрах стола и, я вдруг понял, что не смогу ей говорить на «вы». Никогда не флиртовал с семнадцатилетними. Хотя, помню, на заре печальной юности что-то было, но тогда был другим и я.

– Мама твоя, чем занимается?

Она неопределённо пожала плечами

– На химическом заводе кем-то.

– Кем-то?