Железный ветер. Путь войны. Там, где горит земля (сборник)

Солнечный луч ловко проник в окно, прокравшись в щель между шторами, скакнул на спинку кровати и тонкой спицей уколол спящую. Тихое пощелкивание таймера электрочасов громко отозвалось в тишине квартиры. Повинуясь сигналу, включилась электрокофеварка на кухне, забулькала нагреваемая вода.

Семь часов утра, время вставать.

Ютта Карлссон затуманенным сном взором бездумно смотрела в потолок, задрапированный паутинной тканью, балансируя на грани между подъемом и сонным забытьем. Еще со времен школьного детства она была твердо уверена, что вся мировая история – это эпическая битва «жаворонков» с «совами». С однозначным результатом.

Надо было вставать.

Вставать категорически не хотелось. Работа, важные мероприятия сегодняшнего дня, все это казалось совершенной мелочью в сравнении с еще часом, может быть даже двумя, утреннего – самого сладкого – сна.

Однако Ютта вечерняя, собранная, деловая женщина двадцати пяти лет, прекрасно знала, что Ютта утренняя будет совершенно иным человеком, поэтому подготовилась заранее. В пять минут восьмого свирепо залаял армейский казарменный будильник, предусмотрительно поставленный в ванной. Он также был подключен к сети и мог гавкать часами напролет. Игнорировать эту сатанинскую машину было уже невозможно.

Встаем.

Быть деловой женщиной нелегко в век господства мужчин. Быть одинокой деловой женщиной-юристом и переводчиком, выходцем из Скандинавского Содружества, в Барнумбурге – нелегко вдвойне. Но Ютта справлялась, и справлялась неплохо. Впрочем, настоящее испытание ее деловых качеств было еще впереди.

Личным примером Ютта опровергла расхожее среди мужчин мнение, что утренний туалет женщин по времени стремится к бесконечности, и без четверти восемь села на своей маленькой кухоньке, пить кофе.

Она любила зеркала, во-первых, потому что эти чудесные изобретения зрительно увеличивали объем ее жилища, маленькой однокомнатной меблированной квартиры в доходном квартале северного округа. Во-вторых, она не без оснований считала себя красивой женщиной и просто любила смотреться в зеркало. И сейчас, отпивая мелкими глотками ароматный напиток из «наперсточника», Ютта придирчиво вглядывалась в свое отражение, отвечавшее ей взаимностью из прямоугольной дубовой рамки. Отражение безмолвно подтвердило, что она молода, красива, рыжеволоса и, несомненно, очарует этого Айвена Тайрента, чтоб его Фенрир съел.

Еще один глоток, и кофе, прекрасный и чудовищно дорогой, с африканских плантаций Шустова, закончился. Ютта с сожалением отставила чашку. В ее доме было не так много красивых вещей – доход был неплох, но и жизнь в вольном городе печатников и финансистов стоила дорого. Кофейный набор из лакированных раковин очень редких глубоководных моллюсков стоил почти триста европейских марок и был самым ценным предметом в ее жизни. Она доставала его тончайшие, невесомые чашечки редко, только в особенные дни, когда необходимо было проникнуться достоинством и толикой ощутимого снобизма.

Потому что сегодня она будет представлять права самого Айвена Тайрента.

На самом деле он не был ни Айвеном, ни Тайрентом. Звали этого человека Иваном Терентьевым, но такая сложная комбинация звуков оказалась труднопроизносимой для нерусскоговорящего. Иван не возражал, за время партнерства с «Гуттенберг и юридическое сопровождение» он вообще зарекомендовал себя как натура весьма эксцентричная, безразличная ко множеству условностей, но весьма нетерпимая к, казалось бы, суетным мелочам.

Месяц назад умер старый опытный юрист, бессменно ведущий все литературные дела Айвена-Ивана. Увы, сердце.

Руководство «Гуттенберга» после долгих дебатов и совещаний выбрало новую смену, по общему мнению – идеальную кандидатуру, готовую достойно представить одного из известнейших фантастов мира. Айвен отверг его с ходу, даже не дослушав резюме, ограничившись кратким «он мне не нравится». И в ответ на немой вопрос ведущих партнеров «Гуттенберга» указал в сторону приемной, где томилась недавно принятая на работу девушка-ассоциат[12 - От «associate» (англ.) – юрист (не партнер) в юридической фирме.] с толстой стопкой документов, требующих подписи и визирования.

Желание клиента – закон, и сегодня Ютте предстояло сопровождать Айвена на переговоры в «Фалькенштейн и полиграфические услуги».

Восемь часов. Как опытный бухгалтер, она перебрала в уме основные пункты предстоящего дня. Полчаса на сборы, выбор достойного гардероба, макияж. Полчаса на такси, с запасом времени, до отеля. В половине десятого сама встреча.

Придирчиво выбирая украшения, она задумалась – а что же оденет Айвен? Вопрос был интересный. Около двух десятилетий назад начался закат эпохи мундиров и строжайшего этикета одежды, который в Центральной Европе называли «Le code vestimentaire». Наследие Мировой войны и всеобщего милитаризма конца минувшего века не сдавалось без боя, но новое неумолимо теснило старое. Считалось, что авангардная мода расходится по всему миру из Европы, рождаясь в соперничестве Парижа и Берлина. Но в начале пятидесятых свою могучую ноту в симфонию модельного бизнеса вплела Североамериканская Конфедерация. И вот уже не первый год на улицах мировых столиц строгая мужественность заокеанского стиля не на жизнь, а на смерть боролась с легкомысленной феерией беззаботной «европейскости».

Айвен был из России, это все-таки континент, следовательно, от него можно было ожидать пиджака «колокола» в мелкую клетку и галстука в форме очень широкого ромба. Ну и, конечно, рубашка прозрачного шелка, почти полностью закрытая галстуком. С другой стороны, может быть, в душе он ближе к американцам с их деловой назойливостью и расчетом? Тогда следует ожидать классических форм, серых и коричневых оттенков, узкого черного галстука и плотную белую рубашку.

Проблема была в том, что от этого напрямую зависел и ее выбор. Спутница должна соответствовать спутнику, даже если их отношения никогда не выйдут за рамки строго деловых. Нет ничего смешнее и несуразнее делового человека и его правоведа-консультанта, одетых не в унисон.

Наконец после долгих колебаний и придирчивого подхода она выбрала комбинацию, которая гармонировала бы с любым образом Айвена, даже одень он русскую косоворотку или как там называется их одеяние. Жаль, от украшений пришлось отказаться вовсе. Искушение сделать свой образ совершенным и законченным, прибавив нить настоящего жемчуга, было очень велико, но Ютта сурово превозмогла его.

Строгость и сдержанность во всем, черное платье с чуть зауженной фигурой, рукавами и высоким воротником под горло. Нельзя прослыть легкомысленной даже в малости, потому что то, что легко сойдет с рук мужчине – никогда не спустят женщине. В конце концов, право голосования женщинам в Священном Пангерманском Союзе было дано только двадцать лет назад, а на ее родине и того позже.

Немного помады, еще один критический взгляд в зеркало у входной двери, не забыть сумочку, последний писк моды, объединяющий симпатичный деловой портфельчик и небольшой, но вместительный дамский несессер.

Она слегка замешкалась, запирая дверь, и не заметила, как от лестничной площадки мягким, неслышным шагом подошел мужчина, темноволосый, среднего роста и неприметной внешности. Когда непослушный механизм наконец послушно щелкнул, мужчина уже стоял рядом, сзади и чуть правее.

– Добрый день, – чуть хрипловатым баритоном сказал он. – Простите, я решил, что встречу вас сам.

Ютта даже успела на мгновение испугаться, раньше она видела этого человека лишь мельком, через полупрозрачное стекло кабинета партнеров «Гуттенберга». Это был Айвен, тот самый Айвен, сверхновая звезда мировой фантастики. Человек миллионных тиражей и скандальной известности, избегавший, тем не менее, светских мероприятий, фотографий, интервью и вообще публичности в любых формах.

– Ютта Карлссон? – спросил Айвен, вероятно, засомневавшись. Его немецкий был хорош, но с сильно смягченными гласными, придававшими речи некую плавность, почти интимность.

– Да, это я, – с достоинством ответила она. – Позволю себе заметить, что мы должны были встретиться у вас в отеле, чтобы всесторонне оценить все аспекты будущего договора.

Ее наставник по риторике из Датского Высшего Колледжа Правоведения был бы доволен. Сказано было на одном дыхании, но без спешки, с должной внушительностью и легкой ноткой укора. Произнося эти слова, она даже успела внимательно рассмотреть и оценить собеседника.

Айвен Тайрент был очень… обыкновенным. Пожалуй, это было бы самым лучшим определением. Не красив, но и отнюдь не безобразен. Средний рост, среднее сложение, неопределенный цвет глаз, не то темно-карий, не то черный. Вместо ярких красочных европейских или строгих деловых американских тонов он был одет в простой пиджак- «френч» с воротником-стойкой. Подстрижен аккуратно, немного короче общепринятого, без всяких модельных изысков и лаков, гладко выбрит. Ютта быстрым незаметным взглядом оценила его ботинки – предмет одежды, который, подобно зеркалу, отражает скрытую сущность мужчины. Обувь соответствовала прочему – несколько консервативные поношенные туфли, без стильных шнурков, но безукоризненно вычищенные.

– Ох уж эти условности, – сказал он, делая неопределенный жест левой рукой, не то отметая означенные условности, не то предлагая ей пройти к лестнице. Правую же подал ей в галантном жесте. Движение получилось очень слитным, плавным, фазы действия перетекали одна в другую, как у опытного спортсмена. – Прошу, окажите мне честь сопровождать вас, госпожа… Карлссон.

Ютте показалось, что когда он произносил ее фамилию, в его темных непроницаемых глазах прыгнули чертики затаенного веселья. Не насмешки, а именно веселья, словно одна из самых распространенных на севере фамилий пробудила у него некие смешные воспоминания.

– Извольте. – С этими словами она с истинно царской грацией (по крайней мере ей так казалось) протянула ему свою тонкую руку, затянутую в темную перчатку.

Мужчина и женщина спустились по лестнице и окунулись в напряженную и легкомысленную, одновременно деловую и беззаботную жизнь вольного города Барнумбурга.

Глава 6

Тревога и смерть

День заканчивался, он был долгим, очень долгим.

Константин закрыл глаза, потер широкие ладони, быстро, сильно, до жжения, сложил их, словно в молитве, и резким движением пригладил пепельно-седую гриву, ото лба к затылку. Откинулся на спинку «представительского» кресла, раскинув руки на подлокотники. Глаза словно опалило горячим ветром, роговицу жгло, несмотря на плотно сомкнутые веки. Последние двое суток ему пришлось слишком много читать, слишком много работать с документами.

Пятьдесят пять лет – хороший возраст для мужчины. Золотая осень, когда эмоции и увлечения уже не столь властны, как во времена шальной юности, а рассудочность и опыт достигают вершины. Это время, когда человеку еще хватает сил, телесных и душевных, чтобы радоваться жизни, но уже пришло понимание, как мало ее осталось в запасе. И каждый день становится по-особенному запоминающимся, приобретает свой, неповторимый вкус и колорит.

Но не для него.

Сколько он себя помнил, император всегда работал. Даже детство его прошло под знаком ежедневной учебы с тщательно подобранными наставниками. Играя в солдатики, он выслушивал рекомендации по правильной стратегии. Обстреливая каре оловянной французской пехоты из игрушечных пружинных пушек, между делом узнавал основы баллистики. Школа, Офицерский Корпус. Смерть отца.

Жесткий ритм жизни, заданный в далеком детстве, еще на заре века, остался с ним на всю жизнь. И даже на символическом отдыхе, который он позволял себе раз или два в год, его разум непрерывно анализировал и вычислял. Баланс политических сил Империи, экономическое состояние, непрерывная борьба между буржуазией и профсоюзами, аграрные проблемы, внешние отношения…

Иногда Константин Второй чувствовал себя не человеком, а сложнейшим функциометром, очеловеченной машиной принятия решений. В такие моменты он думал, каково это – не тащить на себе ежедневное, ежечасное бремя решений и ответственности. Каково принадлежать работе и служебному долгу только в определенные трудовым законодательством десять часов в день – ограничение, вырванное с боем и кровью у промышленников Империи после четвертьвековой борьбы.

Последнюю пару лет он стал чувствовать, что явно перерабатывает. Всю жизнь его сопровождали качественное питание по рецептам квалифицированных диетологов, просчитанные физические нагрузки и наблюдение лучших врачей страны. Но все же организм понемногу сдавал, жалуясь о своих проблемах повышенной утомляемостью и трудностями со вниманием и концентрацией.

Константин вновь и вновь задумывался о наследнике, которого у него не было. Задумывался с тех пор, как его жена умерла от скоротечного менингита, унеся с собой в иной, лучший мир их нерожденного ребенка. Вакцину от страшной болезни сумели избавить от побочных эффектов в тот же год, но было уже поздно.

Он резко встряхнул руками, потряс кончиками пальцев над головой, разгоняя застоявшуюся кровь, давая отдых кистям. Пальцы правой все равно сами собой складывались в щепоть, готовые принять стилос – столько ему пришлось сегодня писать. Он потянулся, ощущая спиной твердость «представительского» кресла, более смахивающего на трон, вырезанного из цельного новгородского дуба. Подарок отцу от министра коммуникаций и индустриального планирования Ульянова, «градостроителя».

Я слишком много работаю, подумал он, мне нужен преемник… Как у римских принцепсов, которые выбирали себе соправителя при жизни, терпеливо вводя его во все тонкости правления государством.

События последних двух дней сильно выбили императора, впрочем, как и весь военный и административный аппарат Империи, из колеи. Утром состоялось назначенное собрание Государственного Совета с участием всех министров, Лимасова и руководства Генштаба. Государственная машина Империи была неплохо смазана и вполне бодро крутилась, несмотря на разнообразные испытания и сбои, щедро предъявляемые жизнью. Но она была рассчитана на обычные, приземленные проблемы наподобие экономических кризисов, стихийных бедствий, «военных тревог», народных возмущений, правовых коллизий. Администраторы, собранные его волей в зале совещаний при Дворце Министров, не умели бороться с мистикой и бесовщиной. А события последних двух суток поневоле заставляли задуматься о происках нечистого.

Около четверти всего морского грузооборота планеты приходилось на Атлантический океан, связывающий Евразию и обе Америки мириадами нитей торговых путей и годовым товарооборотом почти на семьсот миллиардов марок.

Конфедеративный Восток с центрами в Нью-Йорке и Чарльстоне, Южноамериканский Анклав с его портами в Порт-оф-Спейне, Джорджтауне и Натале, Британские острова, север Европы и «русское море»[13 - Расхожее название Баренцева и Норвежского морей, обеспечивающих выход Российской империи в Атлантику.]. Все они составляли символический квинтет, играющий отлаженную экономическую симфонию, в которой место нот занимали тысячи кораблей, день и ночь, год за годом неутомимо отмеряющих миллионы морских миль. Даже когда великие державы становились на грань нового вооруженного конфликта, бег неутомимых морских тружеников не останавливался ни на мгновение. У этого мира было три сердца – Атлантика, Индийский океан, Южнокитайский регион, и с восьмидесятых годов минувшего века никакие разногласия между мировыми титанами не нарушали их слаженной работы, питавшей мировую экономику.