В поисках русской мечты

Митрополит ТИХОН. Нет, конечно. Такое не забывается. Это определяет всю жизнь. И все люди, с которыми доводилось говорить об отце Иоанне, об отце Адриане, недавно почившем, об отце Николае, об отце Серафиме – о печорских старцах, – все говорят об одном и том же: это не встреча, это направление и продолжение жизни. Это самое главное.

Александр ПРОХАНОВ. А теперь, когда Вы сюда приехали, нет ощущения, что изменился мир, изменилась среда, изменился монастырь, да и сами Вы изменились за это время? Это не праздный вопрос. Я здесь часто бываю и чувствую эти перемены, чувствую некое охлаждение.

Митрополит ТИХОН. Конечно, и мы были другими, и другими были обстоятельства жизни. Тогда я был послушником, а сегодня мои послушания совершенно иные, связанные с огромным количеством встреч, с большей ответственностью за других людей в том числе. В этом ситуационная и событийная разница в жизни человека. Конечно, мы стали намного более суетные. И то величие, которое было в 70-е, 80-е годы, спокойствие и мир, наверное, уступили место большей суетности и в какой-то степени более мелочным заботам, чем то, с чем предлагали нам встретиться те великие духовники. Нас даже невозможно сравнивать. Несопоставимые величины. Поэтому во многом мы живём их молитвами, их духом питаемся, их силами и их мужеством хотя бы в какой-то степени вдохновляемся. А для людей, которые их не видели и приходят сюда, есть память о них и есть их благодатное присутствие. Господь сказал, что у Бога все живы, у Бога нет мёртвых. Это ясно ощущается здесь. Потому что присутствие этих подвижников не ограничивалось временем их жизненных лет. Оно простирается и дальше. Ведь одна из наград христианину, который прожил жизнь, всеми силами стараясь соблюдать те заповеди, что оставил нам Христос, любя эти заповеди, одна из самых величайших наград – это продолжение любви к людям. В чём? В участии в жизни. Мы молимся святым и получаем от них и вразумление, и помощь. И обстоятельства жизни часто изменяются именно по их молитвам. Но это не только для нас радость и польза. Это великое счастье тех святых. Потому что главное их счастье – любовью своею и теми благодатными возможностями, которые даёт им Господь, участвовать в жизни мира здесь, на земле, в жизни христиан – учеников Христовых.

Александр ПРОХАНОВ. Я здесь появился раньше, чем Вы. Я приехал в момент, когда уже кончилась страшная война, когда храмы ещё стояли разорённые, когда у алтаря было написано «мин нет», когда многие храмы заваливались или уже завалились. И сюда после войны приехали уцелевшие в этой бойне люди, которые были ранены, которые славили жизнь и Господа. Они, может быть, не знали, что славят Господа, но славили жизнь за то, что уцелели. Это были архитекторы и реставраторы. Всеволод Петрович Смирнов, который псковский Кремль восстановил, он здесь повесил на флюгеры потрясающие прапоры. И дивный кузнец – кроме всего прочего. Борис Степанович Скобельцын, который исходил своими длинными журавлиными ногами всю Псковщину. Семён Степанович Гейченко, который музей-заповедник Пушкина из праха поднял. Это были удивительные люди, которые создали такое притяжение, что сюда приезжала вся элита Петербурга – Ленинграда, Москвы. Здесь бывала Ахматова, Лев Николаевич Гумилёв приезжал, писатели, художники… И это была какая-то вспышка, ликование. Думаю, что это был русский ренессанс, русское возрождение, краткий его миг. И я оказался в этой вспышке. Я его помню как солнечный удар, как говорил Бунин. По мере того, как я сюда приезжал, и по мере того, как старели мои друзья, а потом уходили один за другим, я видел, что здесь всё как-то затихало. Конечно, крах государства, русский народ-подранок, уныние – всё это было в 90-е годы. И когда отсюда ушла 6-я воздушно-десантная рота, в то безвременье, когда не было государства, когда людям не на что было опереться, здесь продолжали жить батюшка Иоанн и отец Николай.

И теперь, когда страна выстояла, я жду новой вспышки. Всё во мне говорит о том, что новая вспышка должна быть. Опять грозные времена, опять большие тревоги у государства, опять мы накопили силы, нас не били, не ссылали, не гнали. И у меня есть ощущение, что именно здесь, на Псковщине, произойдёт очередная вспышка света. Я Ваш приезд с этим связываю. Может быть, и не Вы сюда эту вспышку привезёте, но она и Вас озарит здесь.

Митрополит ТИХОН. Можно только надеяться, и благодарить вас за такую твёрдую веру в развитие новых сил и в востребованность сил, укоренённых на этой земле и готовых прийти к нам в поддержку. Конечно, хотелось бы. Псковская земля совершенно поразительная. Мне кажется, это самая красивая земля в России. Я её именно так воспринимаю. Даже в 80-е годы, а в 70-е, 60-е – наверное, ещё в большей степени, это был центр духовной жизни России. Не только потому, что Псково-Печорский монастырь, а потому, что на приходах были потрясающие священники. В том числе и ветераны войны, которые вернулись с фронтов и укрепили свою веру не в семинариях, не в философских беседах, а между жизнью и смертью. И они здесь увидели Бога, здесь схватились за его ризу. Бог привёл их сюда, как отца Алипия, который воевал. Я помню, как в начале 80-х годов 9 мая в Псково-Печорский монастырь приезжал военный комиссар поздравлять наших ветеранов. И они на Успенской площади выстраивались шеренгой: в чёрных рясах, с крестами и без (в соответствии с тем, священники они или нет), но все с орденами, с планками медалей на рясах. Зрелище было необыкновенное.

Они были самые разные. Человек удивительного мужества, который служил в военной разведке и взял не одного языка, архимандрит Феофан. Грудь его была украшена огромным количеством орденов. Он был невысокого роста, и фамилия у него была Малявка. Это был настоящий старец – величайшей любви и величайшего смирения, прозорливый, великий. И как-то он сказал: «Да, я был в разведке, туда меня послали, но я всю войну молился, чтобы не убить ни одного человека. Да, в плен я брал. Но по милости Божьей даже не убил ни одного врага».

Отец Алипий – легендарная личность. Архимандрит Алипий Воронов дошёл до Берлина, сам себя называл советским архимандритом, нисколько не двоясь и не смущаясь этого определения. Хотя у него с советской властью порой были самые жёсткие отношения. Но он понимал время. И он вёл людей ко спасению именно в то время, он утверждал веру в Бога именно в то время. Он воцерковлял огромное количество людей, в том числе интеллигенцию, в том числе и вас, и Солоухина, и Козловского и многих, многих, многих, кто здесь был. И, уезжая от него, они уносили в своей душе частицу веры, которую он им передавал своей монашеской и офицерской судьбой. Это были великие люди.

Александр ПРОХАНОВ. Я был у Матросова. В лесу, на поляне, на том месте, где он закрыл грудью дот, стоит одинокая стела. И у меня возникла мысль, что, если бы он выжил, он бы ушёл в храм. Потому что это и есть то высочайшее переживание войны, жизни, смерти, жертвенности, которое людей меняет в корне, если они не умирают при этом.

Митрополит ТИХОН. Происходит по-разному. Я бы не сказал, что все люди, даже получив смертельные раны и после них оставшись в живых, становились верующими и церковными людьми. Большинство, да. Но для многих вера была настолько сокровенной частью их жизни, что любые разговоры о ней они принимали в штыки, не хотели говорить. Тем более, когда вдруг начинались несколько экзальтированные и надуманные истории. Таким был Виктор Петрович Астафьев.

Я знал, что он был верующий человек. Не могу сказать, что я с ним дружил, но у нас было очень доброе, хорошее и нередкое общение: в Москве, в Вологде, в Новгороде… И он говорил мне о своей вере доверительно и очень интересно. Но когда однажды кто-то стал говорить о том, что чуть ли не на каждом фронте были священники, и только благодаря им и каким-то особым молебнам вершились победы, он просто взорвался: «Да не видели мы никаких священников! Может, они где-то были. И не хочу я об этом говорить. Что было, то было, а надумывать не дам».

И я его очень хорошо понимал.

Александр ПРОХАНОВ. Я предавался размышлениям, что такое псковская земля, с которой я 60 лет, наверное, связан. Я пытался эту псковскую благодать расчленить, что не является благодарным делом. Потому что это целостное ощущение. Если Киев – это матерь городов русских, то Псков – отец государства Российского. И все пять империй, в которых мы, русские люди, проживаем, здесь побывали и остаются. Все пять империй поцеловали псковскую землю. И поэтому Псков – это город-государственник, город-империя. Псков – это щит, потому что империю всё время хотели покорить, раздробить, разгромить. И Псков всегда вставал на пути этих разгромов. Он весь изранен, весь в пулях, в наконечниках и стрелах. Он город-богатырь, который вставал на защиту государства. В этих боях, молениях постоянно совершались чудеса. Здесь постоянно были откровения. И поэтому Псков – город чудесный, он связан с чудом. С чудом ещё и потому, что все пять империй, когда кончалась одна из них, и России не должно было больше быть, они, эти империи, продолжались через чудо! И Псков несёт в себе эту чудесную, таинственную, пасхальную воскресительную благодать. И конечно, Псков – это чертог красоты. Таких прекрасных псковских храмов, похожих на русские белые печи, такие же тёплые и пахнущие мёдом…

Митрополит ТИХОН. …Или на белые грибы…

Александр ПРОХАНОВ. Да, на белые грибы… И таких монастырей, таких фресок, таких икон я нигде не встречал. А Мальская долина, которая переходит и сюда, ведь эта впадина каким-то образом связана с чередой таинственных впадин…

Митрополит ТИХОН. Путь «из варяг в греки»…

Александр ПРОХАНОВ. Может быть, даже и больше. Потому что один мудрец, местный богослов, фантазёр, возможно, сказал мне, что эту впадину образовала Вифлеемская звезда, которая прилетела из Вифлеема и остановилась здесь. А в Буднике лежит в реке большой камень. Это якобы осколок Вифлеемской звезды. Недаром Владимир Святой там родился.

Митрополит ТИХОН. Это сильно!.. Ну что ж, у человека есть своё мнение.

Александр ПРОХАНОВ. А куда делась Вифлеемская звезда – никто же не знает…

Митрополит ТИХОН. Ну, конечно, во Пскове, где она ещё есть? Естественно, больше негде.

Александр ПРОХАНОВ. Такой вот град – Псков. Я думаю о псковской мечте. Мечта – та таинственная восхитительная сила, которая не даёт народу погибнуть и выводит его из всех теснин, ущелий, бед, уныния. Я думаю, что псковская мечта связана со служением, овеяна святостью и святой красотой.

Митрополит ТИХОН. Можно, наверное, подумать, поразмышлять, может быть, даже немножко пофантазировать, можно предложить какую-то мечту, попытаться её сформулировать. Но она уже была сформулирована человеком, с которым псковская земля теперь связана и во времени, и в вечности. Это отец Иоанн Крестьянкин. Он здесь – с середины 60-х годов. Митрополит Питирим лично привёз его после тюрем и ссылок сюда и вручил этого сидельца, священника, архимандриту Алипию. И так отец Иоанн здесь и скончался. Хотя он сам из Орла, хотя служил в Рязани, но навсегда останется псковичом. Так вот, он сказал удивительные слова, которые нужно воспринимать, как заповедал старец, с верой и мужеством. Он сказал (и это были его и завет, и мечта, та самая псковская мечта, о которой Вы говорите): «Россия, будь такой, какой ты нужна Христу». Эти слова – не выдуманные, а исходящие из самого сердца духовной жизни псковской земли, Псково-Печорского монастыря.

Александр ПРОХАНОВ. Да… «Россия, будь такой, какой ты нужна Христу».

Любое государство, в частности русское, управляется традиционными государственными средствами. Финансами, которые направляются в ту или иную область. Иногда – силами, когда нужно смуту подавить или защитить страну. И мудрому правителю, использующему этот арсенал средств, удаётся развивать государство, двигать, защищать и сберегать его. Но мне кажется, что в России, помимо этих очевидных и рациональных средств управления народом, существует и другой арсенал средств, который просвещённый правитель в самые тяжёлые для России периоды использует. Это такие представления, как русское чудо, русская мечта, пасхальный смысл русской истории, святость русского оружия, русской природы и земли. Но область этих представлений – она забыта или не слишком явлена. И, наверное, церковь, и псковская церковь, и быть может, владыка Тихон, в состоянии сформулировать эти законы, через которые народ спасается, не унывает, преодолевает государственное безденежье, преодолевает дурь чиновников, преодолевает супостата, который сжимает кольцо вокруг России. Потому что, когда умолкает рациональное, в душе русского человека просыпается божественное, восхитительное. Вам не кажется, владыка, что Псков мог бы быть школой, университетом божественной политологии?

Митрополит ТИХОН. И Псков, и вся русская земля. Я абсолютно с вами согласен и даже готов исполнить ваше поручение – сформулировать то, о чём вы сказали, как ни дерзновенно это звучит. Я выскажу какие-то мысли, может быть, спорные, но для меня они абсолютно безусловные, и подсказывают мне их не только наша святоотеческая мысль и история, но и великие правители России. Александр II, когда у него спросили легко ли управлять Россией, ответил: «Россией управлять не сложно, но бесполезно». Он сказал и по поводу того, какими законами управляется Россия: «Все страны управляются законами и правилами, а Россия живёт по пословицам и поговоркам».

То иррациональное, о чём вы говорите, звучало в устах этого великого и трагического реформатора России особым образом. Он был весьма рациональный человек. И вот к какому абсолютно иррациональному выводу он пришёл уже на закате, хотя и неожиданном закате, своей жизни. Есть ещё один пример. Это уже не русский государь, а русский политик и вельможа Христофор Миних. Знаменитое его высказывание, что «Россия отличается от всех других стран тем, что управляется непосредственно Господом Богом, потому что иначе совершенно нельзя понять, почему она до сих пор существует». Вот этот русский «авось», на который, казалось бы, нельзя надеяться, а надо трудиться. И все нам говорят: и церковь, и житейская мудрость, и мудрость великих людей, – трудиться, трудиться… И трудимся. И, слава Богу, когда как получается. Но этот вот русский «авось», который иногда вдруг оказывается чудом неожиданным, а на самом деле вымоленным. Это один из самых поразительных и, может быть, самых важнейших факторов нашей жизни. Я не буду перечислять всех тех, кто вдруг открывал это для себя: и наших отечественных мыслителей, политиков, и зарубежных… Черчилль говорил примерно так: Россия – это тайна, закутанная в секреты и ещё раз закутанная во мрак каких-то загадок.

«Умом Россию не понять, аршином общим не измерить». Мы тоже понимаем, что этому можно только верить. Западные люди ищут эту загадку русской души. А мне тайну русской души, загадку русской души отчасти приоткрыли китайцы.

Как-то я был в Китае, и переводчик рассказывал, что у них для каждой страны, каждого государства есть некое нарицательное обозначение. Сам Китай – это Поднебесная. Под небом есть только Китай, а остальные окружают Поднебесную. Соединённые Штаты Америки в их восприятии – страна счастья, страна в основном счастливых людей, для которых комфортность – одна из главных задач, это их исторический выбор. Франция – страна законов. Англия – страна мужественных людей. Германия – страна мастеров. И когда в «Жэньминь жибао» даже в советское время говорили о том, что в Китай приезжает президент Франции, например, то это звучало (как мне об этом рассказали) – «в Поднебесную прибыл президент страны законов». Естественно, я спросил, как называется по-китайски наше Отечество? И переводчик сказал: это страна неожиданностей. Страна и народ, от которого можно ожидать самого необычного, нежданного. Страна, которая сама для себя тоже является загадкой. Мы действительно сами от себя иногда не знаем, чего ожидать. Мы полны таких сил, которые рационально не можем и сами ни оценить, ни сформулировать. В этом и сила, в этом и в какой-то степени наша проблема и задача для разрешения. Но мы именно такие. Мы можем быть и Ильёй Муромцем, который вдруг неожиданно встаёт с печи и совершает великие подвиги. А можем быть мужичком у Достоевского, который полдня стоит в тулупчике, кушаком подвязанном, созерцая природу, и потом вдруг непонятно куда пойдёт: то ли в Иерусалим, то ли чего-нибудь подожжёт. Помните у Достоевского эти жёсткие слова? Федор Михайлович говорит: в этом русский мужик, это наша тайна и наша загадка.

Александр ПРОХАНОВ. А что в мире существует, но неопределимо? Ведь в мире есть нечто, что абсолютно существует, но не поддаётся окончательному определению.

Митрополит ТИХОН. Это Бог.

Александр ПРОХАНОВ. Конечно, это Бог. И я думаю, что русская мечта – она неопределима. Она невыразима. И тщетно пытаться найти ей объяснение. Потому что если Россия управляется Богом, если русская история объяснима только через чудо, то, конечно, и русская мечта – это нечто созвучное с Царствием Небесным.

Митрополит ТИХОН. Мы ждём в своей истории и в некой квинтэссенции нашего народа ни больше ни меньше, чем Царствия Небесного. Не земного, а Небесного. Мы хотим поместить в свою душу ни больше ни меньше как самого? бесконечного и неизъяснимого Бога.

Александр ПРОХАНОВ. Да, это так. Это и есть та наша сокровенная мечта, которую, наверное, многие ещё не могут выговорить и не могут понять. Но это дело времени и дело молитвы предков, которые об этой мечте прекрасно знали. Продолжим каждый на своём месте трудиться. Потому что, как я сказал себе, отступать дальше некуда, за нами – Царствие Небесное.

Адам русской поэзии

Александр ПРОХАНОВ. Георгий Николаевич? мне кажется, что есть Пушкин петербургский, состоящий из гранита, дворцов, державной мощи, блеска залов и грома, шума балов… А есть Пушкин псковский. И это нечто другое – нежное, возвышенное, связанное с укладом, с усадьбой, с природой. Как вы чувствуете это разделение, как Вы чувствуете Пушкина псковского?

Георгий ВАСИЛЕВИЧ. Мы не просто чувствуем, Александр Андреевич, мы знаем, что здесь Пушкин совершенно другой. И мы говорим о нём как о том, кто присутствует в жизни Михайловского до сих пор самым естественным образом. Хотя бы потому, что могила Пушкина, которая находится в двух километрах от Михайловского, не только подводит черту прожитой жизни поэта, но эта могила – она ещё и место, с которого начинается его посмертная жизнь. Посмертная жизнь среди нас, вместе с нами до сих пор постольку, поскольку мы готовы считать Пушкина своим учителем, другом.

Вот однажды на могиле Пушкина я увидел плачущую женщину. Всегда хочется подойти и спросить, может быть, чем-то помочь. Спросил. Она улыбнулась, сказала: «Я плачу не потому, что мне плохо. Я прихожу сюда не первый год. Это – единственная могила, которая у меня осталась. Так получилось, что все мои родные, все люди, на могиле которых я хотела бы побывать, находятся так далеко, что я не могу этого сделать, или могилы их неизвестны. И я прихожу к Александру Сергеевичу, чтобы вспомнить его и вспомнить их одновременно».

И я вдруг понял, что мы вполне могли бы носить ещё и второе отчество – Александровичи, просто по праву причастности к Александру Сергеевичу, к его слову.

Почти 200 лет тому назад он приехал сюда впервые, зная об этом месте, что оно есть, но не представляя себе, что это такое. И вдруг глаза его распахнулись. Холмы, луга, потрясающий, к тому времени уже достаточно старый, парк, ощущение того, что ты дома, что это твоё, родное… И впервые здесь он увидел ту жизнь, которая сильно отличалась от подмосковной и наверняка очень отличалась от петербургской. Здесь он понял, что есть народ, что есть простые слова, которыми описывается жизнь повседневная, что есть незаметный повседневный труд. И здесь, наверное, было одно из потрясений, давшее нам «Бориса Годунова»: что история начинается не вчера, а в древних и старых русских временах. И строки «Руслана и Людмилы», и строки, рассказывающие о временах Бориса Годунова, они про это место. То есть вся русская история укладывается в эти места, она здесь живёт. Более того, мне кажется, что в какой-то момент Александр Сергеевич понял, что он не только за свой талант отвечает. Он отвечает за поколения, поколения и поколения русских людей, что прожили жизнь безымянными пахарями, воинами, учёными, монахами и оставили после себя некую живую ткань нашей истории, которая, однако, не названа. А назвать её бывает дано редкому человеку…

Александр ПРОХАНОВ. Вы имеете в виду жизнь простонародья?

Георгий ВАСИЛЕВИЧ. Да. Ведь здесь умирали поколения крестьян, здесь умирали поколения воинов, которые защищали нашу Родину. Мы не знаем, как их зовут, мы молимся о них всех вместе. Но Пушкину предстояло в образах литературных воссоздать ту историю, показать нам, что жизнь не проходит лишь только в петербургских салонах.

Александр ПРОХАНОВ. Я думаю, что в Петербурге он бы не мог написать «здесь чудеса, здесь леший бродит, русалка на ветвях сидит». Он мог написать это только здесь. Здесь дивные леса, здесь леший бродит, может даже, его имя – Василевич.

Георгий ВАСИЛЕВИЧ. Мне говорили, что однажды Валентин Яковлевич Курбатов, провожая дочь и сына своих друзей, шёл впереди. Была луна. Он вышел так, что она стала светить, обнимая его голову, и шедшие за ним вдруг испугались, потому что два вихра встали так, что люди не понимали, кто их куда ведёт.

Александр ПРОХАНОВ. Места-то сказочные, таинственные, мистические…

Георгий ВАСИЛЕВИЧ. Очень живые, очень сильные и до сих пор сохранили своё самостоятельное представление о жизни – естественной жизни, такой, какой она была.

Александр ПРОХАНОВ. Пушкин, живя здесь, во Пскове, в Михайловском, эти все тончайшие энергии в себя вбирал, пропитывался, наполнялся, переводил в стихи, в жизнь, в судьбу свою. А потом их отдавал и продолжает отдавать этим местам. То есть происходит круговорот этой мистической (или поэтической) энергии. Сначала он аккумулировал, собирал, а потом, когда жизнь его оборвалась, он стал её отдавать. Как берёзовые дрова в камине: при жизни растут ввысь, а потом они греют, греют, греют… Пушкин для этих мест, для Псковщины, очень многое значит.

Георгий ВАСИЛЕВИЧ. Мне кажется, что здесь есть ещё одна важная вещь, которая только в Михайловском в полноте и смогла осуществиться. Поэт – это тот, кто владеет словом настолько, что оно максимально лаконично передаёт самые сущностные вещи, связанные с культурой, жизнью народов, с бытом. Именно поэтому он – поэт. Проза развивает смыслы в более обширных текстах. А поэт дает очень сжатое понимание и очень энергически мощное понимание того мира, о котором пишет. Поэт – это слово. Мы все знаем о том, что «в начале было Слово». Мы знаем, что избранным даётся чувство слова до такой степени развитое, что они способны им приближать к Богу. Или к каким-то важным истинам, без которых жизнь не состоится. И в этом смысле Пушкин явил собой здесь первого человека, который эти места безымянные назвал. Он приходит сюда, и ему дано, как когда-то в раю, ходить и называть. И как сказано: и то, что назовёшь, то навсегда останется…