Каменное сердце

На само жертвоприношение пленника никто не позвал. Либо старейшина решил, что недостоин раб присутствовать на священнодействии, либо просто забыл в праздничных хлопотах. Посему бой барабанов, вой труб, песни, мычание быков Олег слушал, сидя в углу своей деревянной тюрьмы. Потом на улице стало заметно тише – хотя временами и раздавались отдельные выкрики, а один раз ведун явственно услышал звон мечей. Наконец в дверь что-то бухнуло, она отворилась нараспашку – вниз заглянул Миргень-Шагар в ярко-красном халате и такой же шапке, захлопал уродливой пастью:

– Вылазь, кулой, старейшины ждут. Давай быстрее! Шевели окорочками. – От охотника за версту несло кислым самопальным пивом. Видать, веселье шло полным ходом, и именно сейчас где-то неподалеку хмельные туземцы опустошали бочонки с брагой. – Да топай же!

Прихватив пленника за шкирку, Миргень-Шагар заспешил между юртами, свернул направо, метров сто отмерил по тропе меж стройных сосен и начал подниматься по извилистой дорожке среди скал. Минуты три – и они оказались на обширной скальной площадке довольно высоко над поселком. Здесь полыхало сразу пять костров, над тремя из которых запекались мясистые туши то ли кабанов, то ли еще кого такого же размера. Ближе к обрыву столпились мужчины. Они гудели, словно рой шершней, рыгали и по очереди опрокидывали в себя вместительные деревянные ковши. Женщины собрались у горного склона. Вели они себя куда тише, но бочонки и ковши имелись и на их стороне. Если это было жертвоприношение, то здесь же где-то стояли и идолы. Их Середин, к сожалению, не разглядел. В нос ему ударил аромат жареного мяса – и желудок прыгнул вверх, застряв где-то под горлом. Почти неделя без еды, после чего его кормили одним молоком, дала о себе знать. Голод заставил сердце биться часто-часто, словно от приступа всепоглощающей любви, глаза не могли оторваться от прочных бронзовых вертелов, слух воспринимал только шкворчание сала, равномерно капающего на угли.

– Проклятье, – сглотнул Олег. – Лучше бы меня удавили сразу.

Он даже не заметил, как охотник, толкнув его к старейшинам, отошел к мужской компании.

– Куда ты таращишься, раб? – тряхнул его за плечо Джайло-Манап. – Вон твоя хозяйка, забирай!

Оказывается, увлеченный мясом, он не обратил внимания на танцующую возле дальнего, пустого костра Роксалану, на уставившихся друг на друга шаманов в черных волчьих малахаях, войлочных чапанах до колен, расшитых красными, синими и зелеными картинками из человечков, квадратиков и треугольничков, с огромным количеством амулетов из зубов, косточек, волосяных кисточек, камушков и раковин, с совершенно одинаковыми посохами и бубнами в руках.

С трудом отвлекшись от покрытой коричневатой корочкой, влажно поблескивающей в свете углей, глубоко пропеченной туши, Середин помахал девушке рукой:

– Роксалана! Иди сюда! Тебе не холодно в тонком сари? Вот, возьми налатник.

– Олежка? – Она улыбнулась, переставляя змейкой ноги и выставив в стороны ладошки, пошла к нему.

– Женщины рожают детей! Женщины растят их в домах рода! Женщины ткут ковры, хранят очаги, зашивают стены, варят похлебки и квасят кумыс! Посему женщинам надлежит владеть имуществом рода, Охрамир! Такова воля богов, и не тебе спорить с их мудростью! – Один из шаманов, оказывается, говорил дребезжащим и сухим женским голосом. – Мужья лишь заходят туда на время и снова уходят к стадам или в походы! Посему и володеть им надлежит лишь седлом и мечом своим!

– Не по обычаю это людскому, Урга! – гудел басом второй шаман. – Не так нам предками завещано жить. Муж к себе жену приводит. Его стадами, трудами, отвагою и юрта, и пища, и самое жена в дом его приходит. Не быть богам женским выше человеческих! Не володеть бабам добром мужним!

– Олежечка, как давно тебя не было… – Роксалана протянула к нему руки, провела пальцами по щекам, резко прижалась, положив голову ведуну на грудь. – Давай споем с тобой вместе? Ты же любишь петь. Давай попробуем: Москва-Москва… Слезам не верит… Кто захочет, тот проверит…

Спор шаманов утих. После недолгого молчания Урга спросила:

– Кто сие есть, пророчица?

– Это Олег, – нежно ответила Роксалана. – Он уже месяц таскает меня по свету от приключения к приключению, от колдуна к колдуну, от беды к беде, от пытки к пытке… Он половой шовинист и садист…

Девушка отступила, отдернула руки, попятилась еще дальше:

– Он убийца и злодей, люди! Он морил меня голодом, он бил меня и насиловал, он бросал меня в пропасть и стрелял из ружья. – Она закрыла лицо руками и сорвалась на визг: – Он хочет снова утащить меня с собой! Не хочу в пропасть! Не хочу собаками! Убейте его, убейте, убейте!

– Ты чего, Ро…

– Убейте! Скорее, скорее! Или он убьет всех, всех, всех! – Она кинулась бежать, упала возле дальнего костра и забилась в припадке среди закопченных камней.

– Ничего себе, козья рожа… – пробормотал вконец опешивший ведун и двинулся за спутницей.

– Стой, куда! – истерично завопила шаманка. – Держите его, он душегуб! Он враг богов и их гласа!

– Только без нервов! – развернувшись, вскинул перед собой руки Олег. – Девочка немножко не в себе. Мы разберемся сами.

– Джайло! Охрамир! – Шаманка затрясла посохом над головой. – Пророчица узнала его! Он враг ее! Он враг богов и нашего рода! Это Котхоз-Кутуй! Убейте его, убейте!

– Кто ты такой, проклятый кулой? – схватился за рукоять меча старейшина. – Ты так ни разу и не назвал своего имени! Ты скрываешь его.

Джайло-Манап осторожно подступал спереди. Справа, перехватив посох посередине, подкрадывался Охрамир, остальная толпа здешних батыров застыла слева. Сути происходящего они пока не понимали – прослушали, видать, пока бражку делили.

– А меня нельзя убивать, – передернул плечами Середин. – У меня на левой ноге охранная татуировка. Вот, смотрите…

Правую ногу он отставил назад, чуть сместил туда же вес тела, наклонился, ткнул пальцем себе в голень.

– Какая еще охра… – Джайло-Манап подступил, тоже наклонился… И тут же получил удар ногой в челюсть: размашистый и сильный. Старейшина не просто отлетел назад – его подбросило немного вверх, и он грохнулся на спину прямо перед Олегом.

– Я же предупреждал, – ведун вытянул у него из ножен меч, – на ноге у меня охранное заклятие.

Он покачал клинком, пытаясь смотреть сразу во все стороны. Но на площадке святилища никто не двигался, словно остолбенев от неожиданности. Легкими шагами Середин отступил к ближайшему костру, левой рукой ухватился за костяшку, правой одним быстрым вращательным движением отсек окорок от туши и тут же жадно вцепился в него зубами. Мясо было сочным и горячим, почти несоленым, но тем не менее – сказочно вкусным. Он откусил раз, другой, третий, когда вдруг от мужской толпы отделились несколько парней и с грозным воем кинулись в атаку.

Первый оказался совсем мальчишкой, щуплым и безусым. Правда, меч в его руках все равно был серьезным боевым оружием. Недоросль попытался уколоть его с разбега – Олег отвел клинок в сторону своим, резко ткнул костяшкой в лицо и тут же с размаху ударил сосунка ногой в пах. Откусив еще кусок, вскинул меч горизонтально вверх, одновременно делая шаг вправо вперед, отвел рубящий удар, что должен был располосовать голову, и тут же вытолкнул правую руку вперед – оголовьем рукояти в висок. Вполне взрослый мужик грохнулся поверх скрюченного мальчишки, а Середин отскочил назад. Еще секунда, и его сбил бы с ног похожий на разлапистый дуб могучий кочевник. Тот затормозил и, гукнув, взмахнул мечом над головой:

– Сейчас ты умрешь, жалкий червяк!

Олег не ответил: он торопливо прожевывал очередной кусок. Откинулся, пропуская над собой тяжело шелестящий клинок, отпрыгнул, уходя от нового удара, пригнулся, откусил еще мяса, резко вскинул оружие, парируя выпад, и крутанулся вдоль правой руки богатыря, приближаясь к нему. Окорок с размаху врезался в лицо кочевника, а ведун поднырнул вниз-влево, скользящим режущим ударом распарывая верзиле бедро. Кочевник, вскрикнув, упал на колено. Ведун отступил подальше от его меча, поднес окорок ко рту и… щелкнул в воздухе зубами: от сильного удара все мясо слетело с кости.

– Вот ведь невезуха… – Он отбросил кость, подошел к другой туше, отсек себе новый окорок, с удовольствием оторвал зубами огромный кусок, которого обычно хватило бы на полноценный ужин.

В святилище тем временем наступила пауза. Первая волна добровольцев корчилась на камнях, новая еще не успела собраться. Олег сумел довольно плотно набить животик, прежде чем услышал знакомый голос:

– Не мешайте! Я сам убью этого кулоя!

– Мигрень-Шагар? – улыбнулся бывшему тюремщику Середин. – Разве ты умеешь еще что-то, кроме как подносить рабам молоко и мыть им ноги?

– Подлая тварь! Жалкий вор!

Выдернув меч, охотник кинулся в атаку, пытаясь с ходу попасть клинком в основание шеи. Ведун перехватил его в перекрестье меча и изрядно погрызенного окорока, повернулся, пропуская мимо себя, и добавил хорошего пинка, направляя прямо в костер. Пламя встретило гостя взрывом искр, треском и шипением. Охотник с воем выскочил назад, зашипел от боли и злости:

– Ты умрешь, гнусный кулой. И сам же станешь молить о смерти!

– Пока мне больше нравится жизнь, – подмигнул ему Олег и откусил еще немного мясца. – Бросал бы ты пить, Мигрень-Шагар, а то ведь ноги совсем не держат. Глядишь, и станешь просто Шагаром, без мигрени.

– На куски порежу!

Охотник сделал глубокий выпад. Середин отпрянул, но тут противник обратным движением попытался рассечь ему колено – ведун едва успел подставить клинок. Шаг вперед, удар в пах – Олег, оказавшийся в неудобной позе, опять еле-еле сумел отбиться, теперь окорочком, а меч кочевника уже летел в голову. Пришлось падать. Ведун откинулся назад, выпрямился – и очень вовремя, чтобы отбить сразу три стремительных удара, обрушившихся, казалось, одновременно и со всех сторон.

Теперь Середин уже остро жалел, что не убил охотника сразу, пока тот еще не протрезвел после посещения костра. Миргень-Шагар оказался чертовски ловким и умелым бойцом. Олег с ужасом заподозрил, что, может быть – даже более умелым, чем он сам. Скорее всего, ведун оставался жив до сих пор только потому, что кочевник хотел его не просто убить, а сперва покалечить, чтобы потом вдосталь насладиться мучениями беззащитной жертвы.

– Проклятье! – Олег еле успел откачнуться, и кончик вражеского клинка распорол налатник на груди. Целься враг в шею – ничто бы не спасло. Но тот явно метился всего лишь в ключицу. Оставить без руки и взять тепленьким. – Проклятье…

Умирать в чужих землях и в чужом времени совсем не хотелось.

– Рано стонешь, кулой, – довольно осклабился охотник. – Плакать будешь потом.

– Злой ты, Мигрень, – фыркнул Олег и, уходя от очередного удара, прикрылся окороком. Клинок кочевника срубил его наискось и едва не пропорол ведуну ногу. Середин развернулся, рубанул охотника поперек шеи. Тот, естественно, успел закрыться – но ведун, вместо того, чтобы отступить, сделал шаг вперед, оказавшись с тюремщиком лицом к лицу, глядя в синие глаза поверх скрещенных клинков. – Такие долго не живут. – И он резко вогнал в шею охотника им же заточенную костяшку.

Миргень-Шагар мгновенно забыл о поединке, выпучив глаза и схватившись за горло, а ведун, оставив в ране уже ненужную костяшку, расстегнул на кочевнике пояс, перекинул его себе через плечо и без особой спешки отправился вниз по тропе.