Золото мертвых

– А мне, как ни разбудишь, все ко времени, – ответила Полина и стыдливо зарумянилась.

Увы, игры под одеялом были последним, о чем сейчас мог думать князь Сакульский.

– У тебя квасу не припасено случайно? На случай, если пить ночью захочется?

– Нет… Но девка вчера рассолу приносила капустного. Тебе на утро, сказывала. Вон, на сундуке крынка стоит.

– Класс!!! – Андрей впервые воспылал симпатией к предусмотрительному князю Друцкому.

Найдя в сумерках глиняный кувшин с широким горлышком, он тут же отпил с пол-литра живительной влаги – как сказали бы в его время, «полной витамина С, микроэлементов и имеющей оптимальный солевой баланс», – после чего, прихватив сосуд с собой, вышел из светелки.

Двор спал, а потому никто не заметил, как гость, миновав двор, скользнул в неурочное время в еще теплую баню. Там он выловил в топке несколько мелких, недогоревших угольков, растер, покидал в рот, запивая рассолом, после чего разделся и ополоснулся остатками воды из вмазанного в камни бронзового котла.

Возвращаясь, он почувствовал себя уже намного лучше – голова отпустила, мысли стали более ясными, да и память освежилась. Дверь в светелку оказалась заперта. Андрей немного удивился, сотворил заклятие на засовы, осторожно открыл створку, прокрался внутрь. Из постели доносились равномерные всхлипы, словно раскачиваемая ветром ветка скребла по оконному стеклу.

– Полина, ты чего? – удивился Зверев присаживаясь на край постели. – Случилось чего-нибудь?

– Ты меня не любишь! Не любишь!

– Чего-чего?! – изумился Андрей. – Что за глупости тебе в голову взбрели?

Насколько он помнил, в деловой финансово-родовой сделке под названием «брак» ни о какой любви даже близко не упоминалось. В длинном договоре, сопровождавшем операцию «свадьба», говорилось о принятых на себя двумя родами обязательствах, об обеспечении будущего старшего сына, о старшинстве наследников, о том, кто и чем это гарантирует, о чистопородности предков и даже об ответственности за отсутствие детей нужного пола и сроках улаживания такого спора. Но вот о любви – о любви там не имелось ни слова.

– Ты не любишь меня, Андрей! Ты бегаешь от меня, бегаешь к кому-то. Ко мне не прикасаешься, на других все смотришь. Я здесь, а ты, чуть глаза открыв, уж умчался к кому-то!

– Господи, да при чем тут это, дурочка? – фыркнул Зверев. – Спят же все!

– А к кому ты тогда бегал, а? – развернулась жена к нему лицом. – Куда мужик из супружеской постели спозаранку удрать может, кроме как не к девке дворовой?

– Думаешь, иной нужды, кроме как в девке, у человека поутру возникнуть не может? – Молодой человек покачал головой, протянул руку, кончиком пальца отер капельки у нее со щек. – Тебе лишь бы подушку вымочить, глупенькая. – Он наклонился и следующую капельку убрал уже губами. – Соленая… Солевары в Руссе ее неделями выпаривают, а ты на баловство переводишь.

– Не на баловство… – хлюпнула супруга маленьким розовым носиком.

– Беречь ее надобно, беречь… – Андрей поцеловал ее глаза, дохнул на веки, заставив затрепетать черные ресницы. Рука нырнула под одеяло, скользнула по горячему телу – и душе молодого здорового парня тоже стало горячо. Полина казалась уже не рыхлой и бесцветной, а вполне даже нормальной, приятной девушкой. Пусть и не такой желанной, как Варя или Людмила Шаховская, – но маленькие пухлые губы манили своей мягкостью и отзывчивостью…

– Ты правда ни к кому не бегал? – шепотом поинтересовалась княгиня. – Побожись!

– Еще чего! – возмутился Зверев и стащил с себя рубаху. – Я лучше докажу!

– Постой, как можно! – Молодая женщина распахнула глаза и возмущенно приоткрыла рот: – Сегодня день постный, нельзя!

– Ну, нет! – Он откинул одеяло, схватил сорочку за подол и потянул вверх.

– Да нельзя же, нельзя! – Полина чуть приподнялась, давая ткани пройти под спиной, после чего стыдливо прикрыла грудь и низ живота ладошками. – Пост. А я всего лишь спросила.

– Ерунда. – Зверев взял ее за руки и поднял их вверх, заведя жене за голову. – Путников Господь от поста освобождает.

– Но мы же не в пути, Андрюша, – прошептала женщина.

– А мы сегодня отправимся…

Князь Сакульский навис над женой, оглядывая белое мягкое тело. Груди раскатились в стороны, бедра казались шире раза в полтора, нежели в платье. Примерно четырехмесячная беременность растворилась в рыхлых формах и была совершенно незаметна.

– Ты чего, Андрей? – забеспокоилась Полина. – Что ты на меня так смотришь… Ну, перестань! Я стесняюсь.

Молодой человек промолчал и увидел, как соски быстро заострились, а грудь немного подтянулась, приподнялась, живот напрягся, ноги же, наоборот, задвигались, как будто жертва надеялась куда-то от него убежать.

– Перестань!

Он наклонился, закрыл ее рот своими губами, опустился всем телом и легко вошел каменной плотью в ждущее лоно. Женщина охнула, с неожиданной силой освободила руки – но не оттолкнула, а обняла и крепко прижала его к себе:

– Андрей, Андрюшенька… Миленький мой, желанный, единственный…

В эти минуты и она была для Зверева самой желанной и единственной, в этот миг он и сам готов был поклясться, что не способен с такой же страстью желать кого-то другого, что целует жену по корыстному уговору, а не из бесконечной и искренней любви. И чувства эти надолго сохранились даже после того, как пик сладострастия превратил сжимающие тела любовников силы в океан безмятежной слабости.

– Мне не нужен никто, кроме тебя, Поленька, – прошептал Андрей. – Никто, нигде и никогда.

– Любый мой, хороший… – повернула голову к нему женщина. – Значит, ты не бегал от меня? Правда?

– Думаешь, у меня были бы силы, трать я их на кого-нибудь другого?

– Конечно. Ты такой сильный и красивый. Наверное, тебя хватило бы и на десятерых, и все были бы счастливы.

– Десятерых? – Зверев глянул себе на живот, потом повернулся к жене, коснулся кончиком пальца ее соска, начал медленно водить вокруг него, заставив красноватую лепешечку собраться в небольшую пику. – Хорошо, я докажу…

– Только нам уехать сегодня надобно обязательно! – предупредила Полина. – А то ведь – грех.

К тому часу, когда дворовая девка постучала в дверь светелки, Андрей, кажется, сумел убедить супругу в своей честности. Если не числом, то хотя бы старанием. Правда, избавиться от накопившейся приятной слабости он уже не мог и теперь с ужасом ждал продолжения пиршества: в таком состоянии он свалился бы с ног далее от чарки пива. Князя Сакульского могло спасти только чудо.

И оно свершилось! В обширной трапезной, куда они вошли, было совершенно пусто. Настолько, что в первый миг Андрей вовсе не заметил маленькой, худощавой фигурки князя Юрия Друцкого, без шубы и ферязи выглядевшего вовсе как мальчик-с-пальчик.

– Доброе утро, дядюшка! – Княгиня обняла хозяина, поцеловала в щечку, после чего уселась слева от него, но не рядом, а через три места.

– Доброго тебе здоровья, княже, – поклонился Зверев. – Пусто тут сегодня, однако.

– Разъехались соколы, – вздохнул Друцкий, поднимая золотой кубок рукой, обтянутой ломкой пергаментной кожей. – Не стали со стариком прощаться. Пока отдыхал на пиру, все и разъехались.

– И Федор Юрьевич тоже?

– Нет, – улыбнулся хозяин. – Ныне уж он отдыхает, не поднять. Холопы сказывали, за полночь разъезжались-то. Уж не ведаю, как и добрались. Хотя, ночи ныне светлые. Опосля еще маненько ближние други посидели. Сын, отец твой, боярин Рыканин, да Савелий Мохнатый, что под Юрьевом меня от кнехтов ливонских отбил. Вот и отлеживаются ныне. Тебе не понять, ты, вижу, опять ровно и не пил вовсе. Однако и тебе доброго здоровия. Вот, капустой кислой подкрепись, стерлядка заливная вон, в лотках имеется, студень говяжий. А хочешь, пива тебе прикажу? Мне-то, окромя кваса и рассола, ничего и видеть не хочется. Да ты сюда, рядышком садись… – похлопал справа от себя князь.

– Спасибо, Юрий Семенович, я тоже квас по утрам предпочитаю, – занял Андрей почетное, предназначенное для хозяйского сына, место.

– Ешь, пей, – широким жестом предложил Друцкий. – Что на столе – все твое.

Зверев кивнул и потянул к себе миску с рыбным заливным.

– А ты меня порадовал, сынок, порадовал, – неожиданно признал хозяин. – Племяннице своей я счастья желал, но уж не думал, что с мужем она радостью расцветет. Вижу, вижу, как изменилась, как к тебе тянется. А ведь отпускал за тебя лишь оттого, что весь век девке все едино куковать невозможно, как бы баловать ее при себе ни хотелось. Рано или поздно, а отдавать придется. Не в мужнины руки, так в монастырь судьба уведет. Опять же, с княжеством дело решать требовалось. Ты же сыну моему жизнь спас, меня от ляхов оборонил. Оттого тебя, сынок, для нее и выбрал.