Князь: Зеркало Велеса. Заклинатель. Золото мертвых (сборник)

– На Козютин мох она поехала, боярин, – наконец призналась одна из теток. – Поехала к знахарю Лютобору. Желает она чрево свое колдовскими способами оживить, ребеночка тебе зачать…

Андрей продолжения слушать не стал, отступил наружу. Хозяйка, как он понял, жива-здорова, а остальное – суета. Хотя имя Лютобора память ему всколыхнуло.

– Лютобор, Лютобор… Где-то я это слышал…

Пахом у конюшни уже снял седло со своего скакуна и теперь разнуздывал серого, боярского.

– Скажи-ка, дядька, – остановил его Андрей. – Знахарь Лютобор на Козютином мхе – это про него ты в сказке сказывал?

– В какой сказке?

– Ну, про Пятый крест. Что один из колдунов древних на тот мох убег и теперь там живет.

– А-а! – оживился Белый. – А как же! Живет, ей-богу живет, – перекрестился он. – Сказывают, есть у Лютобора ворон ученый. Умный, как московский воевода. Коли кто на болото к колдуну приходит – ворон навстречу летит, смотрит. Что за человек, зачем пожаловал. Коли нравится – дорогу к логову Лютобора показывает. А нет – в топях его путает да изводит вконец.

– А правду сказывают, Пахом, что, когда я от горячки чуть не помер, матушка моя Ольга Юрьевна к колдуну этому Лютобору пошла и душу у него для меня выкупила взамен той, что баечник высосал? И в тот же день я здоров стал, как огурчик в пупырышку?

Дядька дернулся, будто его стукнули, вспомнил про седло на сером, повернулся к коню и через плечо коротко бросил:

– Такого я не говорил.

– Пахом, Пахом, – похлопал его по плечу Андрей. – Хороший ты сказочник. А вот врун плохой. Давай так сделаем… Завтра поутру коня мне оседлай, пирогов в сумку сунь и попить чего на день. Дальше я сам разберусь. Страсть интересно, где ваш Лютобор души на продажу добывает. Ну, я к себе в светелку пошел. Чует мое сердце, праздника в честь возвращения сегодня не будет.

* * *

Затея Пахому не нравилась, однако до Большого Удрая Андрея он все-таки проводил. Привычка всегда быть рядом с воспитанником оказалась сильнее недовольства. Но страх перед бессмертным колдуном заставил дядьку остановиться на безопасном берегу.

– Не ходил бы ты туда, новик, – в последний раз попросил он. – Недоброе это место. Бесовское. От бесов добра людям не бывает. А ворону не понравишься – и вовсе утопит. Не ходи. Зачем тебе сдался этот Лютобор?

– Я же сказывал, Белый, – подобрал поводья Зверев. – Поблагодарить хочу. За исцеление.

– Так отблагодарила его ужо боярыня. Достойно отблагодарила, коли второй раз поехать не побоялась.

– Я лично желаю слова добрые сказать, Пахом. Нужно ведь благодарным быть к благодетелям, правда?

– Ну, коли слова лишь добрые сказать, то, авось, и обойдется, – перекрестил его дядька. – Ты токмо того… Колдуну ни в чем не перечь, не зли. И подарков не принимай. Крестик, крестик, смотри, чтобы на теле был. Он защитит. А лучше «Отче наш» тихонько читай все время. И коли ворон кружить будет, дорогу не укажет – ты за ним далеко не ходи, назад поворачивай.

– Не бойся, почитаю… – Андрей вскинул правую руку, чуть тряхнул ею, ощутив, как грузик кистеня занимает привычное место под локтем, и пнул серого пятками.

Заблудиться не давала полузаметенная цепочка следов, оставшаяся после боярыни, навещавшей вчера таинственного колдуна. По ней всадник и помчался широким шагом в глубь уснувшего на зиму болота, погоняя и погоняя скакуна. Если бы не толстый слой снега, в котором вязли тонкие ноги коня, Зверев, наверное, вовсе перешел бы в галоп.

Когда тропка поравнялась с утонувшими в сугробе кустами ежевики, следы внезапно оборвались, словно женщина вместе с мерином провалилась тут сквозь землю. Андрей натянул поводья, закрутился на месте, пытаясь найти разгадку столь странному исчезновению. Тут из-за кустарника выскользнула черная тень, пару раз громко хлопнула крыльями, коснулась березовой ветки – и оказалась черным, как березовый деготь, вороном.

– Привет, Харон крылатый, – кивнул ему Зверев. – Ну, если ты оттуда, то мне, стало быть, туда…

Он натянул левый повод и повернул к кустарнику. Ворон сзади возмущенно закаркал, сорвался с ветки, закружил над головой, но вскоре понял, что изменить ничего не сможет и умчался вперед.

За проходом, что обнаружился средь кустов, оборванная цепочка следов возникла снова. Андрей опять пустил скакуна широким шагом и вскоре выбрался на поросший древними дубами холм. Тропа вывела его аккурат к пещере, из-под потолка которой вился слабый серенький дымок. От входа в стороны тянулось еще несколько тропинок – ухоженных, утоптанных. Площадка перед логовом колдуна тоже была расчищена и старательно утрамбована.

– Вот и прибыли, приятель, – спешился новик, кинул поводья на густой кустарник слева от входа. – Если я не вернусь, можешь считать меня коммунистом. И выбираться, как получится.

Он проверил, как выходит из ножен клинок, и решительно откинул полог пещеры, пробираясь в обитель легендарного чародея. После третьего полога Андрей ступил на ступени лестницы, ведущей вниз, и замер, увидев светящийся в стене камень.

– Он, часом, не радиоактивный, старик?

– Ты чуешь в нем опасность? – Престарелый хозяин, что ворошил угли под вертелом, поднял голову и пожал плечами: – Не ведаю, о чем речь ведешь. Но вреда от марьина камня быть не может. Уж сколько лет под ним живу, ан недомоганий не чувствую. Да и гости мои от света его никогда не хворали.

– А лысеть никому из твоих гостей частых не случалось?

– Да пока боги миловали, – пригладил редкие седые волосики хозяин.

– Сам-то шевелюрой не блещешь.

– Ты доживи до моего, незваный гость, – погляжу, что на твоей голове останется. И уцелеет ли она сама.

Андрей еще раз недоверчиво глянул на блекло светящийся валун и решил не отступать. Была бы тут большая доза – ни колдун, ни боярыня по свету наверняка бы не разгуливали. А малую он тоже как-нибудь перетерпит.

– Чего жаришь, старик? – Зверев спустился в глубину колдовского логова. – Уж не некрещеных ли младенцев?

– Младенцев гости пока еще в уплату не приносили, – невозмутимо ответил хозяин. – А тебе они как, нравятся?

– Живыми и здоровыми.

– Так ведь и мне тоже, грубый, незваный гость. Оттого и чад своих смерды ко мне часто приводят. Ради исцеления.

– Да-да, я знаю, – кивнул Зверев, миновал идолов в конце лестницы и остановился возле очага. – Сам такой. Исцеленный.

– Коли так, то ты странно выражаешь благодарность, отрок. Тебе бы поклониться, слова ласковые молвить. А ты грубости всякие окрест раскидываешь. А ну, соберутся они да на тебя обратно рухнут?

– Благодарность? – У Зверева зачесались руки сцапать старика за бороду и хорошенько дернуть. Так, чтобы лбом об пол грянулся. – Благодарность? Ты хоть понимаешь, чего сделал, старый пень? Ты какого черта меня со своего тела выдернул и в это запихал? Или, думаешь, я не понял, что случилось?

– Разве ты веришь, что такое возможно, отрок?

– Я? – Новик горько рассмеялся. – После того, как из больничной койки попал в боярскую усадьбу? После того, как своими глазами видел рохлю и вживую рубился с вымершими триста лет назад крестоносцами? После того, как узнал, кто такие баечники, что такое «Пятый крест», почему граница сосен и дубрав по крестовому озеру проходит? После того, как слышал, что боярыня для своего сына у тебя душу новую купила, а тебе самому полторы тысячи лет как минимум? Ты знаешь – верю… – И Андрей вытянул саблю. – Я хочу домой, старик. Верни меня обратно.

– Обратно? Как это, отрок?

– Так же, как притащил сюда. Я хочу домой. К своей матери, к своему отцу, в свой дом!

– Если ты покинешь это тело, отрок, – старик снял с подставок вертел с зарумянившимся цыпленком, отнес к столу, – то плоть сия умрет, сгинет со света белого. А вместе с телом – и семя, что хранится в чреслах его. Прервется славный род боярский. Разве хорошо это, отрок? Ведомо мне, через тридцать лет сгинет Русь Великая, ляжет под копыта коней басурманских, наложницей сарацинской станет навеки. Немногие спасутся, речь и кровь русскую сохранят у брегов моря Ледовитого. Бояре Лисьины, по милости Сварога, средь родов этих окажутся. Нешто можно род их прерывать? Сгинет плоть, сгинет и семя, что она в себе носит – не станет той частички, что от прародителя нашего разошлась. Грех.

– Они все равно все умерли, старик! И новик этот, в теле которого я сижу, и бояре, и друзья, и враги. Нет никого! Четыреста лет уже прошло! Все! Косточки истлели, могилки заросли! Мой мир другой, мой мир – это мир будущего! И я хочу в него вернуться! Я хочу домой!

– А поесть не желаешь? – Разложив на столе несколько ломтей хлеба, колдун сел за стол, развязал мешочек с солью, пополам с перцем, смачно почмокал, предвкушая вкусную трапезу.

– Я хочу домой!

– Зачем тебе это, смертный? – удивленно воззрился на гостя старик. – Ведомо мне, откуда-то из близких мест тебя заклятие вытянуло, не с севера. Кем ты тут был, кем стать мог? Бродягой, побирушкой нищим, родства и веры не знающим. Мыкался бы вечно голодным, в лохмотьях, от предков доставшихся. Всякий сарацин порол бы тебя для развлечения али резал от скуки на кусочки. А коли довелось бы семью завести, детей родить – так ни часа без страха не провел бы, боясь, как бы не украли детей твоих, в рабство не продали, как бы сарацин знатный дочерей твоих в гарем не забрал, не надругался для потехи пустой, за море не продал бы…