– Щ-щас… – Олег торопливо заткнул флягу, запихал в рот остатки пирога потянулся к ближайшей осине, под которой выпирал толстый слой серого болотного мха.
– Ага, – кивнул воин. – В правой сумке туесок посмотри, березовый. Деготь я там от мора всякого вожу.
– От мора лучше уж горчицу использовать, – недовольно поморщился ведун, открывая чересседельную сумку. – Вечно вы норовите всякую дрянь на себя намазать. А мне потом лечи… Вот, нашел.
Боярин снова кивнул, опустил лук. Обмотал мхом древко под самым наконечником, макнул в едко пахнущий туесок. Пока мох пропитывался, точно так же обмотал еще одну. Выдернул первую стрелу, наложил на тетиву, опустил наконечником к углям костерка. Деготь, потрескивая и чадя, занялся пламенем. Радул вскинул свое смертоносное оружие – и стрела, трассирующей пулей мелькнув над болотом, впилась в бревно одного из срубов под самой кровлей. Богатырь, поглядывая в сторону острова, скорее смочил вторую стрелу, зажег ее и пустил на кровлю второго дома. Тонкая и сухая, как газетная бумага, дранка полыхнула уже через минуту. Огонь, весело приплясывая, побежал по ней в стороны. Боярин пересчитал оставшиеся в колчане стрелы, удовлетворенно качнул головой, наложил одну на тетиву и замер в ожидании. Середин, достав себе еще один расстегай, тоже вернулся на поваленную березу.
Прошло минут пять, прежде чем из первого сруба с испуганными криками вылетели двое душегубов. Первого Радул поймать на стрелу не успел, но второму, когда тот перемахивал очаг, вырастил оперение точно меж лопаток. Однако этим дело не кончилось. Крики стали громче. Шевеления пока заметно не было, но вскоре через конек крыши плеснулось немного воды. Потом еще немного. Похоже, кровлю пытались затушить с той стороны.
Когда стало ясно, что это не получится, кто-то из обитателей острова рискнул выскочить с бадьей к берегу, плеснул. Попасть на крышу у него не получилось – но в тот самый момент, когда он на миг замер, взмахивая ведром, Радул отпустил звонко цокнувшую по серебряному браслету тетиву – и смельчака не стало. Между тем, одного ведра для избавления от пожара было мало, а новых добровольцев среди татей не находилось – и огонь очень быстро разросся до прежних пределов. Со вторым срубом дело обстояло еще хуже: он располагался на относительно пологом месте, и добраться до него из-за взгорка, не открываясь стрелку, было невозможно.
– Ну же, чернобогово отродье, шевелитесь, – приободрил татей боярин. – Иначе и добро всё ваше скопленное сгорит, и крыши лишитесь…
Радул прикусил губу, что-то высматривая, резко натянул лук и спустил тетиву, но куда ушла стрела – Олег заметить не успел. Оба сруба вскоре превратились в высокие, воющие от натуги, столбы пламени – от жара на кронах ближних деревьев посворачивались листья, а затем и ветви полыхнули яркими язычками. Верховой пожар метнулся по острову от берега до берега и вскоре умер сам собой, оставив вместо крон черные столбики стволов. А затем упало пламя и над домами – теперь на них пританцовывали лишь низкие синие огоньки, дожирая то, что осталось нетронутым. Несколько пылающих лохмотьев, взлетев над черными остовами, упали на навес – и он, разогретый близким огнем, полыхнул с такой яростью, словно его полили бензином. Раз – и нету.
– Да, – признал Радул, опуская лук. – Теперича точно не высунутся.
Упаковав в саадак оружие и остатки стрел, он прошелся окрест, выбрал молодую осину в две ладони диаметром, навалился плечом. Деревце крякнуло, совсем как поднатужившийся человек, слегка накренилось. Богатырь обошел с другой стороны, навалился снова, раскачивая растение.
– Ты чего, свалить хочешь? – не выдержал Олег. – Так у меня топор есть, чего мучиться?
Не ответив, боярин вытянул из ножен свой пудовый булатный меч, широко размахнулся, рубанул. Несчастная осинка опять крякнула, но устояла. Богатырь зашел с другой стороны, размахнулся… И деревце с треском рухнуло в траву. Радул отмерил вдоль ствола шагов десять, двумя сильными ударами отсек всю крону, закинул ствол на плечо и направился к берегу.
– Никак мост собрался наводить? – усмехнулся Олег. Радул, не отвечая на подначку, принялся тыкать в дно у конца тропинки. Здесь, понятное дело, было мелко – ведь именно отсюда и шла потайная тропа. Но поди угадай – как она дальше вьется? На прощупывание дна особо рассчитывать не стоит – наугад можно в тупик выйти, причем не раз, или на рыхлое место попасть, что не сразу, а постепенно под тобой в глубину уйдет. Да и вообще – долгое это дело.
Боярин перенес тычки влево, вправо, дальше, благо длина бревнышка позволяла, повел из стороны в сторону, потом неожиданно напрягся, поднатужился… И из маслянистой воды вывернуло черную гать – сложенный в несколько слоев плетень шириной в два локтя. Богатырь уронил его обратно в воду, но тут же снова подцепил, приподнял, подтянул к себе. Полоса метров в пять длиной проползла по тине почти до самого берега.
– Н-ну! – натужно потребовал боярин.
Олег, мысленно выругавшись, подскочил, ухватил грязные склизкие ветви, потянул. Мгновением спустя к нему присоединился Радул. Вместе они оттащили кусок гати подальше в траву, после чего киевский ратник снова взялся за бревно, старательно ковыряя им по дну, докуда только мог достать, разрыхляя слежавшиеся древние слои, перемешивая их с водой до состояния однообразной кашицы. Когда с берега бревно перестало находить какую-либо опору, боярин с облегчением перевел дух:
– Ну, теперича точно не выберутся. Вода у них токмо тухлая, жратвы наверняка нет, с избами все сгорело. Струмент тоже. Ножками через месиво сие не сунутся – потопнут. Так что, ведун, дело свое мы сделали. Теперича и людям не стыдно в глаза глянуть.
– Стыдно-то, может, и не стыдно, – возразил Середин, – да только как мы докажем, что банду разгромили? Тушки-то уголовные все на острове остались!
– А чего доказывать? – удивился боярин. – Скажем, дабы не беспокоились, и ладно. Мы же не за награду дело свое творим, а ради земли русской, дела княжеского и совести своей. Чуток менее нечисти на земле стало – и хорошо.
– В общем, конечно, да, – со вздохом согласился ведун, вытирая руки о траву. – Только моя совесть лучше всего на сытое брюхо работает.
– Никак, оголодал, ведун? – поднялся Радул в седло. – Так поехали в Опочку. Покормят селяне, не боись. Переночуем, да поутру дальше тронемся.
– Угу. – Олег, убедившись что никакой иносказательности его спутник не приемлет, подошел к гнедой, придерживая рукой саблю, и привычно поставил ногу в стремя. – Сколько нам еще отсель?
– Я так мыслю, сотен двенадцать верст будет, – подобрал поводья могучий воин. – Коли задерживаться не станем, так за месяц доедем. Чай, не дальний свет.
Радул, словно в подтверждение своих слов, дал шпоры скакуну.
– Месяц, – пробормотал себе под нос Олег, перекидывая поводья чалого через луку седла и посылая лошадь в галоп. – А если придется задерживаться?
Как он и предполагал, селяне не очень поверили гордым уверениям боярина в победе над ватагой душегубов. Поди поверь, коли добычи никакой не привезли, да и сами без единой царапинки! Правда, вслух своих сомнений великокняжескому богатырю никто не высказал. Путников, платы никакой не спросив, еще раз накормили, спать уложили в светлой горнице одного из домов, коням овса задали. Однако же припаса с собой никакого не дали – проводили по утру до ворот и «спасибо» не сказали.
Снова потянулись бесконечные версты наезженного тракта. Дорога, истоптанная десятками ног, сотнями колес, тысячами копыт, уже давным-давно вывела подчистую не то что траву – прочные, как сталь, узловатые сосновые корни и те не выглядывали на желтую пыльную ленту метров в пять шириной. Правда, путников навстречу попадалось мало, да и то не купеческие повозки, а телеги местных крестьян, неспешно везущих кто кривые осиновые и кленовые чурбаки на дрова, кто репу прошлогоднюю, кто высокие стога пахнущего полынью сена пополам с одуванчиками. Олег уже успел усвоить, что этой, первого покоса, травой скотину не кормят – горькая. По в хозяйстве сену и без того применения хватает. Его и перед порогом стелят ноги вытирать, и в хлев скотине бросают для тепла и чистоты, и в выгребные ямы пихают против запаха и чтобы перегной потом лучше получился, и для тепла под пол да под кровлю… В общем, не пропадет добро, только косой махать успевай.
Небо, с которого почти две недели непрерывно сеялся мелкий дождик, наконец совсем распогодилось – на нем не осталось ни одного, даже самого крохотного облачка. Со всех сторон радостно пели, чирикали, заливались птицы – вместо того чтобы истреблять полевых и садовых вредителей, как того требует справочник по агротехнике. Впрочем, до появления первого такого справочника на Руси оставалось еще не меньше тысячи лет с солидным гаком, а потому птицы пока что могли петь невозбранно, поля – обходиться без нитратов, а хлеб – не пугать людей опасностями генной инженерии.
– Эх, картошечки бы сейчас, – вздохнул Олег о грядущих достижениях цивилизации и пнул пятками гнедую, заставляя ее нагнать богатыря. – Скажи, боярин, а какова она, служба княжеская?
– Служба как служба, – пожал плечами воин, звякнув кольцами кольчуги. – Ныне времена покойные, бед особых в землях русских нет. Хазар еще отец князя Владимира разгромил, так теперь токмо шайки малые и то редко когда на рубежи наши наскакивают. Так их дружины поместные обычно побить успевают. На вятичей раз ходили, что великому князю в дани отказать хотели, Булгарию Волжскую побили изрядно. Однако же дань с них князь Владимир брать не стал. Сказывал, соседи они добрые, в родстве с нами многие. Так чего забижать?
– Постой-постой, – непонимающе тряхнул головой Олег. – Какие еще добрые соседи? А вятичи тогда кто?
– Вятичи не соседи, то люди русские, – возразил богатырь. – Мы с ними единокровные родичи, нам надлежит вместе до века жить.
– Так булгары тоже родичи, сам говорил.
– Булгары соседи. Соседи добрые, обижать не хочется.
– А коли «не хочется», зачем в поход ходили?
– Старшинство свое показать, удаль молодецкую.
– Показали?
– А то! – гордо ответил Радул. – Разгромили начисто!
– А коли разгромили – чего под руку свою не взяли, чего данью не обложили?
– Дык, – терпеливо повторил боярин, – князь сказывал, соседи добрые, обижать данью грешно.
– Коли обижать грешно, зачем поход затевали?
– Старшинство показать.
– Показали? Если показали, так чего дань не спросили? Хотя бы для приличия – расходы на поход оправдать?
– Обидеть булгар князь не захотел…
Олег поморщился и отвернулся. У ведуна возникло ощущение, что либо он дурак, либо его таковым пытаются сделать. Весьма странно для любого правителя: разгромить соседа, пусть и самого «доброго», а потом уйти, ничего в результате победы не урвав. Или с «полным разгромом» Булгарии что-то нечисто. Хотя, с другой стороны, – если бы булгары русскую рать разгромили, Радул не был бы столь уверен в своей победе. В общем – темный лес какой-то. Политика…
Дорога тем временем, описав многокилометровую дугу через полный пчелиного жужжания березняк, пересекла влажное урочище, поросшее кочками темно-зеленой осоки, и погрузилась в вековую дубраву. Олег ощутил, как освященный крестик пригрел запястье, и почти сразу увидел полянку, посреди которой стоял метровый пенек с глубоко врезанными глазами и выпуклым носом, похожим на подвешенного вниз головой леща. Чур, хранитель границ.
– От и княжество Полоцкое, – неторопливо спустился на землю боярин, достал из сумки пряженец, отломил край, положил его к уходящей в землю деревянной бороде. – Почитай, верст двести уж миновали, да пребудет с нами милость богов…
Он вытянул из-за пазухи висящий на тонкой золотой цепочке амулет Коло: серебряное кольцо, в которое было вписано золотое солнышко с загнутыми по часовой стрелке лучами, поцеловал, спрятал обратно, бормоча под нос просьбы к своим родуницам – духам-покровителям рода. Затем поднялся обратно в седло и прежним путем двинулся вверх по холму.
Олег тронулся следом, старательно вспоминая, кому именно посвящен амулет. Колядка, вроде бы, обращается к Даждьбогу, сыну Сварога, прародителю славян. К Перуну относится колесо с шестью спицами, крест в кольце – уже амулет Ярила, «Солнечный крест», а крест с лучами, идущими от круга наружу, – это для покровительства предков, к родовым богам мольбы направляет. Прочая символика на Руси почти не встречалась. Разве только «морской якорь» у северных варягов иногда на шее или одежде поблескивал. Но, хотя внешне этот оберег и походил на якорь, на самом деле означал он молот Тора, покровителя воинов. Похоже, ратник киевского князя считал, что в бою он в покровительстве не нуждается, а по прочей надобности обращался прямо к создателю всего мира. Уверен, стало быть, что даже на небесах про него знают и помнят.
Тем временем они перевалили гребень холма и невольно зажмурились от яркого света: дорога безупречной прямой линией прорезала хлебное поле. Ростки поднялись еще от силы до колена, а потому простор казался пока не золотым, а бледно-зеленым.