– Вообще, с Новгорода я. Токмо так сложилось, что дом мой – дорога, а из родичей – только сабля вострая да щит добрый, – не стал вдаваться в подробности Середин.
– Вижу, вижу, – кивнул бородач. – Однако же странная у тебя справа. Вроде поддоспешник на плечах – а ни подшлемника, ни шлема у седла не видать. Вроде сабля на поясе, щит у луки седла – а рогатины у стремени не стоит. Броню, вестимо, в любой узел спрятать легко. Но копья пополам не сложишь, в суму не упрячешь. А как же без рогатины ратному человеку?
– Коли на медведя, волка али людей охотишься, той вправду без копья никак, – тихо согласился Середин. – Но коли дичь твоя мала, хитра и стали ничуть не боится, то и рогатина – лишняя обуза. Тяжесть изрядная, а проку – никакого.
– От как? – удивился мужик. – Что же это за добыча, которую железом не отпугнешь?
– Всяка разна бывает, – после некоторого колебания ответил Олег. – Где на оборотня наткнешься, где навки людям жить мешают, где криксы с болота норовят к жилью перебраться, где баечник детей душит. Нежить всякая встречается – и ласковая, и недобрая. Вот на последнюю и охочусь.
– А-а… – сообразил бородач. – Так ты колдун бродячий! От почто дождя здесь не каплет, хотя окрест вся земля уж полдня, как чавкает.
– Я не колдун, Захарий, – устало покачал головой Середин, уставший поправлять всех знакомцев. – Колдуны – это те, что магией своей прибыток получить желают. Себя поднять, других припугнуть, злобу черную на слабом сорвать. А я – так, ведаю кое-что в этом деле да пользуюсь, коли нужда заставит.
– Ведун, стало быть, – тут же согласился мужик. – Слыхали мы в Рязани о прошлом годе об одном. Бродит, дескать, по землям, нечисть изводит да суд справедливый чинит.
– Суд справедливый князь али сход токмо учинить могут, – отказался от ненужной славы Середин. – А я лишь помогаю людям добрым с нежитью управляться. Да и то когда попросят.
– А с мавкой ты справиться можешь?
– Мавка? – поморщился Олег. – Точно она? Может, навь? Или русалка? Она большая?
Середин не любил иметь дело с мавками. Крестьянам трудно понять, почему за избавления от милой девушки из омута с них просят заметно большую плату, нежели за истребление жуткого волкодлака. Между тем, оборотни опасны только зубами да когтями – а тихая мавка способна и морок навести, и заворожить, и силу выпить, и душу сожрать. И хотя иногда Олег истреблял нежить и вовсе бесплатно – не оставлять же ее, коли людям платить нечем! – но сам факт несправедливости в оценке его труда Середина обижал, и преизрядно.
– Мавка, мавка, – кивнул Захар. – Разве ж ее с кем перепутаешь? Тихая да ласковая, и в воде не отражается.
– Ты ее видел?
– Сам не узрел, повезло. Но из селения нашего многие встречали… – Он тяжело вздохнул. – В ручье она поселилась, аккурат перед болотом, за коим лес добрый. Ягодники в лесу богатые, дичь, схроны наши, орешник. А по эту сторону токмо бор сухой сосновый. Оттого часто народ за болото ходит. От она и подлавливает, коли парень али мужик один окажется…
– Не боишься про схроны незнакомцу рассказывать? – перебил мужика Олег.
– А чего бояться? – усмехнулся бородач. – Толку тебе от сего знания, коли троп через вязь не ведаешь? Мавка же по сю сторону. Людей караулит, не комаров.
– Что-то больно хищная она у вас, коли не преувеличиваешь, – покачал головой Середин.
– Знамо дело, хищная, – согласился Захар, чуть помолчал и признался: – Томила это, дочка булгаковская. Уродилась не красавицей. Дурнушкой, в общем. А мавки, известно дело, пригожи да ладны, глаз не отвести. На парня запала Томила, красна молодца, на Буню с крайнего двора. Гоголем по селению выступал, всякая норовила на глаз ему попасться. А как он другую пред Белесом женой назвал, Томила тем же вечером пойди и утопись. Чтобы красоту взамен души своей обрести. А как мавкой перекинулась, ко двору новому пошла. Девяти дней с молодухой своей Буня не прожил – заворожила его мавка. С собой увела, да и утопила в омуте у болота. Как всплыл – так и поняли. Но про мавку Томилу тогда еще не догадался никто. Парней пять извела, пока слухи пошли о девке неведомой, что на краю болота появляется. Никакого сладу, парням и мужикам совсем проходу не дает. Хоть и знаем ныне про Томилу, а всё едино, не каждый пред девкой красной устоит, коли доступной покажется. Опять же не завсегда на болоте она сидит. То в лесу Завязьевском пройдется, мужика одинокого сманит, то окрест деревни прогуляется, то на покосах явится.
– Да, мавки морок наводить умеют, – согласился ведун. – И знаешь, что тварь опасная, а всё едино за ней тянешься. Думаешь – поцеловать только, прикоснуться, рядом посидеть. И заметить не успеешь, как силы высосет, а то и в яму бездонную сам за ней влезешь.
– То верно. У меня один из сыновей, мыслю, по вине ее сгинул. Сосед мой, мужик степенный, с гати за ней метнулся, да так и не вытащили. Кузнец наш, Беляй, тоже через нее пропал. Детей трое осталось, жена, хозяйство без присмотра. Старшему там четырнадцать годов всего, прочие и того меньше. Куда им ремесло такое поднять? Оттого ныне и пришлось нам до Ельца обоз снаряжать. Свого мастера нет, а косы править надобно, топоры наладить, кольца для бочек новых и колес справить, пилы развести, упряжь заклепать, подковы к зиме набить…
Что верно то верно – для кузнеца в деревне работы всегда невпроворот. А значит… А значит, для мастеровитого прохожего непременно найдется и кров, и угощение. Никаких расходов – только молотом стучи. Еще и подзаработать чуток получится. Так почему бы не пересидеть в Сураве пару месяцев осенней распутицы, пока на землю не ляжет снег, а реки не скует прочным ледяным панцирем?
– Чего улыбаешься? – недовольно поинтересовался Захар.
– А помнишь, о чем мы с тобой на дороге перемолвились? – спросил Олег. – Человек предполагает, а судьба везет. Не оттого я заплутал, что лешие хитрее меня оказались, а потому, что дело нужное в здешних местах обнаружилось.
– Стало быть, изведешь мавку? – обрадовался мужик.
– Тут дело такое… – издалека начал Олег, взяв с попоны еще огурец. – Мне, Захар, в странствиях своих и припасы покупать приходится, и за кров платить, и лошадей содержать. Оттого ради простой благодарности помогать людям я не могу. Плату за добрые дела просить приходится.
– Так то понятно! – замахал руками бородач. – Ты токмо мавку нашу осади, пока всех мужиков не извела. А с платой мы урядимся, это дело понятное Лишь бы Томила больше детей наших не трогала, а мы уж ничего не пожалеем, что в загашниках накопили, сговоримся.
– Угу, – согласно кивнул Середин, прихватывая огурчик – отвык он как-то от подобного лакомства. В дорогу ведь обычно то, что посытнее, берут. Мясо, сало, рыбу. А огурец – вода одна. Зато холодная, хрустящая, сочная.
Теперь, определившись со своим будущим на два, а то и на три месяца, он окончательно успокоился по поводу того, куда забрел по незнакомым дорогам. Куда надо было – туда и забрел. Не оставили своим вниманием рожаницы,[2 - Рожаницы —дочери бога Рода. Небесные Хозяйки Мира, которые присутствуют при рождении детей и определяют их судьбу.] привели в нужное время к нужному месту. Теперь только самому бы не сплошать.
Тут рыжебородый мужик снял с костра большущий общинный котел, одним быстрым движением переставил его на попону, на то место, где недавно красовался котелок ведуна. Все моментально замолкли, в готовности облизывая ложки. Бородач старательно перемешал варево крупным черпаком, после чего сел на угол импровизированного стола:
– Да благословит Знич нашу пищу!
– Да благословит ее Таусень, – суровым тоном поправил его старик и первым зачерпнул из котла.
На миг возникла заминка – но тут Захар кивнул Олегу, намекая, что ему как гостю позволено есть после Рюрика, старшего среди родичей. Ведун запустил серебряную ложку в варево, набрал, сколько смог, а следом замелькали инструменты других сотрапезников – каждый отлично знал свою очередь.
Это была ячневая каша с запахом тушенки. Только с запахом – от мяса не попадалось даже волокон. Вдобавок, горячая. Дуя на коричневатые комки, Середин торопливо хватал их, обжигая губы – потому что точно так же поступали остальные, и если он не успеет съесть наравне с другими, то очереди придется ждать. После четырех ложек он понял, что больше этой гонки не выдержит, и отвалился, снова потянувшись к холодным огурцам.
– Спасибо, наелся. Теперь чем попроще побалуюсь.
К этому заявлению все отнеслись спокойно – остальным больше достанется. А Олег, схрупав еще парочку зеленых малышей, отошел к своему костру, от которого осталась только кучка углей, завернулся в темную шкуру и закрыл глаза.
* * *
– Ведун… Ведун…
Середин вздрогнул, подтянул шкуру выше на плечо:
– Да хорошо сплю… Ты чего, берегиня?
– Не берегиня я… – прозвучал в ответ девичий шепоток. – То я, Всеслава.
Олег открыл глаза – но вместо худенькой берегини различил на фоне темного неба щекастое лицо одной из девиц.
– Тебе чего, Всеслава?
– Ты и вправду колдун?
Середин вздохнул, сдвинул край шкуры, приподнялся на локте:
– А потом спросить не можешь? Я с Захаром на работу одну подрядился. Теперь много дней рядом с вами буду.
Чего хочет девица, он примерно представлял. Обычно, прознав про его ведовство во всяких заговорах, девки просили приворот, красоту ненаглядную или, реже, отсушку – парня своего от соперницы отвести. И спросить об этом норовили, как сговорившись, как раз тогда, когда он самые сладкие сны видел – чтобы не заметил никто их обращения к чародею.
– Так ты вправду колдун? – придвинулась ближе девица, шепча ему чуть не в самое ухо.
– Колдуны тоже на свете этом нужны, – зевнув, сел Олег. – Скучно будет без нас в этом мире. Ты чего хотела-то? Уж говори прямо.
– А правда, что с нежитью ты управляться умеешь?