Любовь литовской княжны

– Что?! – встревожился княжич.

– Шрам останется, – тяжело вздохнул холоп. – Быть нам с тобою поротыми, Копуша, когда вернемся. Не уберегли.

– Я ранен? – повысил голос Василий.

– Хуже, – поднялся дядька. – Таковые сильные удары обычно ребра ломают. Если тебе трудно дышать, это верный признак. Надобно очень плотно замотать грудь. Хотя бы на месяц. Дабы срослось. И как можно быстрее. Иногда после таких ран ратники начинают кровью кашлять, а опосля умирают в страданиях. Посему советую потерпеть повязку.

– Хорошо, – прохрипел княжич. – Мотай.

Дышать ему удавалось только мелко-мелко, и все равно через боль.

– Тогда пойдем к возку. Давай помогу…

– Нет, только не это! – вскинул руки паренек и полушепотом продолжил: – Не прикасайтесь… Меня от этого… Словно на куски рвет… Сам пойду… Ноги у меня не болят…

Он чуток отдышался мелкими вдохами и выдохами, словно перегревшаяся на солнце собака. Поднялся на колени, потом распрямился во весь рост. Посмотрел по сторонам.

Орда спокойно и невозмутимо жила своей жизнью. Нукеры стаскивали убитых в одну кучу – уже ограбленных, полураздетых. Вестимо, это были черкесы – своих сотоварищей татары, наверное, уже увезли. Тохтамыш и царевичи куда-то пропали, слуги навьючивали коней и укладывали возки, другие разделывали убитых лошадей и тут же жарили над кострами парное мясо. Не пропадать же еде и драгоценным в степи дровам!

И никому не было дела до того, что он, наследник русского престола, находится на грани жизни и смерти, что он только что едва не погиб! И что сражался он за проклятую Волжскую и Заяцкую Орду, едва не отдав за нее, за них за всех, за диких степняков, своего живота!

Но тем не менее – для всего прочего окружающего мира ничего, совершенно ничего не изменилось! Татары собирались продолжить свой путь, они думали о водопоях и еде, они беспокоились лишь о насекомых в старых халатах и мечтали о добыче!

Пожалуй что – для мира вокруг ничего не изменилось бы, даже если бы он погиб!

Тохтамыш же и царевичи, похоже, уже отправились дальше на юг, не особо беспокоясь о состоянии своего знатного гостя. Бросив его посреди степи, словно обычный кусок мяса!

Тщательно стянув грудь княжича длинной полотняной лентой, дядьки попытались уложить его в кибитке – но не тут-то было. При передвижении повозки каждый толчок отдавался в теле раненого такой невероятной болью, что тот сам поднялся и выбрался наружу. Потребовал лошадь и с помощью холопов поднялся в седло.

Мягкий широкий шаг скакуна оказался именно тем, что надо, совершенно не беспокоя Василия, – и дальше паренек двигался верхом. Правда – рядом с обозом, ибо остаться в своем состоянии без слуг наследник московского престола пока что опасался.

Жизнь при обозе мало напоминала роскошь, окружавшую царскую свиту. Тут не имелось никаких юрт на привалах – путники спали либо на потниках и попонах прямо на земле, либо на возках, на мешках и узлах, коли сваленный там груз был достаточно мягким, чтобы не врезаться в животы и ребра. Тут не имелось дров – и потому ни о вареном, ни о жареном мясе никто даже не мечтал. Обозники ели солонину, сыр, а также всякие вяленые или сушеные припасы, закусывая арбузами либо черпая воду на водопоях, рядом с лошадьми.

Но, в общем-то, воды хватало всем, голодать не приходилось, а ночлег на сухой земле теплыми сентябрьскими ночами не являлся особым испытанием даже для знатного паренька.

Так, без спешки и приключений, за восемь переходов обоз и докатился до Дербента, влившись в обширный ратный лагерь.

Дербентская крепость оказалась уникальна. Это была просто длинная прямая стена, протянувшаяся на полверсты от высокого горного откоса до самых морских волн, в которые она даже погружалась, уходя на полторы сотни саженей от берега. А поскольку оба подвесных моста, открывающих путь вдоль побережья, горожане подняли, не желая пропускать армию великой Орды на юг,пятнадцать вкопанных в землю пушек размеренно долбили сию стену тяжелыми гранитными валунами. Выпускаемые с оглушительным грохотом и облаками дыма каменные снаряды легко крошили известняковые блоки в мелкую крошку и к моменту появления здесь княжича уже выгрызли в кладке выемку в полторы сажени глубиной и примерно пяти в ширину.

Паренек пришел к месту стрельбы просто из любопытства, посмотреть. Узнать, как в Орде обращаются с огненным зельем и осадными тюфяками. Мало ли чего интересного и полезного удастся проведать? Никого знакомого московский заложник увидеть тут не ждал. Как вдруг…

– Василий, братишка, ты здесь?! Откуда?! – Джелал ад-Дин, стоявший за пушкарями, заметил княжича первым, кинулся к нему…

– Не-ет!!! – закричал паренек, но было уже поздно. Радостный царевич порывисто сжал Василия в своих объятиях, и крик испуга сменился болезненным стоном.

– Ой, прости! – отпрянул Джелал. – Совсем забыл. Царский лекарь сказал, у тебя сломаны ребра. Что до зимы ты все едино не сможешь сражаться и тебя надобно отпустить домой. Отец очень тревожился о тебе, повелел окружить заботой. Мы полагали, ты вернулся в Сарай. Откуда ты здесь, почему?

Царевич в удивлении широко развел руками.

– Вы упреждали о сем моих холопов? – после краткой заминки поинтересовался Василий.

– М-м-м-м… – задумался знатный паренек и безразлично махнул рукой: – Да какая разница? Что ни делается, все к лучшему! Ты здесь, а это главное. Нужно рассказать отцу, он будет рад твоему приезду! Он очень о тебе тревожился.

– Но только чур меня никто не станет обнимать! – предупредил Василий. – У меня все нутро болит от любого прикосновения.

– Не беспокойся, братишка! Тебя осмотрят лучшие лекари ойкумены, и вскорости исцелишься. Неделя-другая, и ты снова сможешь взять в руки меч!

Василий молча кивнул.

Он был рад видеть своего друга и рад тому, что безразличие царевичей разъяснилось так легко и просто. Оказывается, царь Тохтамыш по совету лекарей отпустил раненого восвояси – однако Пестуну и Копуше о сем никто ничего не сказал. Вестимо, между дядьками и властителем Волжской Орды в момент осмотра княжича лекарями находилось с полсотни телохранителей. А когда Василия вернули слугам – просвещать их никто и не подумал. Не снизошли до худородных чужаков.

Так что никакого небрежения со стороны Тохтамыша и царевичей не случилось – попрекать их совершено нечем.

Вот только еще раз встречать чужие пики своей грудью Василию отчего-то все равно больше не хотелось. И особенно – в ордынском строю.

Умирать с переломанными костями просто за компанию с друзьями?

Нет уж, хватит… Одного урока вполне достаточно!

– Отец назначил меня повелевать Большим Нарядом! – не дожидаясь ответа, похвастался царевич. – Я должен разрушить дербентскую стену! Ты когда-нибудь видел, как стреляют пушки? Это такая мощь! Это невероятно!

Толстые стволы снова громыхнули, выпустив облака дыма, и еще пятнадцать валунов стремительно врезались в кладку, выбив из нее сразу три плиты и заставив растрескаться еще несколько.

– Потрясающе, – согласился Василий.

Как стреляют пищали и тюфяки, княжич много раз видел еще в Москве – но ему не хотелось разочаровывать своего друга. Тем паче что сии стволы превышали отцовские многократно. Отцовские были толщиной с мужское бедро. В ордынские – человек мог запросто забраться целиком! И скрыться в них с головой!

Булгарские пушкари тем временем тщательно прочистили стволы после залпа влажными тряпками от догорающей, еще дымящейся сажи, заложили в них несколько вощеных мешочков с огненным зельем, затем загнали деревянные пыжи – увесистые липовые чурбаки, обмотанные сыромятной кожей, – хорошенько прибили их толстыми слегами, затем закатили валуны, каждый пудов по пять весом, добавили еще пыж, закатили еще по каменюке.

Не прошло и часа, как стволы снова были готовы к выстрелу.

Послышался оглушительный гром, расплылись в стороны белые облака – и от стены снова полетели в стороны куски кладки и известняковая крошка.

– Теперь, после изобретения булгарами этих штук, – указал на стволы царевич, – более уже ни одна крепость ойкумены не сможет устоять перед мощью наших армий! Еще два, самое позднее три дня, и я смогу сделать пролом. И тогда ничто не сможет защитить персов от наших острых мечей! Мы разгромим их начисто! Перебьем всех, ако черкесов у Сулака!

Джелал ад-Дин ошибался. Когда наконец ядра проломили остатки древней кладки и татарские сотни устремились вперед – они встретили пустоту.

Защитники крепости, сознавая свое бессилие перед многотысячной ордынской армией, оставили укрепления и ушли сразу после появления у моря пушечного наряда. Так что все это время Дербент сдерживал Тохтамыша без людей, в одиночку.

Но теперь ворота поверженной твердыни распахнулись – и неисчислимые ордынские тумены хлынули в богатые персидские пределы…

Княжичу Василию Дмитриевичу, вернувшемуся в царскую свиту, обнажать своей сабли в новых сражениях не пришлось. На открытую битву против могучего врага никто из местных правителей не рискнул. Все они попрятались по крепостям и городам, надеясь на прочность высоких стен. Однако под залпами огромных тюфяков твердыни сыпались или сдавались одна за другой, и к концу ноября царь Тохтамыш овладел всей провинцией Ширван, а в декабре покорил своей воле древний, как сама Персия, город Тебриз и окружающие его улусы. После чего, убедившись, что никакого серьезного сопротивления больше не ожидается,победитель распустил татарские сотни для изгона.

Великая Орда и ее повелитель обогатились новыми, многолюдными и плодородными землями, а казна царя Тохтамыша наполнилась звонким золотом до самых краев. И слава несокрушимого воина разлетелась во все уголки обитаемого мира, повествуя смертным о доблести победителя всех народов юга и севера!

Зима в степи – мертвое время. Снег укрывает землю толстым сверкающим одеялом, и выпущенным на тебеневку табунам и отарам приходится тратить все дни от рассвета до заката, дабы дорыться до скрытой под ним мерзлой чахлой травы. Тратя на это занятие все свои силы, скот все равно слабеет и тощает и совершенно не пригоден ни для какой работы. Поэтому зимой степняки никогда не путешествуют, не воюют, не устраивают праздников. Они сидят в кочевьях возле жарких очагов, беседуют и слушают сказания, сочиняют песни и работают. Мужчины готовят к новому лету снаряжение, оружие и упряжь, валяют кошму, а женщины ткут ковры и шьют одежды.

Зима в степи – мертвое время. Зимой в степи нет дорог и пищи – а потому многотысячным туменам царя Тохтамыша некуда было возвращаться. Они предпочли остаться в северных провинциях Персии до весны, наводя здесь новый порядок и набивая добычей чересседельные сумки.

Однако царевичей в многолюдной ордынской столице дожидались мектебе и мудрейшие из учителей. Посему после того, как у Большого Наряда истощилось огненное зелье, а вялое сопротивление врагов окончательно сошло на нет – Тохтамыш повелел сыновьям возвращаться в Сарай.

С небольшим отрядом телохранителей, несясь и на рысях от одного постоялого двора до другого, отроки добрались до Волги всего за две недели. Война в тылу ордынской армии давно считалась законченной, а потому амбары и сеновалы дворов были полны, путников везде ждали теплые постели и горячая еда. Так с чего бы при таких удобствах и не мчаться по утоптанным дорогам со скоростью стрелы?

Четырнадцатого января знатный отряд пересек по прочному, звенящему льду устье великой реки, торжественно въехав в Астрахань. Здесь царевичи несколько дней отдохнули, после чего двинулись вверх по Ахтубе уже с обычным торговым караваном, везущим с собой все потребные для них припасы: сено для лошадей и еду для путников.

На девятый день пути, двадцать пятого января, все они благополучно въехали в ворота царского дворца.

А двадцать седьмого января вышедший во двор премудрый Истрахан, обведя знатных учеников взглядом, наставительно спросил:

– Я надеюсь, вы догадались взять с собой астролябии?

– Сейчас? – не понял его Василий.

– Как я понял, чада мои, вы изволили прокатиться за южное море в известный своею мудростью город Тебриз? – сложил ладони на груди досточтимый мулла. – Я полагаю, вы догадались взять с собою свои астролябии и измерить тамошнюю высоту Полярной звезды, а также высоту полуденную солнца, дабы сравнить свои результаты со здешними наблюдениями?

– Мы ездили туда не развлекаться, учитель! – гордо расправил плечи, прикрытые бархатным плащом, Джелал ад-Дин. – Мы сражались и покоряли врагов нашей великой Орды, мы убивали персов и дербентцев, мы разрушали тамошние крепости! Княжич Василий, к примеру, в битве на Сулаке сразил черкесского князя, а я командовал Большим пушечным Нарядом!

– Так это же прекрасно, храбрый отрок! – обрадовался премудрый Истрахан. – Расскажи же нам скорейше, как ты исчислял удаление до цели и как определял угол установки стволов?

Царевич промолчал, растерянно приоткрыв рот.

– Ты что, отрок? – зловеще поинтересовался мулла. – Ты хочешь сказать, ты стрелял на глазок? Я пять лет учил вас всех измерять расстояния и высоты, определять углы, окружности и дуги, и после всего этого, оказавшись старшим в пушечном наряде, ты стреляешь по крепостям на глазок?! – уже во весь голос закричал премудрый Истрахан, и ученики сразу поняли, что на этот раз одной линейкой провинившийся явно не обойдется.

– Ох, Джелал, Джелал, – прошептал княжич и толкнул приятеля локтем в бок. – Лучше бы ты, братишка, промолчал.

Жизнь быстро вернулась в свою привычную колею. В обычные дни Василий познавал в мектебе географию, алгебру, вопросы чеканки и обращения денег, счет чисел и хитрости использования астролябии; житие Чингиса и науку трансмутации камней, руд и элементов. Если же оставалось свободное время – сражался на мечах, топорах и копьях с Копушей и Пестуном. Иногда поодиночке, а иногда против обоих дядек сразу.

Ребра княжича все еще продолжали ныть, напоминая об осенней ране – и Василий не хотел повторения подобной неприятности.

По субботам и воскресеньям княжич посещал церковные службы и пытался беседовать со священниками и прихожанами. Не потому, что внезапно поверил в поддержку далекой северной Москвы здешними христианами. Просто – иных развлечений в Сарае как-то не находилось.

Ведь зима в степи – мертвое время.

Однако дни бежали. Прошел февраль, миновал март. Следом подоспел апрель, и под теплым весенним солнцем снежное одеяло быстро осело, превратив огромную степь в одну бескрайнюю непролазную глинистую жижу.

Непролазную – зато зеленую.

Поначалу зеленую – а затем внезапно набравшую густой рубиновый цвет. В один из дней степь покраснела от края и до края, и бесчисленные бутоны тюльпанов подсказали, что земля подсохла и теперь способна выдержать всадника и даже не особо нагруженный возок.

И новым утром из ворот царского дворца вылетели в сей агатово-алый простор два богато одетых всадника:один в бордовой ферязи с золотым шитьем, второй – в крытом синим шелком, стеганом халате; оба с драгоценными поясами, сверкающими от золотых накладок, самоцветов и резных пластинок слоновой кости; упряжь скакунов звенела множеством серебряных бубенчиков, седла покрывал пурпурный бархат, а потники под ними поражали густой вычурной вышивкой.

– Ты уверен, Джел? – спросил княжич, когда они уже миновали улицы пробуждающегося города.

– Отца нет в городе, – отмахнулся царевич. – Не станет же мулла посылать гонца в Персию из-за моего прогула? А когда папа вернется, все уже давно забудется. Давай левее, по весне там открывается родник!

Всадники перешли на широкий походный шаг, внимательно глядя по сторонам, – в то время, как их скакуны весело сбивали бутоны тюльпанов, разбрасывая в стороны, словно крупные капли крови, сочные красные лепестки.

– Геть!!! – Царевич внезапно дал шпоры коню, пуская его с места в галоп, привстал на стременах: – Геть, геть, геть!

– Где? – Княжич тоже послал коня в галоп.

Джелал ад-Дин тем временем уже вытягивал из ножен кривую узкую саблю:

– Геть, геть, геть… Х-ха! – Царевич резко наклонился, рубанул, промчался дальше, поворачивая по широкой дуге, спрятал саблю и резко наклонился вниз, подхватив с земли серую мохнатую тушку, привстал на стременах и поднял полулинялого зайца высоко над головой: – Первый есть!

– Черный Карачун… – поморщившись, ругнулся Василий и закрутился в седле, глядя по сторонам.

– Геть!!! – Царевич снова сорвался с места во весь опор, стремглав промчался по алой равнине, выхватил саблю и на всем скаку рубанул землю. Спрятал оружие, вернулся, поднял добычу: – Васька, да их тут полно!

Примечания