Молот Одина

Федор Семенович был соседом семьи Шрунниковых и несколько лет назад вполне успешно ухаживал за мамой Викентия. Семейная идиллия в итоге почему-то не сложилась. Но дружеские отношения остались. И потому реконструктор довольно часто обращался за помощью к «почти отчиму», на удивление удачно имевшему профессию врача-травматолога.

– Та-а-ак. – Мужчина действовал быстро и уверенно. – С курточкой можешь распрощаться, я ее срежу. Один черт, она теперь в крови и порезах. Толстая, однако, какая, прямо хоть за ножницами по металлу беги… Вик, тебе такая жизнь еще не надоела? По три раза в год тебя штопаю! Иногда мне кажется, на твою шкуру проще молнию пришить. Хочешь помереть – расстегнул, хочешь обратно жить – застегнул… Сейчас будет немного больно…

Послышался легкий треск.

– Та-ак, сейчас промою… Теперь новокаин… Завязывал бы ты с такой жизнью, парень! Нашел бы себе работу нормальную, специальность, остепенился. С драками всеми этими прекращал. Не мальчик ведь уже! Учиться тебе надо, Вик, а не палками железными по лесам махать. Или ты до самой смерти собираешься курьером на посылках бегать? Хочешь, у знакомых поспрошаю? Может, место у кого приличное есть?

– А что, дядя Федя, еще где-то есть места, где можно по пять тысяч в день честно зарабатывать?

– Ты ври, да не завирайся! Если бы у вас так платили, там на каждую вакансию очередь на три квартала стояла бы. С конкурсом в двести рыл на место. А про желающих почему-то не слыхать.

– Конкурс, дядя Федя, рассасывается сразу, как только желающие узнают, что курьеров примерно раз в неделю пытаются зарезать и ограбить. У меня в карманах и в сумке почти два миллиона рублей. Не с каждого банка такой куш за один раз снять можно.

– Лежи смирно, раневые каналы проверю…

На кухне наступила тишина. Викентий не выдержал первым:

– Ну что там, дядя Федя?

– Поздравляю племянничек, ты труп! Два глубоких ножевых, и оба в печень! Даже не знаю, почему ты прямо там, на скамеечке, не преставился.

– Не попали, наверное, – пожал плечами реконструктор.

– Везучий ты, Вик! Уже, наверное, пятый раз с почти смертельной раной тебя вижу. И каждый раз каким-то чудом выкручиваешься. Ты все-таки подумай. Всех денег не заработаешь. А жизнь – она одна. В следующий раз может уже не повезти. И так на грани фантастики живешь… Не крутись, швы накладываю! В общем, дурацкая у тебя работа, если из-за нее каждую неделю тебя убить пытаются. Мертвым деньги не нужны.

– Зато живым очень нравятся, дядя Федя. Ты ведь от зарплаты не отказываешься?

– За мою работу нож под ребра не суют. Все, можешь вставать. Через неделю приходи, снимем. И пару дней воздерживайся от ванны и парилки. Душ дозволяю.

– Спасибо, дядя Федя, – поднялся молодой человек. – Я твой должник.

– Спасибо не булькает, – хмыкнул бородач. – Но тебе «булькать» еще рано. Так что потом. Иди домой, отлежись. Настене привет. И тряпье свое по дороге в мусоропровод выброси, мне чужого не надо.

До своей квартиры Викентию нужно было спуститься всего на два этажа, так что даже полуодетым он не замерз. Открыл своим ключом, вошел, скинул ботинки, заглянул на кухню, откуда слышалось позвякивание и голоса.

– Привет, мама! У нас гости?

– О, Вик вернулся! – обрадовалась женщина. – Познакомься сын, это Самуил.

В свои сорок четыре года Анастасия Шрунникова не располнела, не обрюзгла, не сгорбилась, сохранив все обаяние юности – правда, слегка стершееся, словно у антикварной драгоценности. Круглолицая, розовощекая, голубоглазая, с чуть вздернутым носиком. Просто черты лица, линия бедер, подъем груди стали более сглаженными, у глаз и на шее появились слабые морщинки, брови выцвели, губы поблекли. Однако она все еще оставалась достаточно яркой красавицей, а халат и отсутствие макияжа придавали женщине некую уютную домашность… Так что Викентий вполне резонно забеспокоился, обнаружив, что лавочный армянин все еще находится здесь, несмотря на позднее время.

– К столу проходи, сынок, садись. Ты почему голый?

– Нет, мам, спасибо, днем перекусил. Так спать хочу, еще на лестнице раздеваться начал… – Викентий прищурился, раздумывая, но на кухонном столе стояли только чай и половина торта, никакого вина или водки, и викинг немного расслабился. – Самуил, можно тебя на два слова?

– Ага… – Армянин нервно почесал в затылке, но поднялся, вышел в коридор.

– Скажи мне честно, Самуил, – понизил голос почти до шепота реконструктор, – ты никого не просил со мной разобраться?

– Зачем мне это, дорогой? – развел руками ларечник. – Ты видишь, я сижу, я пью чай, я познакомился с очень милой и просто прелесть хорошей женщиной. Ей хорошо, мне хорошо, всем хорошо. Зачем еще кого-то о чем-то просить?

– Может, ты просто готовил себе алиби?

– Ай, ты не понимаешь, дорогой, – хлопнул его обеими ладонями в грудь ларечник. – Редко случаются недопонимания. И что? Килограмм бананов, маленький торт, три стакана чая, и это всем хорошо. Начнешь просить, как ты это сказал? «Разобраться»? Начнешь просить «разобраться», это будет уже совсем не килограмм. И совсем не редко. И совсем потом не избавиться. Только плати, плати и плати. Зачем мне это, дорогой? Я лучше раз в месяц кило бананов хорошей женщине подарю.

– Значит, просто совпало, – пожал плечами Викентий. – Я вижу, ты мужик нормальный оказался, так что… Без обид? – Он протянул армянину руку.

– Какие обиды, дорогой?! – с явным облегчением пожал тот открытую ладонь.

– А ты знаешь, сколько сейчас времени, Самуил?

– Какое время, дорогой? – изумленно вскинул брови армянин. – Твоя мама такой вкусный чай заваривает, просто пальчики оближешь! Про любое время сразу забываешь!

Крепыш отступил, развел руками и бочком, бочком скользнул обратно на кухню.

– Ох, мама… – покачал головой викинг, вздохнул и отправился к себе в комнату.

Не то чтобы он так уж верил седому лавочнику. Однако, надо признать, армянин был далеко не единственным подозреваемым. Даже если забыть регулярные попытки ограбить Викентия, которые неизменно заканчивались увечьями для нападающих, у курьера случались регулярные споры на парковках, когда он не всегда удачно бросал машину на необходимые для доставки пять-десять минут, случались драки на дорогах – викинг не имел привычки пропускать нарушающие правила «Роверы» и «БМВ», а кроме того, викинг мог припомнить изрядное количество свар и просто ругани с излишне буйными или пьяными гопниками, попавшимися под руку в минуты плохого настроения. Так что связка бананов была не самым большим разногласием Викентия с окружающим миром. Неприятности реконструктора любили. Даже – обожали.

Притворив дверь, молодой человек встал боком перед висящим на стене зеркалом. На спине белела одинокая прямоугольная блямба: дядя Федор залепил обе раны одним куском пластыря. Никаких иных следов недавней схватки на теле не осталось.

– Ну и слава богу, – облегченно кивнул реконструктор. – Маме можно ничего не говорить. Надо и правда спать ложиться, пока новокаин не отпустил. Авось к утру рассосется.

* * *

Проснулся Викентий поздно, почти в половине одиннадцатого. Чертыхнувшись, он перекатился по тахте, подтянул сумку, вытащил смартфон, вызвал диспетчера:

– Привет, Леночка, это я. Заказы есть?

– Ничего, Вик. Можешь отдыхать.

– Что, совсем?

– Ты же знаешь, как это бывает. То густо, то пусто. Вчера телефон обрывали, сегодня ни одного звонка.

– Ну так оно даже лучше, – произнес молодой человек. – Давай тогда я выручку завтра сдам, лады?

– А если после обеда работа нарисуется?

– Завтра выполню. А сегодня, раз уж окно выдалось, за город смотаюсь. Договорились?

– Смотри сам. Ты у нас птица вольная, на сдельщине сидишь.

– Спасибо, Лена! Ты моя благодетельница! Тогда до завтра… – Он отключился, промотал номера на экране, выбрал нужный, снова вскинул трубу к уху: – Кеша, привет. Можно я сегодня к тебе в кузню подскочу? Мне Иншала четыре кольца намедни на кольчуге порвал, заклепать нужно. Ну и меч полирнуть. Потускнел он чего-то. Обтерся.

– Приезжай, – лаконично ответил его товарищ.

– Отлично! – Викентий отключился, вышел из комнаты. Услышал из кухни негромкие напевы, выглянул туда: – Мама? Ты уже поднялась? Разве тебе не во вторую смену?