Записки Моро-де-Бразе

Много претерпел бы я во время сего перехода, если бы генерал барон Алларт, зная, что я потерял весь мой экипаж, не снабдил меня великодушно повозкою, четверкою лошадей и прекрасною палаткой, с ее маркизою. А как в повозочке моей (paloube) с одеждой и бельем находилась и постеля, то я в своем несчастии почитал себя счастливейшим из смертных.

Дав четырехдневный отдых своей армии и собрав запасы для перехода через степи, его царское величество повел нас вдоль Прута до (Stanope) Станопа, по дороге не столь трудной и дальней, как Сороцкая. В Станопе мы стояли опять четыре дня по той причине, что его величество приказал навести один только мост для переправы всей армии.

Здесь расстались мы с тремя пашами и с их отрядом. Дорогой имел я честь несколько раз с ними разговаривать, а однажды и обедать вместе у генерал-лейтенанта барона Остена. Они попросили рису вареного на молоке и наелись им, насыпав кучу сахара. Мы никак не могли заставить их пить венгерского вина, как ни просили; они предпочитали кофей, свареный по их обычаю, и который пили они целый день.

От Станопы армия в четыре дня пришла к Могилеву на Днестре, куда прибыл уж Сороцкий гарнизон, истребив мост и наружные укрепления города. Новый мост, который должно было навести на Днестре, задержал нас тут еще восемь дней. Буджацкие татаре вздумали было нас беспокоить. Казачий полковник заманил их по своему в засаду. 160 были убиты, шестеро взяты в плен, и фельдмаршал велел их повесить всех на одном дереве на самой высокой из соседних гор, дабы устрашить тех, которые вздумали бы опять нас беспокоить в нашем лагере или фуражировке, что не переставали они чинить с нами от самой Станопы.

Мост был готов, и армия спокойно переправилась в трое суток. Шесть батальонов гренадер остались в ариергарде лагеря, из опасения, чтоб татаре, кроющиеся в горах, не потревожили переправы наших последних полков. Но они оказались более благоразумными, нежели мы предполагали; проученные последнего своею неудачей, они уже не показывались, и отступление наше совершилось со всевозможным спокойствием.

Во время нашего пребывания в лагери за Днестром в Подолии, его царское величество пожелал узнать в точности потерю, им понесенную в сей краткий, но трудный поход. Приказано было каждому бригадиру представить к следующему утру подробную опись своей бригаде, определив состояние оной в первый день вступления нашего в Молдавию и то, в котором находилась она в день отданного приказа. Воля его царского величества была исполнена: из 79,800 людей, состоявших на лицо при вступлении нашем в Молдавию, если вычесть 15,000 находящихся в Валахии с генералом Рене, оставаться надлежало 64,800: но оказалось только 37,515. Вот всё, что его царское величество вывел из Молдавии. Прочие остались на удобрение сей бесплодной земли, отчасти истребленные огнем неприятельским, но еще более поносом и голодом.

На третий день нашего пребывания в новом лагере, куда припасы стекались изобильно из Каменца и других городов подольских, государь, императрица, свита их и министры (за исключением барона Шафирова и графа Шереметева, оставленных в лагере турецком заложниками мира) отправились incognito в 10 часов вечера, под прикрытием одного только гвардейского эскадрона, к Ярославу. Там, по приказанию государя, приготовлены были суда, на которых он Вислою отправился в Торн, где императрица, в то время брюхатая на седьмом месяце, располагалась родить. Это был первый ее ребенок с того времени, как она признана была императрицей: честь, коей она достойна более многих принцесс, которые должны бы краснеть от стыда, видя, что женщина ничтожного происхождения(une femme de rien), безо всякого образования, не воспитанная в чувствах величия и душевной возвышенности, свойственных высокому рождению, поддерживает сан императорский со всею честию, величием и умом, которые можно было бы только ожидать от самой знатнейшей крови.

На другой день отъезда его величества, фельдмаршал со всею армией выступая в поход и остановился лагерем в Шарграде, куда, по его приказанию, съехались все генералы из разных мест, где они находились, ибо армия была распределена по разным направлениям для удобства продовольствия и фуражировки. Когда генералы собрались в палатках фельдмаршала, он объявил им, что его царское величество, заключив мир с турками, не имел уже надобности в столь великом числе генералов, что он имел повеление от государя отпустить тех из них, которые по их большому жалованию наиболее были ему тягостны, что он именем его царского величества благодарит их за услуги, ими оказанные, особенно в сей последний поход; потом он роздал абшиды генералам, коим прилагаю здесь список, включая в том числе тех, которые оставили службу его величества с 1 января 1711 года.

Список генералам, отпущенным его царским величеством или оставившим его службу без отпуску.

Фельдмаршал генерал-лейтенант Гольц отошел без отпуску, не получив 60,000 экю, и более, должного ему жалованья.

Генерал Янус отошел без отпуску по той же причине.

Генерал барон Денсберг отпущен с абшидом.

Генерал-лейтенант барон Остен отпущен с абшидом.

Генерал-лейтенант Беркгольц отпущен с абшидом.

Генерал-лейтенант Ностиц, эльбингский комендант, отошел без абшида, самовольно удовлетворив себя 50,000 экю, которые считал за государем.

Бригадир граф де-Фриз отошел без отпуска.

Бригадир Моро-де-Бразе(comte de Lion en Beauce) отпущен с абшидом.

Бригадир Боэ отпущен с абшидом.

Бригадир барон Ремкинг отпущен с абшидом.

Бригадир граф Ламберти отпущен с абшидом.

Барон Денсберг, кавалерийский полковник, отпущен также с абшидом.

Полковник от инфантерии Meerops отпущен также с абшидом.

На следующий же 1712 год отпущены с абшидом генерал барон Аларт и генерал-лейтенант Флюгель.

14 иностранных полковников отпущено с абшидом: некоторые же отошли сами.

22 подполковника отпущены с абшидом, отчасти отошли.

156 капитанов отпущены или отошли сами.

Фельдмаршал не слишком много истратил денег, отпуская всех сих офицеров, ибо никому ничего не заплатил; и до сих пор за ним пропадает жалования моего за 13 месяцев [Кажется, слышишь храброго капитана Dalgetty, жалующегося на недоимки и неисправность в платеже жалованья] по 130 рублей на месяц (рубль стоил 5 фр. ливров): я получал 70 рублей, как бригадир, 40, как полковник, и 20, как капитан.

Генерал барон Денсберг имел ужасную схватку с фельдмаршалом касательно денег; но это ни к чему не послужило. Делать было нечего; мы решились терпеть; генерал барон д'Энсберг, генерал-лейтенант барон Остен и я отправились вместе через Satanope, Тарнаполь (где мы встретили полки генерала Рене, возвращающиеся из Валахии, и которые там обогатились в той же мере, как мы обнищали) и потом через Замосц в Леополь, где целый месяц отдыхали от трудов нашего сумасбродного похода. В сем-то городе познакомился я с госпожею коронною старостихой и ее сестрою, госпожею великой хорунжихою. Обе они сестры великому коронному гетману Синявскому. Сии дамы оказали мне множество вежливостей: между прочим, получил я от старостихи прекрасного испанского табаку, который оживил мой нос, совсем изнемогавший без сей благодетельной помощи, для меня необходимой.

Из Леополя мы сухим путем приехали в Варшаву, где отдыхали еще один месяц. Оттуда Вислою отправился я с бароном Остеном и его супругою в Данциг, где нашел я свою жену и семейство свое, умноженное одною наследницею, милым и прекрасным ребенком.

notes

Примечания

1

Далгетти

2

авантюристка

3

Записки политические, забавные и сатирические господина Ж.<ана> Н.<икола> д.<е> Б.<разе> Г.<рафа> Лионского, полковника Казанского драгунского полка и бригадира войск его царского величества, в Веритополисе у Жана Дизан-вре <в Истиннограде, у Ивана Правдивого>. 3 тома.

4

Кем бы вы ни были, друг читатель, сколь бы ни был возвышен ваш ум, сколь бы вы ни были просвещенны, сколь бы наконец ни была изыскана ваша манера говорить и писать, – я вовсе не прошу у вас снисхождения, и вы можете повеселиться, критикуя эти безделицы, которые я отдаю на суд публики. Но, давая себе в этом полную свободу на мой счет, а также и на ваш, – ибо вы же за свои деньги будете читать мои сочинения, – помните, что порядочный человек, находящийся в глубине северной страны, среди людей по большей части варварских, языка которых он не понимает, был бы весьма достоин сожаления, не умей он пользоваться пером, чтобы разогнать скуку описанием всего происходящего перед его глазами. Вам известно, что не всякому дано тонко мыслить и писать. На этом основании вы извините меня, – если, разумеется, пожелаете, потому что если бы этим занимались только умеющие мыслить и писать изысканно, то оказалось бы слишком много <праздных и> бесполезных людей. Вы тогда лишились бы доставляемых мною сведений об этих глухих странах, где искусные перья не часто встречаются. Прощайте, друг мой читатель, критикуйте: чем больше будет критиков, тем выгоднее будет моему издателю – это послужит залогом того, что он распродаст мою книгу и извлечет пользу из своего труда.

Для здоровых все здорово.

5

Покинув Брабант, я принял участие в войне на стороне царя,
Вашего союзника, и надеялся, что хорошо ему служил;
Я даже долго думал, что мои услуги ему угодны.
И однако, хотя он принял мое усердие,
Я был вынужден вернуться.
Кровь, мною пролитая, понесенная мною потеря
Всего обоза, отнюдь мною не приобретенного
И разграбленного людьми в чалмах во время сражения, —
Таковы были печальные вестники,
Сообщившие мне о моей отставке.
Отосланный без денег из глубины России,
Иностранец без покровителя и вечно несчастный,
Я ищу помощи у великодушного государя,
Которому предлагаю свою жизнь,
Равно как и все мои пожелания.
Не подумайте, великий король, что, питая пылкие надежды,
Я дерзаю просить о большем, нежели о пропитании, —
Нет, в моем нынешнем положении, без гроша за душой,