Иван Крылов

Просто так взять и покинуть провинциальную Тверь, отправляясь с матерью в «прекрасный» город Санкт-Петербург, было невозможно, не получив отпуск по месту работы, пусть даже и номинальной. Иван его, как надлежало, оформил. Сроком на месяц. Когда положенное время истекло, никто по этому случаю не шелохнулся, потому что, как помним, частыми визитами в присутствие Крылов своё начальство не баловал. Тем не менее в следующем году тверской магистрат хватился пропавшего подканцеляриста Крылова. И после выяснения, что тот отбыл в столицу, послал в Петербург требование: «Крылова, яко проживающего засроком, сыскав прислать за присмотром».

Чем могло для юного Крылова закончиться это правонарушение, сказать трудно. Однако вмешался его величество случай. Напомним: при переходе с военной службы на статскую службу отец Вани Крылова не был награждён даже повышением чина. Но за него каким-то образом просил сам Потёмкин, всесильный и влиятельный человек. Ситуация сложилась щекотливая. Князю ответили, что Крылов уже уволен и награждение его зависит уже от сената, куда военная комиссия постановила «сообщить». Что сталось с этим сообщением, неизвестно. Можно предположить, что матери Крылова всё же удалось «достучаться» до кого-то из прежних начальников-сослуживцев мужа, которые были в курсе просьбы Потёмкина.

И вслед за грозным приказом о розыске младшего Крылова вдруг последовал приказ тверского и новгородского генерал-губернатора графа Брюса, коим подканцелярист Крылов, он же сын капитана, подававшего ранее прошение об отставке за слабостью здоровья, на основании указа о вольности дворянства – «поелику он из штаб-офицерских детей» – уволен с должности в Твери с награждением за беспорочную службу чином канцеляриста. Заодно ему разрешено проживание в Петербурге. Вслед за тем Крылова принимают на службу в Казённую палату с жалованьем 25 рублей в год. Надо полагать, князю Потёмкину не преминули доложить, что награда капитану «переадресована» его сыну из-за невозможности наградить старшего Крылова в связи с его смертью. Какие только чиновничьи выверты не случаются в жизни.

Спустя всего два месяца юный чиновник получает продвижение по службе. Теперь он провинциальный секретарь с окладом семь рублей в месяц.

Надо думать, столичная служебная карьера вряд ли влекла Крылова. Важно другое: столица предоставила ему возможность проявить литературное призвание.

Молодой Крылов словно не замечал непролазной грязи немощёных улиц слободы, построенной на болоте. После провинциальной Твери столичный Петербург поразил его и увлёк своей яркой театральной, музыкальной и литературной жизнью. С первых дней своего пребывания в городе на Неве он чувствовал, что здесь рано или поздно сбудется его мечта стать литератором. На первом месте среди увлечений Крылова – театр. В это время он пробует силы в драматургии.

Шестнадцатилетний канцелярист, всего два года назад перебравшийся из провинции в столицу, в 1784 году написал своё первое драматическое произведение – комическую оперу[7 - Комическая опера – комедия с сюжетом из простонародной жизни, со вставными ариями, дуэтами, хорами. Один из самых популярных жанров в русском театре 70—80-х годов XVIII века.] в стихах «Кофейница», в которой живо изобразил вздорный нрав провинциальной помещицы-крепостницы Новомодовой, грубой и несправедливой, жадной и самоуправной, но желающей слыть модной и любящей развлечения.

Почему именно комическая опера? Думается, не потому только, что жанр был моден, что её представление на сцене всегда являлось увлекательным зрелищем. Крылова она привлекла тем, что давала пищу для более серьёзных размышлений над недостатками и пороками.

Позже, став уже знаменитым, он скажет о своей опере: «…там было кое-что забавное, и нравы эпохи верны: я списывал с натуры».

С какой натуры? Наблюдательный ум будущего баснописца рано обнаружил врождённую склонность к карикатуре и сатире, направленных на современные типы. В них легко узнавались черты окружающего быта. Лица, списанные «с подлинников», так назывался этот приём, хотя и маскировались автором, но не настолько, чтобы их нельзя было узнать.

Свою первую комедию юный автор писал по впечатлениям от знакомых тверских дворянок и чиновниц. Тверь для Крылова оказалась своеобразной миниатюрой России прошлого века. В губернском городе можно было почерпнуть не придуманную, а реальную жизнь с произволом крепостного быта, грубыми нравами, диким невежеством и суевериями вперемешку с неприхотливыми развлечениями и модными нарядами, кляузами и вымогательствами, нелепым подражанием иностранцам, что преподносилось как плоды просвещения.

«Кофейница» стала для него пробой пера. Здесь Крылов карикатурно изобразил то, к чему потом вернётся в журнальной сатире и позже в баснях. В присущей времени манере героиня оперы названа «Новомодовой». В качестве образца её рассуждений достаточно представить несколько фраз:

Кофейница (гадает, глядя на гущу). Как ваше имя, сударыня?

Новомодова. Да разве ты не можешь угадать это на кофе? Да на что ж тебе его и знать? Не по имени ли и по отчеству хочешь ты меня звать?

Кофейница. Конечно, сударыня.

Новомодова. О мадам! Пожалуйста, не делайте этого дурачества, для того что это пахнет русским обычаем и ужасть как не хорошо. Я никогда во Франции не слыхала, чтоб там друг дружку звали по имени и отчеству, а всегда зовут мамзель или мадам, а это только наши русские дураки делают, и это безмерно как дурно.

Поклонница Франции и французского языка, она, однако, в совершенстве спрягает глагол «драть» и склоняет существительное «палки».

Либретто оперы, как положено жанру, немудрёное. Крепостные Пётр и Анюта любят друг друга. Приказчик помещицы Новомодовой, желая расстроить их брак, потому что сам положил глаз на девушку, крадёт у помещицы серебряные ложки. Кофейница – так назывались в XVIII веке гадалки на кофейной гуще, – подкупленная приказчиком (он обещает ей половину украденных ложек), обвиняет в воровстве Петра. Новомодова намерена отдать его в рекруты. Родители Петра и Анюты, распродав своё имущество, уплачивают помещице стоимость пропавших ложек. Новомодова деньги берёт, но отказывается отпустить Петра. У неё намерение сделать его своим лакеем. Кофейница требует у приказчика обещанную плату. И в тот момент, когда мошенник отсчитывает ей часть ложек, входят Новомодова, Пётр, Анюта и родители. Злодей раскрыт, и его отдают в рекруты, кофейницу сажают в тюрьму. Пётр становится приказчиком. Справедливость торжествует.

Опера, которую можно счесть социальной сатирой на самодуров-помещиков, безусловно, наивна и драматургически неумела, но она не слабее произведений этого жанра того времени, принадлежавших более опытным авторам. Во всяком случае, в ней есть юмор, острая наблюдательность и чувствуется свежесть пробуждающегося дарования.

Правда, в печати или на сцене произведение юного дарования так и не появилось. Но гонорар автор всё же получил… Только вместо денег он взял книги: сочинения любимых им Расина, Мольера, Буало. О том, как это было, рассказал Пётр Плетнёв[8 - Пётр Александрович Плетнёв – литературный критик, поэт и журналист из ближайшего окружения А. С. Пушкина, позднее – профессор словесности и ректор Императорского Санкт-Петербургского университета, действительный член Петербургской академии наук.], оставивший яркие воспоминания о первых годах пребывания Крылова в Петербурге:

«На детей, родившихся с поэтическими способностями, обыкновенно первое и самое сильное впечатление производят драматические сочинения. Так было и с Крыловым. В голове его, наполненной героями Древней Греции и Рима, составились разные планы театральных пьес… На пятнадцатом году он написал свою оперу “Кофейница”…

В Санкт-Петербурге жил иностранец Брейткопф. Он содержал здесь типографию, торговал книгами и занимался музыкою как страстный её любитель и знаток. К нему решился обратиться Крылов со своею “Кофейницею”. Опера, которой слова сочинены ребёнком, показалась доброму Брейткопфу любопытным явлением. Он согласился купить её и предложил автору в вознаграждение 60 рублей. Крылов не соблазнился деньгами: он взял от него столько книг, сколько их приходилось на эту сумму».

Приход начинающего литератора именно к Брейткопфу – ещё одна загадка Крылова.

Случайно ли он попал к этому незаурядному человеку, решившему поддержать юного и явно нуждавшегося автора? Или пришёл по чьей-то рекомендации? Неизвестно. Ясно одно: Брейткопф готов был уплатить автору 60 рублей ассигнациями – по тем временам немалые деньги. Такое одобрение вселяло надежды на успех в литературе.

Крылов продолжает писать, из-под его пера выходит ещё одна комическая опера – «Бешеная семья». И хотя первые произведения не принесли молодому автору ни денег, ни известности, они помогли Крылову войти в круг петербургских литераторов. Он даже получил от театрального комитета даровой билет, поручение перевести с французского оперу «L’Infante de Zamora» («Инфанта Заморы») и надежду, что «Бешеная семья» будет принята театром, так как к ней заказывают музыку.

В 1786 году «Инфанта Заморы» в его переводе попадает на сцену, что ещё больше воодушевляет автора. Крылов пишет новые либретто для опер, много переводит. Ему начинает покровительствовать модный драматург того времени Яков Княжнин.

И всё же театра, книг, скрипки, на всю жизнь остававшейся его любимым инструментом, завязанных знакомств в театральных и литературных кругах Ивану Крылову мало. Будучи чрезвычайно одарённым от природы человеком, он обладал исключительными способностями и отсутствие систематического образования настойчиво и упорно, а главное постоянно, восполнял самостоятельным изучением литературы, математики, французского и итальянского языков, истории европейского музыкального искусства.

Был ли он виртуозным скрипачом? Из отзывов современников, а чаще современниц понять сегодня это трудно. Во всяком случае, его исполнение, в которое он вкладывал душу, слушателям нравилось.

Занятия математикой – не такое уж частое увлечение среди художественно настроенных личностей – служили Крылову неплохой гимнастикой для ума, помогали ему расслабиться, переключиться. Был ли он хорошим математиком – ещё вопрос. Но что он был лучшим математиком среди поэтов – несомненно. А это куда лучше, чем, занимаясь литературой, слыть лучшим поэтом среди математиков.

Впрочем, недостатки отрывочного образования сказывались впоследствии. Так, известно, что Крылов всегда оставался слаб в орфографии, даже тогда, когда с годами приобрёл достаточно прочные знания и широкий кругозор и недурно владел не одним только русским языком.

Ещё он был неплохим художником. Конечно, сколько людей – столько и мнений, но рисование влекло его и сопутствовало ему всю жизнь.

Эти пристрастия не изменились и после того, как в 17 лет Иван Крылов лишился матери, и на его плечи легли заботы о брате Льве, который был младше на восемь лет. О нём он и дальше будет постоянно заботиться, как отец о сыне (тот в письмах и называл его обыкновенно «тятенькой»).

Неудачи с постановкой собственных комедий нисколько не охладили пыла молодого Крылова. Он решает обратиться к другому жанру драматургии. И в течение последующих двух лет написал одну за другой две трагедии.

Свои новые сочинения («Клеопатра» и «Филомела») он отнёс на суд знаменитому Дмитревскому, который считался самым образованным актёром того времени. Тот, как в таких случаях говорят, поощрил начинающего автора к дальнейшим трудам, но пьесы вежливо, но решительно отверг как непригодные для сцены. Что, впрочем, не помешало установлению между ними добрых приятельских отношений.

А дальше… Дальше у Крылова (что не мудрено для самолюбивого и ранимого душой бедного человека, вращающегося среди богатых и знатных) случается конфликт с женой Якова Княжнина, самовлюблённой, спесивой женщиной, чрезвычайно гордившейся своим происхождением – она была дочерью Сумарокова[9 - Александр Петрович Сумароков (1717–1777) – известный русский поэт и драматург, происходил из богатого старинного дворянского рода.].

По одной из легенд, великое множество которых ходит про Крылова, дело обстояло так. Как-то при встрече жена Княжнина снисходительно поинтересовалась, чем он сейчас занимается. Крылов ответил, что сделанный им перевод французской оперы «Инфанта Заморы» принят театром и постановка идёт на сцене.

– И что вы получили за это? – насмешливо спросила Княжнина.

– Мне дали свободный вход в партер, в рублёвые места, – ответил Крылов.

– А сколько раз вы пользовались этим правом?

– Да раз пять!

– Дёшево же! Нашёлся писатель за пять рублей! – зло рассмеялась в лицо Крылову ехидная Княжнина.

Если от любви до ненависти, говорят, всего один шаг, то от обиды до ненависти расстояние ещё короче. В тот раз он стерпел, смолчал, но обиду затаил. Ответить на оскорбление спесивой дамы Иван Крылов решил по-писательски. Его раздражение и гнев вылились в две комедии («Сочинитель в прихожей» и «Проказники»), в главных действующих лицах которых без труда узнавались тщеславная и капризная жена Княжнина и сам Княжнин, представленный самовлюблённым графоманом. Возможно, именно по этой причине (скандал ведь – двигатель торговли) их взял да напечатал журнал «Лекарство от скуки и забот».

Радость от первого появления на журнальных страницах сплелась у Крылова с горечью разорванных полезных отношений, которые у него начали складываться в околотеатральных кругах. Эти комедии рассорили Крылова не только с семейством Княжниных, но и с театральной дирекцией, от которой зависела сценическая судьба любого драматического сочинения. И хотя карикатуры получились смелыми, живыми и остроумными, а отдельные сцены были очень даже забавными, о постановке комедий не могло быть и речи.

Как повёл себя Крылов в атмосфере разразившегося скандала? Он, как мог, его… подогревал. Затеял даже переписку с Княжниным, которая напомнила мне подобный эпизод, хорошо знакомый из пушкинской биографии, когда поэт в 1835 году опубликовал откровенное стихотворение «На выздоровление Лукулла» («Ты угасал, богач младой…») и написал знаменитую стихотворную эпиграмму «В Академии наук» на министра народного просвещения С. С. Уварова и председателя Петербургского цензурного комитета и вице-президента Академии наук князя М. А. Дондукова-Корсакова. Всем было понятно, что своими должностными назначениями Дондуков был обязан не научным заслугам, а «античным» вкусам Уварова. Министр тем не менее пожаловался царю, и тот встал на сторону министра. После чего Бенкендорф пригласил поэта, чтобы донести до него неудовольствие Николая I.

Сохранилась запись Вигеля, который поведал:

«Когда Бенкендорф призвал Пушкина и спросил его [с угрозою], на кого он написал эти стихи, тот с смелою любезностью отвечал: “На вас!”. Бенкендорф рассмеялся, и Пушкин убедил его, что Уваров имеет одинаковое с ним, Бенкендорфом, основание почитать себя обиженным».

Пушкин полагал, что никто не решится официально признать в министре и президенте Академии наук расхитителя казённых дров и его оставят в покое. Но предложение шефа жандармского управления уладить дело и самому договориться с Уваровым его не устроило. Поэтому на следующий день после встречи с Бенкендорфом Пушкин обратился к нему с письмом, в котором, старательно избегая упоминать Уварова, пишет, что читатели сами, без подсказок, угадали в «наследнике» высокопоставленное лицо:

«В образе низкого скупца, пройдохи, ворующего казённые дрова, подающего жене фальшивые счета, подхалима, ставшего нянькой в домах знатных вельмож, и т. д. – публика, говорят, узнала вельможу, человека богатого, человека, удостоенного важной должности. Я прошу только, чтобы мне доказали, что я его назвал, – какая черта моей оды может быть к нему применена».

Тем самым Пушкин ставил Бенкендорфа перед необходимостью либо признать в столь неприглядном обличье государственного человека, либо снять с автора сатиры вину за её публикацию.

Иван Крылов обыграл свою ситуацию с Княжниным очень схожим образом. «Переимчивый Княжнин», по выражению Пушкина, и впрямь заимствовавший драматические коллизии у западных драматургов, отдавая предпочтение Вольтеру, конечно, понял, что крыловская сатира обращена на него и его жену. Жаловаться не стал, но у Крылова спросил, зачем он это написал. Тот не растерялся и ответил, что не имел в виду ничего оскорбительного и что крайне удивлён тем, что Княжнин увидел в Рифмокраде себя. В продолжение затеянного возмущённым Княжниным разговора Крылов отправил ему очень большое «объяснительное» письмо: