С днем рождения, Том!

– Я когда пришел в себя, тоже подумал про киношную атмосферу в комнате.

– Аааа, вот про что ты. Ну да, мой сосед в общежитии любил нуары. И я много их просмотрел.

– Тоже полюбил?

– Ты что? Нет, конечно! Мы очень часто ругались по этому поводу с ним. Ну как мы, больше я, а он просто отмахивался и продолжал смотреть. Ты мог бы привстать?

– Да. А какие фильмы ты любил?

– В юности про космос, а потом никакие. Ноги вот сюда ставь.

– Из-за своего соседа?

– Из-за него тоже. Давай попробуем встать. Только опирайся на меня.

– А еще почему? Ааааа! Черт возьми! Что у меня с ногой?!

– Аккуратнее. Упирайся в меня руками. Очень не спеша становись на ноги. Ты долго их не использовал, они, так скажем, в спячке. Их нужно восстанавливать.

– Жесть. Я их почти не чувствую, только так что-то тонкое внутри, будто я на спицах стою, а остальное накладка.

– Это твои кости. Отлично, что ты чувствуешь их, если бы ты их не чувствовал, то это значило бы, что твои ноги отнялись и тебе бы пришлось учиться ходить заново и полностью восстанавливать свою нервную систему.

– Ага, я везунчик.

– Ну это уж точно, не каждый переживает падение самолета.

В этот момент меня будто укусила пчела, и сразу же остановилось время. Ибо я лишь успел ощутить мощную боль по телу и удивление от неожиданной волны той самой боли. Не знаю связано это с ногами или лишь услышанная новость меня шокировала так, но я точно понимал, что он не оговорился и не шутил. Эйкхард так сильно увлекся моим осмотром, что забыл про любую осторожность в разговоре со мной. Поэтому стал рассказывать про возможные осложнения и это…

– Эйк, ты, о чем?

– Мм…? Ох, черт! Том, успокойся, я тебе прям сейчас и хотел это рассказать.

– Эйк, ты, о чем? Какой самолет? На мою машину упал самолет?

– Успокойся, Том, сейчас я тебе все объясню, но давай для этого скатаемся в один кабинет.

– Какой кабинет? Эйкхард, чего ты не договариваешь?

– Присядь пока. Я сейчас подгоню коляску.

– Что? Я сам с собой разговариваю? Какой на хер самолет?! Почему у меня ноги с руками еле шевелятся?! И что у меня с головой и памятью?!

– Секунду…

3. Клиническая смерть.

"Мои руки и ноги просто висят неподвижно, а голова болтается из стороны в сторону. Такое чувство, что только страх остаться до конца дней в инвалидном кресле меня сейчас подбадривает."

И он просто выскочил за дверь. Что за бредятина? Кажется, я рано порадовался обыденности своего случая. Неужели с самого начала этот добродушный врачеватель меня дурил "ради моего блага". Как только он зайдет, то я сразу же буду требовать объяснений от него и ничего делать не стану, пока не получу их.

– Эээйкхаард! Ты где?!

Уже прошло непростительно много времени с момента, как он выбежал из палаты, но достаточно, чтобы я смог успокоиться и начать раздумывать над тем, что же могло произойти. Если мой врач не хочет объяснять, что со мной, то видимо, я сам должен сейчас как-то додумать все. Эйкхард сказал, что я уже месяц тут, но я нигде не видел, чтобы был где-то календарь. Еще он вычитал мне из карты, что я был весь переломан и во мне была труба. В тот момент я подумал про дорожный столб, но сейчас подумал, что это может быть совершенно любая труба. Ведь на борту самолета полно железных конструкций, а значит и труб полно. Стоп! Неужели я действительно рассматриваю ситуацию в которой я каким-то волшебным образом из своей машины телепортируюсь в самолет, который к тому же еще и падает. Это же натуральный бред. Но еще большим бредом кажется совсем другая картина, а именно то, что в мою машину влетел самолет. Либо Эйк преувеличил серьезность произошедшего. Быть может я ехал, а рядом упал самолет и меня накрыло ударной волной или турбина какая-то упала рядом.

*Доктор Филипс подойдите в кабинет рентгена. Доктор Филипс подойдите в кабинет рентгена.*

– Прости, что так долго. Свободную коляску найти не мог, а отбирать чужую как-то некрасиво.

– Смешно. Мы на рентген?

– Да, откуда знаешь? Услышал сообщение?

– Ага, услышал.

– Ты уже успокоился, это хорошо, так будет всем проще.

– Проще, чем, когда я лежал в коме?

– Том, ты чего? Сейчас я тебе все объясню, давай я тебе помогу сесть.

– Я сам.

Но сам я точно не смогу. Руки дрожат, ноги не управляются, да к тому же при каждом подъеме головы на десяток дюймов она начинает болеть все сильнее и сильнее. Как бы я сейчас не был зол на Эйка, но мое здравомыслие говорило отчетливо о том, что я не справлюсь без его помощи.

– Томас, давай я помогу? Вот, ноги сюда, а руками хватайся за подлокотник. Супер, я тебя держу, можешь садиться. Отлично, если будет укачивать или просто станет плохо, то сообщай мне немедля, окей?

– Окей.

– Отлично, поехали все прояснять.

– Спасибо, Эйк.

– Пожалуйста, приятель.

Что бы не скрывал от меня Эйкхард, но он умеет располагать людей к себе в любом случае. Его эта заботливость и душевность подкупает, и ты начинаешь думать, что такой человек явно ничего плохого для тебя не готовит. Я не дурак и все равно ждал от него еще больших сюрпризов. Но пока я не пойму, что со мной и что тут происходит этот человек единственный, на кого я могу сейчас положиться, ведь он хотя бы заботится обо мне.

– Как ты, Том? Глаза от света не болят?

– Немного, но привыкаю понемногу.

– Потерпи, сейчас приедем в менее освещенное помещение.

Странные мысли сейчас посещали мою голову, и все это томилось в моей духовке под необъятной толщей всесомнения и дурного самочувствия. Я бы сейчас вновь начал требовать объяснений от Эйкхарда, но все тщетно. Я без сил, я устал. Мои руки и ноги просто висят неподвижно, а голова болтается из стороны в сторону. Такое чувство, что только страх остаться до конца дней в инвалидном кресле меня сейчас подбадривает. По-хорошему мне бы сейчас осматривать больницу в поисках ответа, которые я не могу осмыслить сам. Да в моем состоянии я даже спросить ничего не могу. Я так редко бывал в больницах, что я даже примерно сориентироваться не могу во всем этом круговороте бегающих размытых обликов людей и не менее мотающимся в моей голове ассортименте звуков, голосов и световых мерцаний.

– Дэвид, привет, мы к тебе. У тебя все готово?

– Здравствуй, Конор. Я вообще-то был занят и тебе это было известно… Но да, к черту мои дела, у меня готово все.