Рожденный Богом

– Вот и все, матушка, – улыбнулся Петр Михайлович. – Сын у тебя – богатырь парень, – показал он малыша.

– Илюша, – улыбнулась Екатерина, услышав громкий крик. – Илюшенька.

Вдруг Волосова изогнулась дугой и закричала. Пальцы сжались с такой силой, что ногти, прорвав простынь, вошли в ладони. Кровь хлынула из недр девушки, моментом залив кровать. Сердце стучало в бешеном ритме, словно стремясь отсчитать свой срок быстрее положенного. Лица Катерины стало пунцовым от натуги, а легкие ни как не могли сделать хотя бы маленький глоток воздуха. Где-то на краю сознания кто-то кричал, бегали какие-то тени, но все это было не важно. Единственно, что сейчас она могла видеть – ребенка. Ее маленький сынок, крепко держался за палец высокого старца с длинной белой бородой и столь же длинными волосами. Его голубые глаза смотрели на нее, а на губах была теплая улыбка, от которой боль становилось не такой нестерпимой.

– Он у тебя сильный, – как сквозь туман прозвучали его слова. – Я жду тебя.

Катерина, распахнув рот, сделала глубокий вздох, наполняя легкие до отказа… и рухнула на постель – сердце отбило последнюю черту.

Начало

– 1 —

В палате суетилась реанимационная команда, но Родов знал, что это бесполезно. Как бы в подтверждение этому закричало крохотное тельце у него на руках и с силой сжало своими маленькими пальчиками его палец. Петр Михайлович всегда знал, что реанимация не поможет. Екатерина Волосова стала в его практике… третьей, кто умер сразу после родов. Доктор горевал, что мать ушла, так и не познав своего дитя, но он верил, что тем самым она отдает свою силу и душу ребенку, которого носила все это время под сердцем.

У раковины тошнило молоденькую медсестру, а акушерка, приняв кричащего Илью из рук Родова, унесла его в отделение для новорожденных.

– Время рождения полдень, – сказал он, прежде чем акушерка вынесла младенца. – Время смерти… двенадцать ноль пять, – прикрыв глаза, сообщил он реаниматологам.

За окном, впервые за несколько недель, шел дождь. Мокрая серая стена отгородила мир от солнца, что старалось проникнуть сквозь прозрачные нити воды и не могло. Лес стал темным, словно дождь решил смыть его зеленый окрас и показать истинный цвет – грязный. Воздух наполнялся влагой, но Петр Михайлович чувствовал себя так, как будто его тело мгновенно иссохло, отдав всю живительную влагу для этого дождя за окном.

– Здравствуй, Власий Петрович.

– Здравствуй, здравствуй, Петр Михайлович, – пожал собеседник руку.

В кабинете Родова сидел человек лет шестидесяти с длинными седыми волосами, собранными в конский хвост, длинной седой бородой, посредине которой, как бы пробегала черная тропка – в молодости его волосы были темнее. Власий Петрович был среднего роста, но до сих пор могуч в плечах, хотя ходил, опираясь на палку – левая нога подводит. Карие глаза казалось, наблюдают за тобой повсюду, будь ты даже за спиной. Он был одет в кожаные штаны и коричневую рубашку, расстегнутую на груди. Старик больше напоминал хиппи, за которого его часто и принимали, оборачиваясь в след и крутя пальцем у виска – дед сошел с ума на старости лет[1 - Рассвет движения»«Хиппи»» пришелся на конец 80-х годов прошлого столетия. Однако они стали появляться уже в середине 70-х годов.].

– Как все прошло? – заинтересованно поинтересовался Волосов Власий Петрович.

– Екатерину жаль, – тихо выдохнул Родов. – Молодая ведь еще. Ей бы рожать и рожать, а она… – он посмотрел в открытое окно, в котором начинал разбег новый день.

– Да, жаль Катюшу – хорошая девка была, – вздохнул Власий. – Илья как?

– Как мы и ожидали: здоровый мальчик, крепкий и хватка у него, – Петр Михайлович вспомнил, как младенец держал его за палец. – Молоко пьет за троих, если так дальше пойдет, надо будет пополнять наши запасы.

– Михалыч, как думаешь это?.. – старик осмотрелся, будто боялся, что их подслушивают. – Думаешь, это ОН?

– Не знаю, Петрович. Не знаю. Все совпадает, но кто даст гарантию, что в это, же время где-то еще не родился такой, же ребенок, – доктор внимательно посмотрел на собеседника.

– Никто не даст, – согласился Власий. – Все же надеюсь, что Екатерина погибла не зря, дав жизнь новому человеку… Когда ты его выпишешь?

– Я бы хотел его еще понаблюдать, – поспешил ответить Родов. – А через пару дней можешь забрать его. Ты ведь у него теперь один остался, – тяжело вздохнул он. – Ни матери, ни отца…

– Да, жалко Кольку, хорошим был сыном – послушным и понятливым.

– Кто же знал, что та плита рухнет на него за месяц до появления сына.

– Работа убила его, – прикрыл старик глаза, вспоминая тот день.

Каково это услышать, что твоего сына на стройке убило сорвавшейся бетонной плитой? Екатерина тогда была на даче у матери. Она так и не узнала, потому что сразу с дачи попала в больницу, а здесь ей сказали, что Николая отправили в срочную командировку. Главное, чтобы она не нервничала, главное – ребенок.

– Ну здравствуй, внучок, – принимал новорожденного в руки Власий.

Два дня пролетели в заботах. Волосов понимал, что теперь его жизнь измениться, ведь до этого он не думал, что будет… дедом-одиночкой. Странно звучит, не правда ли? Об отцах и матерях-одиночках все слышали, но чтобы старик воспитывал внука… попахивает нонсенсом. Тем не менее, Власий Петрович, вручив букет полевых цветов медсестре, взял из ее рук маленький кулек, который в это время спал.

В это время за воротами роддома исходился нетерпением водитель такси. Нет, то, что дед задерживается ему только на руку – счетчик-то включен. Его злило, что пока он тут прохлаждается, его смена подошла к концу и в это время он должен седеть в автопарке и»«забивать козла»» с остальными мужиками. Так ведь нет, надо было старику позвонить за десять минут до конца смены, а диспетчеру – вот дрянь – послать именно его. А все потому, что вчера он отказал Ленке – тридцатипятилетней бабе, которая положила на него глаз.

Он уже несколько раз в нетерпение давил на клаксон, надеясь, что это подгонит старика.

– Наконец-то, – пробурчал он, когда на асфальтовой дорожке показался старый мужчина с ребенком на руках. Он медленно ковылял, так как палка была зажата подмышкой. – Давай, дед, шевели костылями, – выругался таксист и вновь нажал на клаксон.

Раздался противный гудок. Власий оторвал взгляд от мирно спящего Илюши, которого даже не разбудил этот звук и, нахмурившись, посмотрел на водителя.

– Зачем гудишь, ребенка разбудишь? – негромко произнес он, вглядываясь в лицо мужчины за»«баранкой»».

Таксист увидел, как старик поднял голову и посмотрел на него. Он смотрел беззлобно, как-то укоризненно, словно на нашкодившего ребенка, но почему его тогда прошиб пот? Ладони вспотели и соскользнули с руля, а в горле пересохло так, что он был готов сейчас выпить литра два пива залпом. Вместо злости и раздражения в теле появился страх. Не такой как при встрече с кем-то более грозным и опасным чем ты сам, а… Казалось, ты боишься этого старика, как своего отца: если что – выдерет.

Счетчик мерно отсчитывал время, по дороге неспешным шагом шел старый человек с новорожденным внуком на руках, а в салоне такси водитель исходил нервами. Он сам выбежал, когда Власий Петрович подошел к машине, и открыл дверь, пропуская его внутрь. Потом тихо закрыл ее и так же осторожно сел за руль, стараясь как можно меньше шуметь, словно от этого зависела его жизнь. Старый мотор недовольно заворчал, пару раз чихнул, и машина тронулась. Это был первый раз, когда таксист не нарушил не одного правила движения: скоростной режим, светофор, знаки – все соблюдено.

Волосов никак не мог налюбоваться на мальчика. Его маленький носик – как у отца, ушки, темненькие волосики, что пробиваются из-под шапочки. Волевой подбородок – это дедовская черта, а вот синие глаза – все, что осталось от матери. Маленькое тельце было почти невесомым, и первое время Власий даже боялся не смотреть на него, ведь может и не почувствовать, что в руках кто-то есть.

Старообрядческая улица, дом три: такси остановилось точно возле подъезда и водитель, словно лакей, распахнул заднюю дверь, помогая выйти старику.

– Сколько? – не глядя, спросил Власий.

– Ничего, ничего, это подарок, – чуть ли не отскочил в страхе от него таксист. – Такая радость, а вы про какие-то деньги, – чуть ли не пролебезил он.

Волосов только улыбнулся, но сунул в карман испуганного водителя трешку. Машина, взвизгнув покрышками, скрылась в ту же секунду, как Петрович ступил на первую ступень дома.

– Ну, здравствуй, здравствуй, Щур, – потрепал старик собаку. – Соскучился поди, пока я за внучком-то ездил?

Пес пару раз негромко тявкнул, понимая, что не стоит будить спящего малыша.

Власий присел на корточки, хотя нога при этом отдала старой болью, и дал собаки понюхать нового жильца.

– Запомни, Щур, теперь и он под твоей защитой, – пес посмотрел на старика. – Да, он важнее меня, отныне это твой хозяин.

Щур вновь негромко тявкнул, как бы соглашаясь с новыми правилами. Пес был из породы кавказских овчарок: крупная особь, с массивной головой и крепкими челюстями. У него был необычный рыжий окрас и, порой, когда солнце подсвечивало его, казалось, что собака объята пламенем.

– 2 —

– Де-е-да-а, – протянул карапуз.

– Правильно, Илюша – деда, – улыбнулся Власий, глядя, как внук прыгает на кроватке, держась за деревянные прутья.

– Де-да-де-да-де-да-де-да-де-да, – зашумел радостно малыш, пуская пузыри. Лицо его так и светилось от радости, а ноги все не переставали двигаться, невысоко подбрасывая тельце.

Илье всего одиннадцать месяцев, а он уже шустро бегает и пытается говорить. Порой он сидит в кровати и что-то свое мастерит: то складывает домик из игрушек, то отрывает им ноги, а потом пытается закрутить обратно. Взгляд его при этом задумчивый, словно он решает задачу не меньше вселенского масштаба, язык высунут, а по подбородку стекает слюна. Власий любит наблюдать за внуком и не вмешивается в его игры, пока малыш не попросит его об этом. При этом он делает такой жалобный вид, протягивает игрушку в маленьких ладошках и чуть ли не плача говорит:»«Де-да»». Трудно удержаться, чтобы не засмеяться при этом, но Волосов старался держать лицо и со всей строгостью осматривать повреждения. Он садился рядом с Илюшей, и они вместе решали что делать.